Александр Дюма - Женитьбы папаши Олифуса

• Название: Женитьбы папаши Олифуса
• Автор: Александр Дюма
• Издательство: АРТ-БИЗНЕС-ЦЕНТР
• Жанр: Прочие приключения
• Год: 1995
• ISBN: 5-7287-0043-8

---

Первым делом мне надо было купить дом. В Каликуте дома еще дешевле, чем в Гоа. Правда, самый прочный дом в Каликуте построен из глины, а самый высокий едва насчитывает восемь футов.

Так что за двенадцать экю я получил в собственность дом, причем прежний хозяин дал мне в придачу трех змей.

Я сказал ему, что змеи мне ни к чему и что я немедленно сверну им шею; но он предостерег меня от подобной неосторожности. Змеи в Каликуте заменяют европейских кошек: они уничтожают крыс и мышей, которые иначе наводнили бы дома.

Став владельцем этих гадов, я попросил показать их мне, чтобы познакомиться с ними.

В самом деле, мы должны были с ними ладить, чтобы они охраняли дом от непрошеных гостей.

Продавец позвал их свистом, и они примчались, как собаки.

Через три дня, благодаря тому, что я щедро угостил их двумя-тремя плошками молока, мы сделались лучшими друзьями.

Иногда я, укладываясь спать или просыпаясь, находил одну из них в своей постели. Признаюсь, в первое время эта бесцеремонность вызывала во мне некоторое отвращение, но понемногу я привык к ней и больше об этом не думал.

Более всего я был склонен к торговле кардамоном — этот род перца у нас продается только в аптеках, но все жители индийских островов очень лакомы до него. За время своего пребывания на Цейлоне я понял, какой это ценный товар, и решил сделать его основным предметом своей коммерции.

Я приехал в сезон дождей — это самое подходящее время расчищать землю под кардамон. Возделывать ее здесь очень легко: за зиму на полях вокруг Каликута вырастает целый лес трав, они служат удобрением для почвы, в которую вы собираетесь что-то посадить или посеять; вы сеете или сажаете, а через четыре месяца собираете урожай.

Арендовав большое поле неподалеку от Каликута, я начал обрабатывать его, но не так, как принято здесь: доверив его двадцати шудрам, которые без хозяйского присмотра всячески увиливают от работы; нет, я сам надзирал за ними и, чтобы все было сделано тщательно, для начала построил четыре хижины по углам своего поля. Это было очень легко и стоило недорого, поскольку на моей земле росло множество кокосовых пальм; как всем известно, для тех мест эти деревья — просто дар Небес: из пальмовой древесины строят дома и покрывают их пальмовыми же листьями, из коры плетут циновки, мякотью орехов питаются, из почек делают вино, из орехов добывают масло, а из сока — сахар.

К тому же я научился гнать из этого вина своего рода водку, при помощи которой мог чего угодно добиться от моих шудров.

Раздача «тари», то есть кокосовой водки, сказалась на моем урожае. Никто в Каликуте еще не видел, чтобы с десяти или двенадцати акров собирали такое количество кардамона. Урожай у меня был не только богатый, но и превосходного качества. Увидев плоды своих трудов, я решил посвятить выращиванию кардамона пять или шесть лет, что поможет мне сколотить состояние, особенно если я сам стану продавать на Цейлоне то, что собрал в Каликуте. Для этого было достаточно просто-напросто нанять небольшое судно и в конце лета, когда соберется достаточно груза, отплыть на Цейлон. Для того чтобы нагрузить корабль, мне довольно будет двух урожаев, а в Каликуте собирают по два урожая в один год.

Все это время я продолжал навещать моего старого друга Нахора и мою юную подругу — прекрасную Амару. Я не забыл, что отец мог быть мне весьма полезен в делах таможни, при оплате пошлины и тому подобных обстоятельствах, и, признаюсь, я глубоко был тронут той сильной приверженностью супружескому долгу, какую продемонстрировала дочь в день сожжения вдовы. К тому же и папаша Нахор был не дурак; он видел, как я расплачивался наличными за все, что купил или арендовал. По моему способу вести дело он видел, что я встал на путь обогащения, поэтому он принимал меня, как человек, которому хочется, чтобы гостю нравился его дом и чтобы он возвращался туда как можно чаще.

Я приходил туда часто и так успешно, что по прошествии восьми или десяти месяцев все было решено между мной и папашей Нахором и для моей женитьбы недоставало лишь согласия прекрасной Амару (но, как мне казалось, я не раз читал его в ее взгляде).

Одно событие, которое могло иметь последствия самые плачевные, привело, напротив, к быстрой развязке; мы все, казалось, стремились к ней, но стыдливость прекрасной Амару мешала объяснению. Как-то я пригласил отца и дочь посетить мои плантации и, собираясь провести в поле весь день, учтиво приготовил в каждой из моих четырех хижин накрытый стол. Прекрасная Амару, которая шла следом за рабыней (та палкой отпугивала ядовитых змей с обеих сторон тропинки), неожиданно громко вскрикнула. Из густой травы выскользнула маленькая зеленая змейка, одна из самых страшных, чей укус всегда смертелен, и вцепилась в край ее шарфа. Я видел, как она пронеслась мимо, слышал крик, и мне удалось так ловко ударить ее веткой, которую я держал в руке, что змейка упала на землю; затем каблуком я размозжил ей голову.

Но Амару, избавившись от смертельной опасности, не почувствовала себя лучше. Казалось, избежав смерти от яда, она вот-вот умрет от страха. Повиснув на моей руке, словно стебель прекрасной речной лилии, она была все еще бледна и по-прежнему дрожала. Я поднял ее и, прижав к груди, отнес в хижину, где нас ждал завтрак. Девочка, которой едва исполнилось двенадцать лет, весила не больше грезы или облачка, и лишь стук ее сердца напоминал мне, что на руках у меня живое существо.

Войдя в хижину и заглянув во все углы, прекрасная Амару немного успокоилась и согласилась съесть несколько зернышек риса; но, когда настало время продолжить путь, ею овладел прежний ужас и она заявила, что больше не сделает ни шагу.

Для меня ничего не могло быть приятнее такого заявления. Я предложил ей воспользоваться тем же средством перемещения, какое доставило ее сюда. Она взглянула на отца, тот подал ей знак согласиться. Я снова поднял Амару на руки, и мы двинулись дальше.

На этот раз она, опасаясь, что мне будет тяжело нести ее, обняла меня рукой за шею, отчего ее лицо приблизилось к моему, ее волосы сплелись с моими, ее дыхание смешалось с моим дыханием; казалось, все это не прочь было сблизиться и перемешаться, и чем сильнее смешивалось, тем больше сближалось. В первой хижине у меня зародилась надежда быть любимым, во второй — я был в этом уверен, в третьей — я выслушал признание Амару, наконец в четвертой — наша свадьба была делом решенным, оставалось только уговориться о сроках.

Здесь выбор принадлежал Нахору.

Нахор был человеком осторожным: он видел урожай на корню, но хотел увидеть его в амбаре, так что он назначил совершение обряда на июль.

Мне это подходило. Именно в это время я собирался отправить мое суденышко, точнее, самому вести его, к Цейлону, и я очень не прочь был оставить здесь кого-нибудь, кто присматривал бы за полевыми работами. Амару так боялась зеленых змеек, что не способна была надзирать за работами, но Нахор доказал мне, что он человек понимающий, и я был уверен, что интересы его единственной дочери, безусловно совпадающие с моими, будут соблюдены как нельзя лучше.

Был уже конец мая, так что ждать мне оставалось недолго.

Нахор и Амару исповедовали индуистскую религию. Было решено, что мы поженимся по обычаю браминов.

Поскольку все было улажено между нами, я искал брамина, который от моего имени попросит руки Амару у Нахора. Таков обычай, и у меня не было причин от него отступить.

Никого из браминов я не знал. Амару предложила мне обратиться к тому мошеннику, который завернул свою племянницу в простыню и после ложной клятвы священными водами Ганга бросил в костер, несмотря на крики и мольбы несчастной. Я ничего против него не имел, разве что находил его не лучшим родственником. Но, поскольку поручение, которое он должен был исполнить, не делало его моим дядей, мне было все равно.

В условленный день он вышел из моего дома и отправился к Амару. Два раза, через различные промежутки времени, он возвращался под предлогом, что встретил в пути дурное предзнаменование. Но в третий раз дурные предзнаменования исчезли, уступив место, напротив, самым благоприятным знакам, и, когда он вернулся ко мне с сообщением, что мое предложение принято, оставалось лишь выбрать день, угодный Брахме.

Я ответил, что для меня все дни хороши, следовательно, назначенный Брахмой день мне подходит. Брамин выбрал пятницу.

Я хотел было возразить, вы же знаете наши предубеждения насчет пятницы; но из самолюбия, раз я уже сказал, что все дни для меня хороши, я не стал спорить и ответил:

— Пусть будет пятница, если только это ближайшая пятница!

Благословенная пятница наступила; церемония должна была состояться в доме Нахора. В пять часов вечера я явился туда. Мы предложили друг другу бетель. Затем разожгли огонь Гоман из веток дерева Рависту. Все тот же злодей-брамин, дядя сожженной вдовы, взял три горсти риса и посыпал им голову Амару. Три другие горсти риса он высыпал на мою голову, после чего Нахор налил воды в большую деревянную миску, вымыл мне ноги и протянул руку дочери. Амару вложила в нее свою руку, Нахор брызнул водой на эту руку, вложил в нее несколько монет и подвел ко мне Амару со словами: