Артуро Пьетри - Дождь: рассказы

• Название: Дождь: рассказы
• Автор: Артуро Пьетри
• Издательство: Известия
• Жанр: Короткие истории
• Год: 1988

Книгу «Дождь» составляют рассказы разных лет известного венесуэльского прозаика Артуро Услара Пьетри. Разнообразные по тематике рассказы сборника воспроизводят национальную действительность (современную и историческую), пропущенную сквозь сознание персонажей, представляющих самые различные слои общества.

---

— Что случилось? Что с тобой?

— А то, что я один понимаю, какой опасности мы подвергаемся. Ты не понимаешь ничего. И никогда ничего не понимала.

Жена разразилась громкими рыданиями.

— Какой ты злой. Говорить такое и как раз сегодня, я же тебе сюрприз приготовила — нашла новую кухарку.

Дон Лопе возмутился:

— Новую кухарку? Чужой человек в доме? Незнакомая женщина, будет подслушивать, вынюхивать, выслеживать, разузнавать. Какая глупость! Она и сегодня, наверное, подслушала, что дети говорили, и, конечно, уже доложила. Молчать, молчать всем, не произносить ни слова.

Дон Лопе чувствовал: туда, внутрь, больше вместить ничего нельзя. Места нет. Сейчас все выплеснется наружу. И взорвется. Дети глядели на него в страхе. Жена всхлипывала.

Остановившись на пороге своей комнаты, он крикнул:

— Сейчас же еду в поместье. Я должен ехать. Приготовьте вещи.

Прибыв в поместье, дон Лопе тотчас же приказал седлать мула и отправился в путь. Хотелось мчаться, лететь во весь дух, и казалось, что мул шагает необычайно медленно. Он даже решился пришпорить его. Мул поднял повисшее ухо, но шаг не ускорил.

— Не знаю, что с ним сегодня.

Дон Лопе продвигался по дороге вверх по склону среди полей и кофейных деревьев, то и дело оглядывался, внимательно всматриваясь, не едет ли кто за ним, нет ли кого поблизости. Наконец он взобрался на холм, спешился, пригнул к себе повисшее ухо мула и приготовился говорить. Но сказать надо было так много, что он не знал, с чего начать. Известия, толки, доверительные сообщения, тайные разоблачения теснились в голове. Такой-то оказался шпионом, заговор разрастается, арестованы еще трое, из тюрьмы прорвалась записка, где перечисляются имена тех, кого пытали в тот самый день. Вдобавок душило негодование, давила долго сдерживаемая ярость, терзало страстное желание выкрикнуть во весь голос все, что накопилось внутри. Наконец дон Лопе заговорил дрожащим задушенным голосом, слова походили больше на вздохи, на предсмертное хрипение:

— Долой тирана. Смерть тирану. Долой тирана. Смерть тирану. Долой тирана. Смерть тирану. Долой тирана. Смерть тирану.

Теперь он дышал всей грудью, слова гремели как горный обвал, били как удар молота, звенели как колокол.

В глазу мула дон Лопе увидел себя, маленького, с большой головой, круглый темный рот походил на тот же глаз мула.

— Долой тирана. Смерть тирану.

Стало легче. Только почему у мула такие большие уши и седые жесткие волосы торчат на шее, почему он двигает челюстями? Мул обнажает большие желтые зубы, словно собирается что-то сказать. И шкура мула, помятая, грязно-бурого цвета напоминает потертый старый костюм. Мул похож на человека. А может, человек спрятался внутри мула? Переоделся мулом? Превратился в мула? Седые пряди, волосатые большие уши, жующие челюсти… Мул похож на человека. На человека, о котором дон Лопе не хочет вспоминать.

Дон Лопе вскочил в седло, отчаянно шпоря мула, пустился в обратный путь. Он торопился. Измученный мул несся галопом, хрипло дышал. Уши его беспомощно болтались; ветки хлестали дона Лопе по лицу, он даже не пытался отводить их.

Въехал во двор поместья. Во дворе стояли четверо, ждали дона Лопе. Старые кривые сабли висели на грязных шелковых перевязях, пересекавших грудь. Начальник тайного сыска и трое его помощников.

— Чем могу служить? — все-таки спросил дон Лопе, слезая с седла.

Сомнений нет — начальник похож на мула. Дон Лопе погиб. Никто не спасет его.

— Мы за вами, дон Лопе, на дознание.

Мул говорил человечьим голосом.

— На дознание? Меня?

— Да, вас.

— Дознание… Какое?

— Не знаю. Я только выполняю приказ. Там скажут. Пошли.

Дон Лопе знал, что его ожидает. Ничего они не станут у него спрашивать. Отведут прямо в тюрьму. Сорвут одежду. Бросят в камеру. Все давно известно.

Дон Лопе опустил голову. Покорный, обессиленный, подошел к агентам. И вдруг, охваченный внезапным ужасом, оглянулся. Мула во дворе не было. Дон Лопе пошатнулся, стал падать, агенты его подхватили…

Враг

Сержант шагал по верху стены, отвесно спускавшейся в море. Всякий раз, когда волна разбивалась о стену, доносился глухой грохот и вздымалось облако соленого пронизывающего тумана, мутившее чистое, прозрачное утро.

От самых кокосовых пальм на берегу расстилалось до горизонта открытое необъятное море. С одной стороны едва вырисовывались у пристани две шхуны, над которыми бился по ветру желтый флаг инсургентов, такой же, какой развевался над крепостью, омываемой прозрачной волной ветра, что разбивалась, как и морская, о высокий склон горы, поднимавшейся за городком. Сержант был мал ростом, крепок, из-под пестрого платка, которым он повязал голову, падали на лоб глянцевитые гладкие волосы; сержант встряхивал головой — волосы спускались на прищуренные спокойные проницательные глаза. На боку у сержанта висела сабля, тащилась за ним, позванивая по камням.

Часовой, шагавший навстречу, вытянулся по стойке «смирно».

— Сержант Тунапуй, все в порядке.

Сержант откозырял — будто резко ударил себя по лбу, зашагал дальше. Для солдата все в порядке, ничего нового, ну а для сержанта новость имеется, и весьма серьезная. Такая необычайная и важная, что сержант всячески оттягивает выполнение полученного приказа. Вся крепость, все, кто в ней есть, люди, которые просыпаются сейчас от сладкого сна, вступают в туманное утро, содрогнутся, шарахнутся в испуге, как стадо козлят, когда начинается гроза и гремит первый гром. Сержант Тунапуй пас раньше коз, ходил следом за остро пахнущей блеющей отарой; тогда и научился он молчать и криком или ударами подчинять себе стадо. Но это было давно, до войны, в те времена ни один человек в его деревне, что раскинулась в далекой долине, ничего не знал про другую жизнь, и дни тянулись будто века. А после дни стали быстрыми, пестрыми, как птицы, щебечущие на ветках эритрины. Ни один не походил на другой, и все были полны событиями, переменами, дальними дорогами и страхом смерти.

Теперь сержант шел над двором тюрьмы. Остановился и какое-то время — ему показалось, что долго, — смотрел сверху на пленных. Во дворе под солнцем и в темных дырах камер топтались люди, как козы в загоне. Лечь было негде. На некоторых виднелись еще остатки мундиров. Большинство же — полуголые, в изношенных, выцветших, обвисших штанах. Пахли эти люди не так резко, как козы, от них шел мягкий липкий запах детства, запах потной одежды; и еще шел снизу глухой гул — храп, бормотанье, молитвы.

Пленных было немало, но в тесном дворе казалось, будто их еще больше. Маленькие глазки сержанта глядели жестко, на всех сразу, не останавливались ни на ком в отдельности. Рот его наполнился горькой слюной, и сержант сплюнул: эти все, что внизу, — консерваторы, дьяволы в красном, солдаты короля. Сержанту не раз приходилось иметь с ними дело, он помнит короткие жестокие схватки, треск ружейных выстрелов, бешеную скачку. Помнит, как падали, раненые или убитые, шедшие рядом товарищи, как сами враги тоже падали мертвыми в пыль, раскинув руки. Будьте вы прокляты, подлые враги! Сколько деревень превратили они в пепелища, сколько раз видел сержант грифов, круживших над полями, по которым прошли консерваторы. Из страны, где правит король, приплыли они на больших кораблях, одетые в красные мундиры, в высоких шапках, поблескивая штыками, они пришли убивать и мучить бедных людей. Чтобы бедные люди жили спокойно в своих деревнях, трудились на своих участках, пасли свои стада, надо перебить врагов всех до одного.

Сержант видел врагов вблизи только в бою и еще — пленных. От жары они все красные, будто сырое мясо, и речь у них другая, не так говорят добрые люди в наших краях. Слова шипят и шуршат у них в глотке как змеи в лесу, когда близится пожар.

Один майор научил сержанта узнавать врагов, когда они пытаются притвориться своими. Стоит лишь приказать произнести слово «апельсин», и сразу все ясно. От свистящего змеиного звука «с» слово становится совсем другим, не похожим на то круглое, нежное, которым у нас называют золотой плод, переполненный соком.

Это — консерваторы. Это — враги. Война идет уже много лет, потому что никак не удавалось покончить с ними, но теперь уже скоро конец, мы их всех уничтожим, не оставим в живых ни одного, и тогда люди в долинах, в деревнях заживут спокойно, не будут прислушиваться к выстрелам и к конскому топоту, в страхе ожидая появления всадников с копьями.

Очень важную новость узнал сержант Тунапуй. Только что привез ему гонец приказ. Сержант выслушал его не мигая. Организовать два отряда для уничтожения пленных.

— Всех?

— Всех, — сухо отвечал офицер.

— И тех, которые в больнице, тоже?

— Тоже.

Сержант не то чтобы испугался, но все же на миг застыл и не отвечал ничего.