Ульрих Бехер - Охота на сурков

• Название: Охота на сурков
• Автор: Ульрих Бехер
• Издательство: Прогресс
• Жанр: Историческая проза
• Год: 1976

Во многом автобиографичный, роман «Охота на сурков» посвящён жизни австрийского писателя-антифашиста в эмиграции в Швейцарии после аншлюса Австрии в 1936 г.

---

— Да.

— Сейчас мы оказались в эпицентре новой инквизиции, только она не святейшая, а гнуснейшая. Надо быть готовыми к тому, Требла, что все мы — от мала до велика, кто с полной мошной, кто с пустой, герои и неудачники, знаменитые и неизвестные — ежеминутно можем попасть в беду. В самую что пи на есть тяжкую беду. Ты к этому готов? — спросил он настороженно, нагнувшись ко мне. Из-за янтарного сияния, приглушенного салфеткой, его большие усы отбрасывали на лицо густую тень; и опять лицо деда неожиданно напомнило мне маску, маску древнего мексиканского бога, скрывающего злую тайну. Но не успел я ответить Куяту, как, откинувшись, на спинку кресла, он забормотал:

— Выжми капельку лимона на икру.

Монтес Рубио — самый настоящий незаметный герой: он совершил подвиг, который войдет в историю культуры, и притом совершил, ничуть не рисуясь. Без шума и суеты уложил сокровища Прадо на три десятка грузовиков и вывел машины из Прадо-де-Сан-Херонимо, из осажденного Мадрида, через Кастилию и Каталонию к испано-французской границе, к Пор-Бу. Из-за постоянной угрозы воздушных налетов караван двигался большей частью но вечерам и по ночам, но все равно его много раз атаковали «хейнкели» и «юнкерсы», которые прилетали с Балеарских островов, где был дислоцирован легион «Кондор»; они сбрасывали на грузовики зажигалки, обстреливали из пулеметов. Однако темнота и выступы скал — их особенно много на побережье у дороги через Паламос — спасли караван от гибели. Только один шофер и два Эль Греко получили несколько повреждений — в них саданули из бортового пулемета.

Куят опять наклонился вперед:

— Что с тобой, Требла?.. Ах так! Понимаю.

— Да? — спросил я осторожно.

— Да, я знаю, где собака зарыта. В тебя самого двадцать лет назад саданули из бортового пулемета. Всадили пулю, которая застряла в башке. Потому ты так неохотно слушаешь о подобных штуках. Вполне объяснимо.

— В башке, — прогнусавил я. — О чем разговор?

— Но у тебя как-никак был честный воздушный бой над Черным морем. Бой между бриттом и австрияком, подданным императорско-королевской монархии.

— Над морем туч. Но давай переменим тему.

— Я думал, над Черным морем.

— Над морем туч над Черным морем. О чем разговор?

— Ну ладно. А теперь представь себе этих негодяев… Хотят убедить весь свет в том, что именно они патентованные спасители культ-у-у-у-ры а-а-абендланда, и прошивают пулеметными очередями Веласкеса, Эль Греко и Гойю, бросают бомбы на полотна старых итальянских, голландских и немецких мастеров, которые были собраны в Прадо. Можешь себе представить? И как только земля их носит! Чертовы гады. — Дедушка фыркнул, из-за темных теней около носа казалось, что ноздри у него вздулись.

— Чудеса. А шофер выжил?

— Какой шофер?

— Тот, кого продырявил пулемет?

— Шофер? Понятия не имею. В следующий раз могу спросить Монтеса Рубио. Знаешь, почему он только что приходил сюда? На него донесли агенты Франко, объявили в Женеве, что он коммунист. А он правый социалист, сторонник мадридского профессора физиологии Хуана Негрина.

— Чудеса.

— В Женеве у них фокус не удался. Поэтому кабальеро совершили паломничество в Берн, на Шваненгассе. Знаешь, чья там резиденция? Руководимого Ротмундом отдела полиции Швейцарской Конфедерации, отдела, который ведает делами иностранцев. Там эти кабальеро имели большой успех. И сейчас, похоже, высылка куратора Прадо стала предметом обсуждения.

— Чудеса.

— Да, тут ты прав. Вообрази, ведь Монтес Рубио выставил все сокровища Прадо в Женевском музее, после чего филистеры, паразитирующие на культуре, — кажется, это выражение придумал ты? — со всей Европы и Америки повалили в Женеву, чтобы поглазеть на сокровища искусства. А как они собираются отплатить Монтесу-спасителю? Мавр сделал свое дело, пора выгнать его из страны как докучливого иностранца.

— Чудеса.

— Вот привязалось к тебе это словечко «чудеса», не исключено, что и ты докучливый иностранец. Твое здоровье.

— И твое тоже, дед… Ну а брат и сестра Итурра…

— Ты, наверно, удивлен, что Аданито не сражается у республиканцев?

— Нет, не удивлен. Я думаю, после того как фашисты прошлой осенью захватили Страну Басков, «во Францию он отбыл…»[178].

— Правильно. Но почему он не отбыл оттуда в Валенсию, чтобы служить своему законному правительству? Ведь он левый католик, ярый республиканец, баск, сражался в чине лейтенанта под командованием Нино Нанетти.

— Нанетти-Нанетти, — пробормотал я. — Молодой итальянец. Командир бригады Гарибальди? Погиб в Стране Басков?

— Погиб.

— Может быть, Аданито устал от борьбы?

— No, senor[179].

— Или был ранен?

— No, senor.

— Почему же он тогда застрял в Женеве?

— Почему… в Женеве? — сердито передразнил меня Куят. — Отец Итурра-и-Аску — сейчас он в Париже — был президентом Sociedad de los Estudios Vaskos[180] в Сан-Себастьяне. Был. У него была дочь Майтена и четверо сыновей. Были. Один считался замечательным игроком в пелоту. В апреле прошлого года он погиб во время фашистского наступления в Астурии. Погиб. Двух других схватили в пять утра, после того как фалангисты заняли Сан-Себастьян, схватили и расстреляли на месте. Расстреляли на Монте-Ургуле, ранним утром. И у президента Итурры остались дочь и Аданито, самый младший сын. Его он хочет сохранить. Понятное желание. Особенно для противника корриды.

Майтена: «Теперь вовсе не разумеется, что у тебя есть брать.

«Чудеса», — вертелось у меня на языке, но вслух я не произнес ни слова, отложил салфетку, встал и сделал несколько шагов по травянисто-зеленому майсурскому ковру; мне казалось, что я иду по только что подстриженному газону, но я шел по комнате, к стене, где между двумя пожелтевшими фотографиями девственного леса висела та самая гравюра на меди — зловещая и двусмысленная. Язвительно ухмыляющийся череп. Но когда я подошел ближе, когда до стены оставалось всего метра полтора, я увидел не череп, а семь обнаженных женских тел, причудливо сплетенных друг с другом, увидел лица испуганные и в то же время похотливые: сабинянки, которых только-только похитили. Я повернулся кругом и зашагал по ковру, напоминавшему недавно скошенную лужайку, зашагал к курительному столику, где наподобие азиатского божка восседал дед; опять повернулся кругом. И опять увидел ухмыляющийся череп на стене. Тогда я побрел к нему снова. И снова на близком расстоянии разглядел изогнутые, как при акробатическом упражнении, тела, сплетение, нагромождение пышной женской плоти, словно на картинах Рубенса; пышущую здоровьем пирамиду. И тогда я опять пошел к курительному столику, сел и уже не оглядывался на гравюру.

4

— Хочешь cafezinho? Чашечку крепкого кофе? На авенида Гио-Бранко в Рио мы за день выпивали чашечек двенадцать. Двенадцать cafezinhos. Вот это жизнь, — бормотал дед. — А сегодня я могу тебе предложить всего лишь кофе «хаг», в котором нет ни грана кофе, но у которого вкус кофе. Мы живем в век поточного производства иллюзий, вот где собака зарыта. А теперь расскажи, сын мой, из-за чего у тебя возникли затруднения с полицией.

— Извини, но, по-моему, ты хотел сообщить о шагах, какие предпринял в связи с делом Джаксы?..

— У нас еще есть время, — прервал меня Куят и снова проделал свой старомодный трюк, вытащил допотопные серебряные часы и нажал на пружинку; крышка, казавшаяся позеленевшей от времени, отскочила (часы эти Куят хранил с мрачной нежностью, как воспоминание о пролетарской юности). — И впрямь еще, э, есть время. — Из-под столешницы курительного столика он начал извлекать отдельные предметы кофейного сервиза, потом вынул термос и стал осторожно разливать дымящийся суррогатный кофе. Большая рука деда дрожала.

— Здесь я метрдотель, — сказал я, ткнув пальцем в свой смокинг и отбирая у него термос.

— Очень мило с вашей стороны, господин барон. Не желаете ли еще сигару?

— Большое спасибо, но, после того как я наглотался эфедрина, табак мне ни к чему. Да и французское вино тоже. Конечно, я убежден, что вино урожая именно этого года превосходное, но в моем теперешнем состоянии мне покажется, что в нем нет ни грана алкоголя, что у него только вкус вина.

— А мне вино было бы очень кстати. — Глаза деда и впрямь слегка заблестели. Его утиный нос уныло втягивал в себя воздух, обнюхивая коробку сигар. — Да и вторая сигара была бы очень кстати… но ведь я старая калоша, сердце у меня пошаливает, и послезавтра мне стукнет семьдесят. Не доводи себя до этого, Требла. До того, что тебе послезавтра стукнет семьдесят. А теперь бежим из этого семидесятилетия. Процент смертности там чересчур высок. — Неожиданно он взмахнул зажатой в руке бутылкой базельбитерского кирша. — Un café arrosé, monsieur?[181] Одна капля все равно что ничего.