Лактанций - Творения

• Название: Творения
• Автор: Лактанций
• Жанр: Религия

Литературное наследие Лактанция — классический образец латинской христианской патристики, и шире — всей позднеантичной литаратуры. Как пишет Майоров задачей Лактанция было «оправдать христианство в глазах еще привязанной к античным ценностям римской интеллигенции», что обусловило «интеллектуально привлекательную и литературно совершенную» форму его сочинений.

В наше собрание творения Лактанция вошли: «Божественные установления» (самое известное сочинение Лактанция, последняя по времени апология хрисианства), «Книга к исповеднику Донату о смертях гонителей» (одно их самых известных творений Лактанция, несколько тенденциозное, ярко и живо описывающие историю гонений на христиан от Нерона до Константина и защищающее идею Божественного возмездия; по жанру — нечто среднее между памфлетом и апологией), «Легенда о Фениксе» (стихотворение, возможно приписываемая Лактанцию ложно, пересказывающее древнеегипетскую легенду о чудесной птице, умирающей и возрождающейся, кстати «Легенда о Фениксе» оказала большое влияние на К. С. Льюиса и Толкина), «О Страстях Господних» (очень небольшое сочинение, тема которого ясна по названию — интересна его форма — это прямая речь ХристаЮ рассказывающего о Себе: «Кто бы ни был ты, входящий в храм — приближаясь к алтарю, остановись ненадолго и взгляни на меня — невиновного, но пострадавшего за твои преступления; впусти меня в свой разум, сокрой в своем сердце. Я — тот, кто не мог взирать со спокойной душой на тщетные страдания рода человеческого и пришел на землю — посланник мира и искупитель грехов человеческих. Я — живительный свет, когда-то озарявший землю с небес и теперь снова сошедший к людям, покой и мир, верный путь, ведущий к дому, истинное спасение, знамя Всевышнего Бога и предвестник добрых перемен»).

---

9. Язычникам подобает заняться защитой своих богов, чтобы, если наши доводы окажутся неопровержимыми, как они ежедневно оказываются таковыми, те боги не оказались брошены вместе с храмами своими и обманами. Поскольку же они ничего не могут добиться с помощью насилия, — ибо религия Божия тем более крепнет, чем более ее попирают, — пусть действуют с помощью разума и внушений. 10. Пусть выйдут вперед великие понтифики и их помощники, фламины, авгуры, верховные жрецы и все те, кого называют попечителями и смотрителями религий; пусть пригласят нас на собрание; пусть побудят нас к принятию культа богов; пусть убедят, что существует много богов, волей которых и провидением управляется весь мир. Пусть откроют, каким образом люди узнали о происхождении и началах священнодействий и богов; пусть покажут, каков их источник и какова суть. Пусть скажут, какова награда за соблюдение культа и каковы наказания за пренебрежение к ним; пусть откроют, зачем эти боги хотят, чтобы люди почитали их, что им дает человеческое благочестие, если сами они блаженны. Все это пусть они подкрепят не собственным упорством, ибо суждение смертного человека бессильно, но какими‑либо божественными свидетельствами, как это делаем мы. 11. Не следует прибегать к насилию и несправедливости, так как религия не может подвергаться принуждению. Дело нужно решать скорее словами, чем плетьми, чтобы было место доброй воле.[568] Пусть сосредоточат силы дарований своих: если рассуждения их верны, то они способны защититься. Мы готовы выслушать, если они будут [разумно] доказывать. Молчащим мы, конечно, не поверим, как не уступаем [мы и] свирепствующим. 12. Пусть он уподобятся нам, чтобы открыть смысл всего этого вопроса. Ведь мы не соблазняем, чтобы они нас не упрекали, а доказываем, убеждаем, обосновываем. 13. Итак, мы никого не удерживает против его воли, ибо Богу бесполезен тот, кто лишен веры и набожности. И все же [от нас] никто не уходит, поскольку [всех] держит сама истина. 14. Пусть они доказывают таким образом, если они уповают на истину. Пусть говорят, пусть толкуют, пусть, повторю я, осмелятся спорить с нами. В самом деле, их заблуждения и глупость осмеиваются уже старухами, которых они презирают, и детьми нашими. 15. Ведь если бы они были разумными людьми, то узнали бы из книг о рождении богов, об их деяниях и власти, об их гибели и могилах, а также о ритуалах, им посвященных. Если бы они узнали, что боги возникли по случаю и даже в результате смерти, то было бы невероятным безумием считать их богами, и не дерзнули бы они отрицать, что те были смертными. Если же они будут столь неразумны, что станут отрицать это, то изобличат свои сочинения и тем самым ниспровергнут сами начала священнодействий. 16. Так пусть же узнают, какова разница между правдой и ложью, хотя бы из того, что сами они, хотя и красноречивы, не способны убеждать, а неискусные [в красноречии] и неученые способны, так как они говорят самую суть и истину.

17. Итак, они свирепствуют, желая прикрыть свою глупость, но только обнажают ее. Весьма далеки друг от друга пытки и благочестие; не хочет ни истина соединяться с насилием, ни справедливость с жестокостью. 18. Однако справедливо они не дерзают что‑либо учить о божественных вещах, боясь, как бы и наши их не осмеяли, и свои от них не отвернулись. 19. Ведь если бы народ, который обладает простым и непорочным суждением, узнал, что те таинства установлены в память об умерших, то осудил бы их и начал бы искать что‑то другое для почитания. Поэтому‑то хитрыми людьми было установлено нерушимое таинств молчаньечтобы народ не знал, что он почитает. 20. Почему же когда мы обращаемся к их учениям, они нам либо не верят, хотя мы знаем и то и другое, либо завидуют, поскольку мы предпочитаем правду лжи? Они говорят, что нужно защищать официально принятые таинства. 21.0, как они заблуждаются, несчастные, по собственной же воле! Конечно, они знают, что нет в делах человеческих ничего лучше религии и что ее следует защищать всеми силами, но заблуждаются как в самой [своей] религии, так и в способе ее защиты.

22. В самом деле, религию следует защищать не убивая, а умирая, не жестокостью, а терпеливостью, не преступлением, но верностью. Первое ведь свойственно злым людям, второе — добрым, в [истинной] религии же, безусловно, заключено добро, а не зло. 23. Ибо если ты хочешь защищать религию с помощью кровопролития, пыток, злодеяний, то в таком случае ты ее будешь не защищать, а осквернять и бесчестить. Ибо ничто столь не добровольно, как религия. Если душа отказывается от жертвоприношений, то религия уже убита, ее уже нет. 24. Стало быть, правильно, что религию следует защищать терпением и даже смертью, ибо в ней хранится верность, она приятна Самому Богу и укрепляет влияние религии. 25. Ведь если тот, кто в этом земном служении сохранит в каком‑либо злоключении верность царю своему, то если при этом останется жив, станет еще более мил и дорог ему, если же погибнет, то обретет высшую славу, поскольку принял смерть за вождя своего. Сколь же прочнее должна быть верность Императору всех людей — Богу, Который может воздать награду за добродетель не только живущим, но и умершим?

26. Итак, культ [Всевышнего] Бога, поскольку он заключается в небесном служении, требует огромного почтения и великой верности. Ибо каким образом Бог сможет возлюбить Своего почитателя, если Сам не любим им, или каким образом сможет Он дать молящемуся то, что тот просит, если тот молит не от души и без почтения? 27. Эти же [язычники], когда идут совершать жертвоприношения, ничего сокровенного и личного богам своим не несут: ни чистоты сердец, ни благоговения, ни страха. И вот, совершив жертвоприношения, они всю религию в храме и с храмом как нашли, так и оставляют, и ничего из нее не приносят с собой и не уносят. 28. Отсюда выходит, что подобные религии не могут ни сделать людей добрыми, ни оставаться прочными и неизменными. И вот без труда люди удаляются от них, поскольку ничего там не находят ни для жизни, ни для мудрости, ни для верности. 29. Действительно, какое благоговение перед такими богами? Какая сила у той религии? Какое учение? Какое начало? Какой смысл? Какое основание? Какая сущность? Куда эта религия влечет? Или что она обещает, чтобы человек мог ее верно соблюдать и стойко защищать? Я в ней ничего другого не вижу, кроме ритуала, относящегося к одним только перстам. 30. Наша же религия прочна, непоколебима, неизменна, ибо учит справедливости, ибо постоянно пребывает с нами, ибо вся хранится в душе почитателя, потому что вместо жертвоприношения имеет сердце. Там [в язычестве] ничего другого не требуется, кроме крови животных, дыма и возлияний. Здесь же — доброе сердце, чистая душа, невинная жизнь. Туда приходят без разбора распутные изменницы, назойливые сводницы, развратные блудницы. Приходят гладиаторы, разбойники, воры и отравители, и ничего другого не просят, кроме того, чтобы преступления их остались безнаказанными.

31. Ведь что разбойник, приносящий жертву, или гладиатор просит, кроме возможности убить? Что просит отравитель, кроме возможности обмануть? Что просят блудницы, кроме возможности еще больше грешить? Что просит изменница, кроме смерти мужа или сокрытия ее разврата? Что просит сводница, кроме еще большей возможности обогатиться? Что просит вор, кроме возможности еще больше украсть?

32. Здесь же нет места ни легкому [простительному], ни тяжкому [непростительному] греху. И если кто станет молить с нечистой совестью, тот услышит грозное предупреждение Бога, Который видит потемки души, всегда враждебен к греху, вершит справедливость и требует верности. Где здесь место злому сердцу или преступным мольбам? 33. Но те несчастные из‑за злодеяний своих не знают, насколько плохо то, что они почитают. Ведь они во всех пороках приступают к молитве и считают, что благочестиво совершат жертвоприношение, если омоют лицо, как будто сладострастия, заключенные внутри души, может смыть хоть какая‑то вода или очистить хоть какое‑то море. 34. Сколь же лучше очистить сердце, которое осквернено дурными страстями, и одним омовением добродетели и веры изгнать все пороки. Кто это делает, хотя и несет на себе порочное и жалкое тело, все же достаточно чист.

20. 1. Язычники же, поскольку не знают ни кого, ни каким образом следует чтить, слепые и невежественные, впадают в противное. И вот они молят своих врагов, жертвами задабривают разбойников и своих убийц и души свои возлагают на гнусные алтари, чтобы сжечь их вместе с благовониями. 2. Они, несчастные, гневаются на то, что другие не гибнут, подобно им, от невероятной слепоты сердец. Ведь что могут увидеть те, кто не видят [даже] солнца? Как будто, если бы те были богами, они нуждались бы в помощи людей против презирающих их. Зачем же язычники на нас гневаются, если те [боги] ничего не могут? Конечно, они сами сокрушают богов своих, в могуществе которых они сомневаются, оказываясь более неблагочестивыми, чем те, кто вовсе не почитают [богов]. 3. Цицерон в своих Законах, когда велит приступать к жертвоприношениям с благочестием, говорит: «Пусть [приносящие жертвы] проявляют благочестие и отказываются от роскоши. Если кто поступит иначе, Бог сам того покарает».[569] 4. И это правильно. Ибо нельзя терять надежду на Бога, Которого ты почитаешь потому, что считаешь Его могущественным. В самом деле, каким образом Он может наказывать несправедливость в отношении почитателя Своего, если Он не может наказать несправедливость, совершенную в отношении Его Самого?