Лактанций - Творения

• Название: Творения
• Автор: Лактанций
• Жанр: Религия

Литературное наследие Лактанция — классический образец латинской христианской патристики, и шире — всей позднеантичной литаратуры. Как пишет Майоров задачей Лактанция было «оправдать христианство в глазах еще привязанной к античным ценностям римской интеллигенции», что обусловило «интеллектуально привлекательную и литературно совершенную» форму его сочинений.

В наше собрание творения Лактанция вошли: «Божественные установления» (самое известное сочинение Лактанция, последняя по времени апология хрисианства), «Книга к исповеднику Донату о смертях гонителей» (одно их самых известных творений Лактанция, несколько тенденциозное, ярко и живо описывающие историю гонений на христиан от Нерона до Константина и защищающее идею Божественного возмездия; по жанру — нечто среднее между памфлетом и апологией), «Легенда о Фениксе» (стихотворение, возможно приписываемая Лактанцию ложно, пересказывающее древнеегипетскую легенду о чудесной птице, умирающей и возрождающейся, кстати «Легенда о Фениксе» оказала большое влияние на К. С. Льюиса и Толкина), «О Страстях Господних» (очень небольшое сочинение, тема которого ясна по названию — интересна его форма — это прямая речь ХристаЮ рассказывающего о Себе: «Кто бы ни был ты, входящий в храм — приближаясь к алтарю, остановись ненадолго и взгляни на меня — невиновного, но пострадавшего за твои преступления; впусти меня в свой разум, сокрой в своем сердце. Я — тот, кто не мог взирать со спокойной душой на тщетные страдания рода человеческого и пришел на землю — посланник мира и искупитель грехов человеческих. Я — живительный свет, когда-то озарявший землю с небес и теперь снова сошедший к людям, покой и мир, верный путь, ведущий к дому, истинное спасение, знамя Всевышнего Бога и предвестник добрых перемен»).

---

17.1. Что касается существующего спора, то я объяснил, каким образом справедливость стала уподобляться глупости, чтобы стало ясно, что не без основания заблуждаются те, кто считают людей нашей религии безумцами за то, что они поступают так, как показал тот Карнеад. 2. Теперь, я полагаю, мне предстоит более важное дело: показать, почему Бог захотел удалить от глаз людских справедливость, скрытую под облачением глупости. И прежде всего я отвечу Фурию, поскольку Лелий ответил ему недостаточно. Пусть Лелий и был мудрецом, как он именуется, но никак не мог защитить истинную справедливость, ибо не постиг сущности и источника справедливости. 3. Нам же легче провести эту защиту, ибо милостью небесной справедливость нам близка и вполне известна, мы ее знаем не только по имени, но и в деле. 4. ВедьиПлатон, и Аристотель с достойным похвалы стремлением жаждали защитить справедливость, и достигли бы некоторых [успехов], если бы их благие усилия, их красноречие и дарования ума поддерживало бы еще знание божественных вопросов. 5. И вот труд их оказался пустым и бесполезным, ибо не могли они ни единого человека убедить, чтобы тот жил по их предписанию, поскольку учение это было лишено небесных оснований. 6. Нас же труд безусловно вернее, ибо нас учил [Сам] Бог. Ведь те описывали и изображали словами справедливость, которая не была видна. Они не могли подтвердить очевидными примерами то, что защищали. 7. Ведь они могли получить от слушателей в ответ, что нельзя [им] жить так, как они предписывают в своих рассуждениях; [это очевидно] настолько, что до сих пор не появилось ни одного человека, кто бы следовал подобному образу жизни. 8. Мы же не только словами, но и на очевидных примерах доказываем, что истинно то, что мы говорим.

9. Итак, Карнеад понимал, что существует природа справедливости, только он не проник глубоко, [не понял], что она не является глупостью. Впрочем, мне кажется очевидным, с каким намерением он это сделал. Ведь он неправильно считал глупцом того, кто справедлив. Хотя сам он и знал, что тот не глупец, все же не открыл причину, почему так у него оказалось. Он хотел убедить в том, что истина глубоко сокрыта, для того, чтобы соблюдалось правило его учения, главный принцип которого состоит в том, что ничего нельзя постичь. 10. Так посмотрим же, может ли справедливость иметь нечто общее с глупостью. «Если справедливый муж, — говорит он, — не отнимет коня у раненого или доску у тонущего, чтобы спасти свою душу, то он глупец». 11. Я же прежде всего утверждаю, что никоим образом не может случиться так, чтобы с человеком, который действительно справедлив, случилось бы нечто подобное. Ибо справедливый человек никому не враг и никогда не берет ничего чужого. 12. Ведь зачем станет отправляться в плаванье и что‑то искать в чужой земле тот, кому достаточно своего? Зачем станет воевать и бесноваться вместе с другими тот, в чьей душе царит вечный мир с людьми? 13. В самом деле, чужеземным товарам и крови человеческой не радуется тот, кто не стремится к наживе, кому достаточно [насущного] пропитания и кто считает беззаконием не только совершение убийства, но и присутствие при нем. Но я умолчу об этом, Поскольку может случиться так, что человек вынужден совершать это вопреки желанию.

14. Неужели ты, о Фурий, или, скорее, о Карнеад, автор всей этой речи, считаешь справедливость настолько пустой, настолько бесполезной и настолько презираемой Богом, что полагаешь, будто в ней нет и не может быть ничего, что послужило бы для ее собственной защиты? 15. Конечно, те, кто не знают предназначения человека и все вершат ради этой временной жизни, не могут знать, какова сила [истинной] справедливости. 16. Ибо когда те рассуждают о добродетели, они, хотя и считают, что она обременена тяготами и муками, все же подтверждают, что она по — своему желанна. Но наград ее, которые вечны и бессмертны, они совершенно не видят. Обращая все поступки во благо этой текущей жизни, они низводят добродетель до глупости, ибо оказывается, что она совершает величайшие в этой жизни усилия понапрасну и без [видимой] пользы. 17. Однако об этом полнее [мы скажем] в другом месте,[559] между тем [поговорим] об [истинной] справедливости, как [мы уже и] начали, чья сила такова, что когда она поднимает глаза к небу, все обретает от Бога. 18. Справедливо ведь сказал Флакк, что такая сила у невинности, что для защиты своей она не нуждается ни в оружии, ни в воинах, где бы ни прокладывала себе путь:

Для того, кто чист и не тронут жизнью, Ни к чему, мой Фукс, мавританский дротик, Ни к чему колчан, отягченный грузом Стрел ядовитых,

Держит ли он путь по кипящим Сиртам, Или на Кавказ негостеприимный, В сказочный ли край, где о берег плещут Воды Гидаспа.[560]

19. Итак, не может случиться, чтобы справедливого человека среди опасностей непогоды и войны не защитил оплот небес. И даже если он будет плыть со злодеями и убийцами, не может случиться так, чтобы он не был пощажен, чтобы от несчастий не освободилась одна справедливая и невинная душа, или, по крайней мере, чтобы, когда все остальные погибнут, одна она не спаслась. 20. Но мы согласимся, что может случиться так, как вообразил философ. Как же все‑таки поступил бы справедливый человек, если бы увидел вдруг раненого на коне или тонущего с доской? Я не считаю его принужденным [обстоятельствами], ибо скорее он умрет сам, нежели погубит другого. 21. Все же не потому справедливость получает имя глупости, что является отличительным благом человека. В самом деле, что должно быть для человека лучше, дороже, чем невиновность? Как бы то ни было, она тем более совершенна, чем более ты доводишь ее до конца, когда ты предпочитаешь умереть, чтобы ни в чем не умалить невиновность. 22. «Глупость, — говорит он, — сберегать чужую душу, губя свою собственную». Неужели считается глупостью погибнуть ради дружбы? Зачем же у вас прославляются те знаменитые друзья — пифагорейцы, один из которых отдал себя тирану поручителем за другого, а другой появился с приближением установленного срока, когда поручитель его уже готов был принять смерть, и приходом своим освободил друга? Добродетель их, когда один хотел отдать жизнь за друга, а другой — за честное слово, не была бы столь прославлена, если бы они считались глупцами.[561] 23. И даже говорят, что тот тиран просил, чтобы они сделали его своим другом; как бы то ни было, он обращался к ним не как к глупцам, а как к добрым и умным мужам. 24. Я не вижу, почему, в то время как высшей славой считается смерть ради дружбы и чести, достойной славы для человека не может быть его гибель ради невиновности? Стало быть, величайшими глупцами являются те, кто обвиняют нас в том, что мы хотим умереть за Бога, в то время как сами, всячески прославляя, возносят до небес того, кто хотел умереть за человека. 25. Наконец, чтобы закончить мне спор, сам разум учит, что один и тот же человек не может быть справедливым и глупым, так же как один и тот же человек не может быть разумным и несправедливым. Ибо кто является глупцом, тот не знает, что является справедливым и благим, и потому постоянно грешит. Ведь он ведет себя, словно захваченный пороками, и никоим образом не может им сопротивляться, ибо лишен добродетели, которую не ведает. 26. Справедливый же человек удерживает себя от всякого греха, ибо он и не может поступать иначе, если знает, что хорошо и что плохо. Кто же сможет отделить верное от неверного, если не разумный человек? Итак, получается, что справедливым никогда не может быть глупец, и никогда не может быть мудрым тот, кто несправедлив. 27. Если же это вполне верно и очевидно, то тот, кто не отнимет у тонущего доску или у раненого — коня, не является глупцом, так как поступать подобным образом является грехом, от которого разумный человек удерживает себя. 28. Все же я и сам признаю, что он может показаться глупцом для заблуждающегося человека, не знающего, в чем суть безумия.

Так вот, все это рассуждение [Карнеада] может быть опровергнуто не столько доводами, сколько с помощью определения. 29. Итак, глупость — это заблуждение в делах и в словах из‑за незнания того, что правильно и что хорошо. Следовательно, не является глупцом тот, кто не бережет себя, когда не хочет навредить другому человеку, поскольку это является злом. К этому выводу нас приводит и разум, и сама истина. 30. Ведь мы видим, что поскольку животные лишены мудрости, всеми ими управляет природа. И вот они причиняют вред другим, чтобы уберечь себя, ибо не знают, что причинять вред — зло. 31. Человек же, поскольку он имеет понятие о добре и зле, должен удерживать себя от причинения вреда даже с ущербом для себя, что не может делать неразумное животное. И потому среди важнейших человеческих добродетелей числится невиновность. Из этого ясно, что мудрейшим является тот, кто предпочитает даже погибнуть, лишь бы не навредить, исполняя ту [высшую человеческую] обязанность, которая отличает его от бессловесных животных. 32. Кто, заботясь о собственной выгоде и прибыли, не открывает заблуждения продавцу, дешево сбывающему золото, и не предупреждает, что продает склонного к бегству раба или зараженный дом, тот, безусловно, не разумный человек, как это хотел видеть Карнеад, но хитрый и лукавый. 33. Лукавство же и хитрость — свойство бессловесных животных. Они либо подстерегают в засаде других и с помощи хитрости хватают их, чтобы сожрать, или каким‑то образом избегают чужих засад. Разумность же свойственна только человеку. 34. Ведь разумность — это обладание знанием для совершения доброго и правильного или воздержанность от нечестных слов и дел. К прибыли же разумный человек никогда не стремится, так как он равнодушен к этим земным благам. Он никому не позволяет заблуждаться, ибо долг доброго мужа состоит в том, чтобы исправлять заблуждения людей и возвращать их на верную дорогу, ибо природа человека общественная и благодетельная, в чем только [quo solo] он и имеет родство с Богом.