Илья Виницкий - Дом толкователя

• Название: Дом толкователя
• Автор: Илья Виницкий
• Издательство: Новое литературное обозрение
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2006
• ISBN: 5-86793-408

Книга посвящена В. А. Жуковскому (1783–1852) как толкователю современной русской и европейской истории. Обращение к далекому прошлому как к «шифру» современности и прообразу будущего — одна из главных идей немецкого романтизма, усвоенная русским поэтом и примененная к истолкованию современного исторического материала и утверждению собственной миссии. Особый интерес представляют произведения поэта, изображающие современный исторический процесс в метафорической форме, требовавшей от читателя интуиции: «средневековые» и «античные» баллады, идиллии, классический эпос. Автор исследует саму стратегию и механизм превращения Жуковским современного исторического материала в поэтический образ-идею — процесс, непосредственно связанный с проблемой романтического мироощущения поэта. Книга охватывает период продолжительностью более трети столетия — от водружения «вечного мира» в Европе императором Александром до подавления венгерского восстания императором Николаем — иными словами, эпоху торжества и заката Священного союза.

---

232

В своей теории духовидения Кернер опирался на учение одного из основателей спиритуализма XIX века доктора Иоганна-Генриха Юнга-Штиллинга. Так, кернеровский nervengeist восходит к световой субстанции Юнга, одевающей душу и соединяющей ее с телом. Штиллинговское «происхождение» имеет и идея срединного мира, населенного духами: «узилище мертвых» Гадес, своего рода «пневматологический» инкубатор, куда попадают души умерших сразу после смерти (Штиллиг: IV, 305–315). Факт существования привидений для Штиллинга неоспорим, но в них, по его мнению, нет совершенно ничего чудесного, и он уверял своих читателей, что придет время, и люди «будут смотреть на выходца из того мира не иначе как на редкий метеор, не основывая ничего на нем» (Там же: 318). Пафос его учения о загробном мире — в опровержении рационалистической философии («гордого разума»), ведущей к безбожию и революции. Учение Штиллинга было весьма популярно в России (Гершензон: 125).

233

Вопрос об отношении к привидениям в православном воззрении на загробную жизнь выходит далеко за рамки нашей дискуссии. Заметим лишь, что центральным пунктом расхождения православной картины загробного мира с западной, прежде всего католической, является отсутствие в первой чистилища, откуда могли бы являться неуспокоенные души. О спорах о привидениях внутри западной церкви существует богатая литература (см. ее обзор в: Greenblatt).

234

История о видении Карла XI, рассказанная Жуковским со ссылкой на Мериме, — одна из самых популярных историй о привидениях в Европе. Соперничать с ней в этом отношении может разве что история о Белой женщине, являющейся в течение нескольких столетий в немецких замках и предвещающей смерть их владельцам (это привидение упоминается Жуковским в «Очерках Швеции», 1838; о нем см. в примечательном сборнике «Некоторые любопытные приключения и сны из древних и новых времен». М., 1829).

235

А. С. Янушкевич справедливо замечает, что статья «Нечто о привидениях» «стала поистине вероисповеданием романтического художника, который видел свой долг в том, чтобы быть „сторожем нетленной той завесы, которою прея нами горний мир задернут, чтоб порой для смертных глаз ее приподнимать и святость жизни являть во всей ее красе небесной“…» (Янушкевич 1997. 274–275).

236

Ср., например, хрестоматийное из «Кубка» (1831): «И мыслью своей не желай дерзновенно // Знать тайны, Им мудро от нас сокровенной» (Жуковский 1980. II, 145).

237

Напомним, что работа над статьей о привидениях начата Жуковским 1 января. Это одно из характерных для него новогодних сочинений (отсюда, возможно, и традиционно «святочная» тема). Новому году он всегда придавал символическое значение: единство начала и конца, прощание и надежда; в поздние годы — возвращение к истоку (ср.: «Каждый Новый год есть всход на новую ступень лестницы, ведущей к отечественному дому»), «Конец года имеет что-то разительное, что-то таинственное, — писал он великому князю Константину Николаевичу 28 декабря 1841 года. — Тут же невольно мысль обращается на жизнь, на ея важное знаменование, на ея быстроту, на ея конец и на то, что после этого конца должно совершиться». В Новый год «живее вспоминаешь о тех, которых более уже нет», и в самом ходе часов «слышишь как будто шаги чего-то невозвратимо ушедшего» (Жуковский 1867. 32–33). Самое время для материализации «милых призраков».

238

В конце XVII века одна из таких историй, рассказанная Д. Дефо, стала предметом многочисленных спиритуалистических истолкований, отзывавшихся и в XIX веке. В 1880-е годы подобные случаи получили название телепатических явлений.

239

На протяжении всего творчества Жуковского прослеживаются две символические и тесно связанные друг с другом темы: тема женственного видения (лирический «цикл» «Лалла Рук», «Камоэнс») и тема обреченного на смерть младенца (последняя многократно отражена в элегиях, балладах, письмах и дневниках поэта). Точка схождения этих тем — пережитая поэтом как откровение Рафаэлева Мадонна.

240

То есть здесь, возможно, передается то же ощущение, что и в описанном в статье 1848 года предсмертном видении: «Бесплотный образ милого нам человека неожиданно является перед глазами, и это явление, всегда современное минуте смертной, есть как будто последний взгляд прощальный, последний зов любви в пределах здешнего мира на свидание в жизни вечной». Время создания стихотворения «9 марта» точно неизвестно. В 1831 году Жуковский, по предположению А. Архангельского, задумывает его продолжение (см. примеч. Ц. Вольпе в: Жуковский 1939: II, 533–534). Семантический анализ стихотворения см.: Топоров 1977: 51–77.

241

Мистико-психологический процесс, выражаемый любимым стихом Жуковского из Гете: «И много милых теней восстает» (Und manche Hebe Schatten steigen auf). Воспоминание для Жуковского есть способ души избавиться от всех сковывающих ее свободу пространственных и временных ограничений: в 1848 году во Франкфурте поэт воскрешает в памяти историю о смерти своей возлюбленной, случившейся за 25 лет до того в Дерпте. Следует подчеркнуть, что дерптский мотив играет важную роль в «лирическом плане» статьи: для размышлений поэта в поздний период его жизни особенно характерна тема «возвращения в Дерпт» («Итаку» Жуковского) после долгих скитаний. В 1851 году он писал Зейдлицу о своем плане вернуться в Россию через Дерпт: «[М]ы оба, каждый своею дорогою, пустились в житейский путь из Дерпта <…>; и вот теперь большим обходом возвращаемся на пункт отбытия, чтобы на нем до конца остаться. У нас же там запасено и место бессменной квартиры, налево от большой дороги, когда едешь из Дерпта в Петербург [то есть могила Маши. — И.В.]» (Зейдлиц: 236–237). Возвращение в Дерпт предстает в статье как воспоминание о дерптской истории, предшествующее итоговому заключению поэта об освобождении одинокой души из земного (телесного) плена.

242

Ср. относящийся к 1833 году замысел перевести «L’Allegro» и «II Penseroso» Мильтона, связанные в сознании поэта с образами Саши и Маши Протасовых (Виницкий 1996).

243

Рассказанная Жуковским история относилась к числу важнейших семейных преданий Елагиных — Мойеров. М. П. Погодин приводит этот рассказ, со ссылкой на саму Елагину, в книге «Простая речь о мудреных вещах» (Погодин: 185). Этот же рассказ приводит и друг и ученик профессора Мойера Н. И. Пирогов: «…У Елагиной был грудной ребенок, и она только что успела покормить его грудью и сдать на руки кормилице, как увидела вошедшую к ней жену Мойера. Елагина бросилась в объятия нежданной гостьи и тут же почувствовала, что падает в обморок. Придя в себя, она узнала, что никто не приезжал и никто в комнату не входил, а через несколько дней узнала также, что жена Мойера на днях скончалась и, как оказалось по справкам Жуковского, скончалась именно в этот день и час, когда ее видела у себя Елагина» (Русская старина. 1885. Июнь. С. 463; показательно, что настоящий рассказ Пирогова был немедленно перепечатан в спиритистском «Ребусе» — 1885. 23 июня. С. 221). Рассказ Пирогова, как видим, раскрывает нам и роль Жуковского в создании елагинского семейного предания: «вычисление» символической синхронности двух случившихся в разных местах событий. Ко времени написания статьи о привидениях главная участница истории А. П. Елагина была жива, и фрагмент о ее видении, по всей видимости, адресовался автором именно ей. Напомним, что отвергнутые цензурой манускрипты Жуковский просил отослать на хранение Елагиной, что и было выполнено (Плетнев 1885: 702). Следует также учесть, что статья о привидениях писалась Жуковским в начале января 1848 года, то есть во время, мистически связанное с семейным преданием Елагиных: 11 (23) января — день рождения Елагиной, 14 (26) января — годовщина свадьбы сына Елагиной и дочери Протасовой-Мойер.

244

Этот мистический комментарий, кажется, ближе всего по своему звучанию к учению Клода де Сен-Мартена о познании душою самой себя, о пробуждении в ней «внутреннего языка», истинного слова, в котором содержится ответ на все мучившие ее вопросы. «Когда мы умрем, — излагает учение Сен-Мартена П. Н. Сакулин, — здешняя жизнь покажется нам чем-то призрачным. Нет оснований и теперь смотреть на нее иначе. Так как наше материальное существование не есть жизнь, то и наше материальное разрушение не есть смерть. Истинный мудрей знает, что этот мир есть только переход в невидимый мир, и поэтому он радуется наступлению смерти. Душа сама жаждет смерти, чтобы стать, наконец, ближе к жизни» (Сакулин 1913: 416–417). Сен-Мартен был убежден в том, что некоторые избранники могут общаться с душами умерших, но считал такой контакт нежелательным, ибо он «может поставить человека в подчинение от злых духов, а главное, отвлекает его от основной задачи, от работы над своим усовершенствованием…» (Там же: 414). Истинные мудрецы терпеливо ждут, «когда поднимется занавес, т. е. когда спадет перед ними завеса вселенной» (Там же: 421). С учением Сен-Мартена Жуковский познакомился еще в юности (через своего володьковского соседа барона Черкасова). Почитателем и переводчиком Сен-Мартена был И. В. Лопухин — наверное, самый авторитетный для Жуковского в молодые годы религиозный учитель.