Александр Беатов - Время дня: ночь

• Название: Время дня: ночь
• Автор: Александр Беатов
• Жанр: Современная проза

В романе "Время дня: ночь" сделана попытка нарисовать картину завершающегося расцвета советского декаданса — той "золотой" эпохи, которую назвали "застойной". В манере, лишённой "пафоса оптимистического соцреализма" вычерчивается бытовая линия круга, в который попадают различные выходцы из ушедшего в прошлое XX-го века. Поиск жизненного смысла, любви, страдание героев, преодоление недугов, преследование властей и противостояние им образуют негативный образ структурной нити, ведущей к сокрытым для первоначального видения горизонтам позитивного преображения читательского взгляда.

В отличие от автора "Мёртвых Душ", побоявшегося отступить от идеи ради правды жизни, создатель романа "Время дня: ночь" не решился предать своё детище огню. Может быть, образы героев Гоголя вовсе не вытянуты из больного сознания перфекциониста, который пытался переделать жизнь, но не нашёл ничего лучшего для разрешения своих сомнений, чем сожжение? Следуя этой логике, автор романа "Время дня: ночь" пришёл к мысли, что и его образы вовсе не являются какой-то новой выдумкой. Он только обрисовал контуры тех, с кем столкнулся в жизни; и если таковыми оказались персонажи, может быть, и не достойные уважения читателя, — за недостатком чего-либо значительного, автор попытался из обыденного создать что-то, вырвав у времени никем не замеченное сырьё и даже использовав свою собственную жизнь как материал для творчества. Художник в самом широком смысле — это "плагиатор жизни", с болью для себя поглощающий и переваривающий её пертурбации, чтобы продвинуть вперёд хотя бы немного то, чему мало кто придаёт значение, или, к сожалению, принимает даже свою собственную жизнь за нечто обыденное. Так ли это?

---

— Иди, Васнецов к… Андрею Поповичу… — сказал он, присовокупив рифмованную нецензурную брань, — и оба засмеялись по-видимому какой-то им одним понятной шутке. Милиционер, с фамилией известного живописца, молча удалился, прикрыв за собою дверь.

И снова штатские стали разговаривать между собой, дымить сигаретами, на Сашку не обращая никакого внимания добрых минут пять.

В одну из возникших пауз юноша не выдержал.

— Извините… — решил он обратить на себя внимание.

Оба начальника резко поворотились к нему, взглянули, будто бы только сейчас заметили в своём кабинете присутствие чего-то одушевлённого. Тот, что занимал центральное место за столом, смерил Сашку взглядом.

— Я хотел бы знать, почему меня арестовали… — сказал Саша, уже вынужденный договорить.

Главный начальник медленно поднялся, вышел из-за стола, приблизился.

— Садись, — сказал он мягко, указывая на стул, одиноко стоявший у стены.

Саша повиновался.

— Я следователь. Моя фамилия Невмянов. — представился он. — Я занимаюсь уголовным делом, возбужденным против тебя, в связи с кражей.

Упёршись задом в свой стол, он вдруг грубо спросил:

— Почему не явился сразу по вызову?!

— А это вы звонили? — робко спросил Саша.

Следователь выматерился, давая понять, что это само собой разумеется.

— Ты почему отказался явиться по вызову? — повторил он.

— Я не знал, что это вы меня вызывали…

— Ах, ты не знал!.. — Он снова выругался. — Я, оказывается, забыл представиться! Тебе, что, родители не сказали?

— Они со мной ругаться стали, как только я пришёл… И тот, кто звонил, ругался…

— А откуда ты пришёл?

— Я уезжал отдыхать…

— Куда?

— В Киев.

— С кем ездил?

— Один.

— Врёшь!

Саша опешил.

— Я не вру.

— Врёшь! Тебя соседи видели в день кражи.

— Неправда! Я тогда был в Киеве.

— А откуда ты знаешь, когда?

— Как откуда? — Сашка удивился, как плохо играл свою роль следователь, пытаясь подцепить его, придраться к словам, как он топорно работал, следуя своему "оперативному опыту".

— Мне, ведь, родители сказали, как только я приехал, что нас обокрали пока меня не было. Ведь, вы же должны это понимать…

— Хорошо… — Невмянов прошёлся по комнате. — Значит сознаваться не хочешь… — Он сделал ещё несколько шагов. — Тогда разговор у нас будет другой!

Саша почувствовал угрозу в его голосе.

"Что он может сделать?" — промелькнула мысль. — "Я знаю, что я прав. Не запугает!"

Следователь ушёл к себе за стол. Но в своё кресло не сел, как раньше, а, нагнувшись, поднял с пола и поставил на стол… ботинки.

— Узнаёшь? — сказал он, стоя за столом.

Саша присмотрелся, узнал свои синие ботинки, в которых ездил в Киев.

"Значит, всё-таки, приходили, когда я навещал Санитара", — подумал он.

— Экспертиза показала, — продолжал Невмянов, — Что следы от этих ботинок были оставлены вором.

— Так ведь я же там живу! — Сразу же раскусил ловушку Сашка. — И мог оставить следы ещё перед отъездом.

— Ага! — ухватился следователь, — Значит, мог оставить! Значит, не отрицаешь, что это твои следы?

Саша решил не отвечать, коли его ловили на словах и передёргивали мысль.

— Отвечай, сука!

— Я вам ответил уже, что я живу в той же квартире, где и мои родители.

— Экспертиза показала, — продолжал Невмянов, — Что даже слой пыли на ботинках соответствует времени кражи. Ты дурака не валяй! Это — улика, от которой тебе не отвертеться! Не захочешь выдать сообщников, будешь отвечать один за всех и на всю катушку! Им-то, ведь, этого только и надо было! Нашли дурачка — козла отпущения!..

Сашка молчал, догадываясь, что как раз дурака-то хочет найти в нём кагебэшник: кто мог меньше, чем за одни сутки сделать экспертизу с ботинками? И решив следовать своей теории, выработанной во время пребывания в "предвариловке" с клопами, — позволяя инквизитору поглубже "завязнуть", он ничего не ответил: "Пусть думает, что я поверил ему и быдто бы, усомнился в честности своих друзей", — подумал Сашка. — "Тем стремительней потом рассыплется его "карточный домик", — когда он поймёт, что работал в холостую, что на самом деле меня не сломать — попросту лишь потому, что "ломать" не в чем…"

— Кроме всего прочего, — продолжал следователь, — Соседи, из квартиры, что напротив, видели тебя именно в этих ботинках!

"Вот дурак!" — сказал себе опять Сашка. — "Видно с логикой у него не всё в порядке: если они меня итак узнали, то неужели им было важно обращать внимание на мои ботинки… Явная "липа"…

Но Саша опять промолчал.

"Мели Емеля…" — подумал он про себя.

Кагебэшник, видно, почувствовал, что его доводы не убедительны.

— Говори, сукин сын, с кем ездил! — Взорвался он, снова подходя к своей жертве.

— Я же сказал вам…

— Врёшь! — оборвал его Невмянов. — Называй всех своих сектантов!

Другой начальник, до сих пор молчавший, поднялся из-за стола, подошёл к Сашке.

— Вот что, парень… — задушевным голосом начал он, после паузы, которую предоставил ему, первый экзекутор. — Мой тебе совет: отвечай на вопросы товарища Невмянова так, как он требует… Не то тебе придётся плохо. Я знаю твоего отца ещё с тех времён, когда он был начальником ЖЭКа… Он — бывший военный! Ветеран войны! Инвалид! Очень хороший и добрый человек! Скольким людям помог! Я всегда считал, что и сын у него будет достойным. Неужели я ошибался?…

Он замолчал, прошёлся перед Сашкой взад — вперёд. Невмянов стоял рядом, ожидал, как Сашка среагирует, видимо, чтобы продолжить запугивать, после того, как его коллега закончит играть свою партию "добренького дяди".

— Ты знаешь, парень, — продолжал "добренький", — Я тут работаю начальником Отделения больше двадцати лет… Я многого навидался… Ещё никому не удалось отвертеться… Особенно, если его удостаивают вниманием такие высокопоставленные Органы, откуда специально из-за тебя прибыл товарищ Невмянов… Ты понимаешь, о каких Органах идёт речь? — Он остановился перед Сашей.

— Понимаю… — ответил Саша тихо, в лад елейной речи начальника милиции.

— Ты, наверное, смотрел фильмы про чекистов и наслышан о том, как обращаются с теми, кто попадает на Лубянку? — так же спокойно задал он вопрос и замолчал в ожидании подтверждения.

— Да… — ответил юноша.

— Наверное, ты наслушался о "правах человека", думаешь, что будешь кому-то нужен… — продолжал начальник всё тем же тоном. — Вся жизнь у тебя, парень, ещё впереди… А тут — всё перечеркнёшь… Сгноят в психбольнице… И ведь никуда не денешься… Даже родители теперь тебе не в силах помочь… Всё равно из тебя вытянут всё, что нужно. Лучше говори сейчас. Там разговор будет короткий. Попадёшь туда — конец. Это я тебе говорю. Я знаю! Я сам работаю в этой системе. Поверь мне, парень… Я очень уважаю твоего отца… Иначе бы не стал с тобой так разговаривать… Я понимаю, что по молодости ты мог запутаться, подпасть под чьё-то влияние… С кем не случаются ошибки?.. Мы хотим помочь тебе во всём разобраться… Тебе и твоим родителям, которые незаслуженно пострадали… Если ответишь на наши вопросы, то сразу же отпустим домой…

"Как же! Отпустите так сразу! " — подумал Саша, — "Так я и поверил! Нет, вы ещё не весь спектакль разыграли! Ведь ещё не было серьёзных угроз!"

И Саша почувствовал, вдруг, даже какое-то разочарование от того, что представил себя выходящим из милиции, возвращающимся домой, с чувством совершённого предательства к родителям, которые тоже его предали… Нет! Ему вовсе не хотелось сейчас возвращаться домой! Нет! Теперь не может всё так легко обойтись!

— …И тогда на этом, я тебе лично обещаю, дело против тебя будет закрыто… — продолжал увещевать начальник милиции. — И товарищ Невмянов тебя отпустит домой… Так ведь? — Он вопросительно посмотрел на кагебэшника.

Но его товарищ почему-то даже не подыграл коллеге, не сказал "да", считая, видимо, что сломить Сашку должен отнюдь не какой-то начальник районного Отделения милиции.

"Ах, вот оно что!" — Сашку только сейчас неожиданно и со всей очевидностью озарила догадка. — "Они же хотят инкриминировать кражу всем моим друзьям, раскрутить громкий процесс, очернить и дискредитировать верующих, выплыть на гребне поднятой волны, выслужиться перед начальством, заработать лычки на погонах! А из меня сделать стукача и лже-свидетеля! Уж тогда-то точно, не отпустят… Тогда-то буду бегать, как шавка, по их первому зову… Сам-то по себе я им даже и не нужен… Они хотят подцепить Санитара, о котором, видно, сообщила мать… Полагают, что я должен перед ними трепетать, умирать от страха…

Саша внутренне возмутился, но удержался, чтобы среагировать на змеиные уловки, и следуя своей теории защиты, снова промолчал, лишь настроился внутренне на худшее, приготовился вытерпеть всё и до конца — как бы ни повернулось дело. Ему вдруг стало любопытно, чем всё может закончиться: захотелось испытать себя, кто он: человек или мразь. Не так часто жизнь предоставляет такой классический случай, так хорошо иллюстрированный в фильмах про стойких революционеров, брошенных в жандармские застенки, или про пытки советских пленных в гестапо…