Вячеслав Кабанов - Всё тот же сон

• Название: Всё тот же сон
• Автор: Вячеслав Кабанов
• Жанр: Биографии и Мемуары

Книга воспоминаний.

«Разрешите представиться — Вячеслав Кабанов.

Я — главный редактор Советского Союза. В отличие от тьмы сегодняшних издателей, титулованных этим и еще более высокими званиями, меня в главные редакторы произвела Коллегия Госкомиздата СССР. Но это я шучу. Тем более, что моего издательства, некогда громкославного, давно уже нет.

Я прожил немалую жизнь. Сверстники мои понемногу уходят в ту страну, где тишь и благодать. Не увидел двухтысячного года мой сосед по школьной парте Юра Коваль. Не стало пятерых моих однокурсников, они были младше меня. Значит, время собирать пожитки. Что же от нас остается? Коваль, конечно, знал, что он для нас оставляет… А мы, смертные? В лучшем случае оставляем детей и внуков. Но много ли будут знать они про нас? И что мне делать со своей памятью? Она исчезнет, как и я. И я написал про себя книгу, и знаю теперь, что останется от меня…

Не человечеству, конечно, а только близким людям, которых я знал и любил.

Я оставляю им старую Москву и старый Геленджик, я оставляю военное детство и послевоенное кино, море и горы, я оставляю им всем мою маму, деда, прадеда и любимых друзей — спутников моей невыдающейся жизни».

---

— О! У нас же с вами отчества одинаковые!

Лев Абрамович, немного смущаясь, сказал, что всё же не совсем: я, мол, Абрамович, а вы — Авраамовна. На это тётя Вера резонно отвечала, что это одно и то же. Общего у них, помимо отчеств, оказалось много, ещё бы: оба врачи и столько войн перевидали!

Кстати сказать, в нашем клане, среди сестёр и братьев тёти Веры были и те, кто видел существенную разницу между Абрамом и Авраамом. Отца своего они, конечно, чтили, а вот созвучие столь разных и даже столь противуположных по их понятию имён смущало как-то…

Однажды Александр Авраамович Юшко (наш дядя Ася) сидел в гостях у сестры своей Софьи Авраамовны. Зазвонил телефон, и дядя Ася снял трубку.

— Кого? — спросил он с нажимом. — Софью Абрамовну? Запомните, здесь Абрамовичей никогда не было, нет и не будет!

И трубку повесил.

По этому вопросу была даже принята юшковская фамильная версия: у нашего, мол, отца было не еврейское имя Абрам, а казацкое имя Авраамий! Sic transit… Да, всё проходит. Неведомо уже им было, что всё наоборот. Что библейское имя их отца и есть — изначально еврейское, а, обрусевши, упростилось до имени Абрам.

Когда после изгнания черкесов возле озера Абрау и ущелья Дюрсо обосновались русские поселенцы и затруднились в произнесении имени со столь неповоротным для русского языка окончанием, они и стали прекрасное это озеро звать понятным русским именем Абрам (свидетельство Льва Тихомирова).

Скажу ещё, что среди русских священников имя отец Абрам встречалось совсем нередко. И ещё одно напоследок. Историк московского купечества Павел Бурышкин говорит в своей книге об основателе морозовской семьи: «У Саввы Васильевича было пять сыновей: Тимофей, Елисей, Захар, Абрам и Иван» (П. Бурышкин. Москва купеческая. М., ЗАХАРОВ, 2002).

Мы все живём (и несмотря на возраст) ожиданием чего-то хорошего. И если в семье моего тестя у кого-нибудь из близких вырывался тоскливый вопрос: «Ну когда же? Когда?!» — Лев Абрамович всегда на это отвечал:

— Всё будет своевременно и даже немного раньше!

* * *

Когда Лев Абрамович умер, помянуть усопшего зашёл однокашник его по медицинской академии генерал Иван Куперин. В начале пятьдесят третьего года, после ареста «убийц в белых халатах» Куперин сделался начальником «медсанупра» Кремля и был свидетелем и участником всего происходившего 4-го и 5-го марта. Случайно или нарочно, но как-то к слову на поминках речь зашла об этом, и сделана была попытка Куперина разговорить. Он не разговорился, но кое-что сказал.

Теперь-то стало ясно, что ничего особенного генерал нам и не поведал, но тогда, в тысяча девятьсот семьдесят втором году его, конечно, слушали, разиня рот.

Всё началось с того, что вождь на даче ушёл в свои личные и отдалённые покои и слишком долго не давал о себе знать. Когда «по тревоге» приехали Маленков и Берия, стали думать, что делать: войти туда никто не мог без вызова. Потом сказали Куперину:

— Ты врач, ты и войди. Надень белый халат и войди.

— Ну нет, — сказал Куперин, — увидит белое, испугается и выстрелит! Я лучше без халата.

Он вошёл и в темноте услышал дыхание Чейн-Стокса…

В рассказе Куперина течение времени не обозначалось, но всё-таки можно было понять, что всё это длилось долго:

— Когда я вернулся домой, пришлось сапоги разрезать, снять их было уже невозможно…

В общем всё сводится к тому, что корифею всех наук была предоставлена полная возможность дойти до кондиции в личной «зале ожидания».

Продолжение шестьдесят пятого

Из Риги в Москву

…В квартире сейчас собрались чудесные люди. Соседи — молодые латыши Лула и Лаймон, очень приятные. У них наша беда: у него есть ребёнок и жена, не дающая развода. Они, бедняги, очень мучаются. В маленькой комнате живёт Лариса, к ней часто приезжает из Калининграда некто Игорь. Там у него жена и дочь. Вот и сейчас он у неё. Так что здесь только тебя не хватает, чтобы наша квартира стала сущим вертепом. Подумать только! Три незаконные пары, и у всех мужчин дети. Мы очень смеёмся над таким совпадением, а мама всех нас жалеет.

Что делаю я? Веду растительный образ жизни. Сплю и ем. Ем и сплю. Немного читаю, немного вяжу, немного смотрю телевизор…

Что я ем. О! Свиные отбивные каждый день. Сало — каждый день. Супы, каши, картошку, взбитые сливки, молоко, какао, шоколад, яблоки и апельсины, апельсины, апельсины… Съела уже три кило и ем ещё. Представь, сколько я привезу варенья из корочек! Мама ещё иногда кормит меня чёрной (зернистой) икрой и говорит, что полезно. Не возражаю.

Ты много, милый мой, теряешь, сидя в своей вшивой Москве. Чего только мама не наготовила к нашему приезду! Вот возьму и не привезу тебе ничего…

Нет, не выйдет. Мама только и твердит: «Славе отвезёшь». И даже: «Славику». Вот как ты втёрся в доверие к порядочной женщине.

Я жру и твои порошки и запиваю молоком. Рижским! Лула (соседка) издевается надо мной, что я ем каждый час, а в промежутках жую.

Посылаю тебе статью об атеистической литературе для Мих. Мих., которую ты потерял. И в отдельном конверте — статью Лакшина из «Нового мира» — «Иван Денисович, его друзья и недруги». Прочти обязательно. Статья интересная, хотя и спорная. Там кое-что подчёркнуто, ты поймёшь, с чем я согласна и с чем нет. Хорошо бы о статье поговорить. Этого и не хватает — возможности говорить с тобой. В остальном порядок. С ума я не схожу. Процесс питания и результатов питания все мысли притупляет…

Скучай по мне.

Купила тебе рубашку и носки. Куплю ещё пару галстуков и всё. С тебя хватит.

Каникулы, как водится, так скоро отлетели! Пошли академические будни, а там и замаячила дипломная работа. Собственно, защита диплома у нас была необязательна, вместо неё можно было сдать лишний госэкзамен по методике преподавания литературы или истории. Но я подумал: как же так, окончить институт и диплома не защитить? Ведь это ещё большой вопрос, придётся ли кандидатскую защищать, тем более докторскую. Мы это обсудили с Иркой и, конечно же, решили защищать. Почти единственные из группы. Насчёт руководителя дипломных наших с Иркой работ сомнений не было: Тамара Фёдоровна Курдюмова. А раз так, то ясен и предмет: литература. Потом придумали и темы.

Тамара Фёдоровна руководила год назад нашей практикой. В трёх параллельных классах надлежало преподать «Мцыри». Несчастным трём практикантам, в числе которых был и я, Тамара Фёдоровна категорически велела начать урок с чтения вслух всей поэмы, и только наизусть. Это было ужасно. Я, конечно, помнил бой с барсом и многие ещё куски, но это всё запомнилось естественным путём, а специально заучивать в мои немалые годы (двадцать семь лет!) оказалось куда как неприятно. Ещё хуже было тем из практикантов, кто, может быть, впервые поэму эту прочитал. При всей любви и уважении к Тамаре Фёдоровне я до сих пор не очень осознал великий смысл поставленной перед нами задачи. Конечно, я после моих театральных штудий, пройденных ещё на заре туманной юности, был в состоянии внятно и вразумительно прочесть поэму, но «чтение» моего товарища, коего я стал свидетель, балансировало на грани прямого издевательства над бедным поручиком Тенгизского полка…

Я, правда, тоже чуть не оплошал.

Сказав шестому классу, что нам предстоит сейчас познакомиться с замечательной поэмой Михаила Юрьевича Лермонтова «Мцыри», я начал:

Однажды русский генерал
Из гор к Тифлису проезжал…

И — осёкся. Господи, ведь это ж не начало! Класс, как завороженный, безмолвствовал, уставившись в меня… Тогда я (не теряясь на сцене!) провещился грозно:

— Если в классе будет шум, я читать вам не буду!

И снова начал:

Немного лет тому назад
Там, где сливаяся шумят,
Обнявшись, будто две сестры,
Струи Арагвы и Куры…

Тамара Фёдоровна была красивая, рослая, крупная женщина, статью напоминающая кубанскую казачку. Она имела красивый мощный череп, а глаза — источалище разума, если воспользоваться этим выражением Юрия Коваля, точнее, той старухи с кривым колдовским носом, которая в поезде разбудила дремлющего владельца самой лёгкой лодки в мире.

Тамара Фёдоровна усиленно нам расширяла кругозор: возила на экскурсию в Тарханы, знакомила с Никитинскими субботниками, водила на уроки и в дом учителя Семёна Гуревича, блиставшего тогда в учительской Москве. Семён Львович как-то о Тамаре Фёдоровне сказал, что она среди её коллег-методистов совершенно белая ворона: