Бернард Корнуэлл - 1356

• Название: 1356
• Автор: Бернард Корнуэлл
• Жанр: Исторические приключения

1356 год. Умы смущает слух о скором обретении великой христианской святыни — меча святого Петра. Многие охотятся за ним, и среди них волею сюзерена — Томас Хуктон, почти десятилетие назад нашедший и скрывший от людей в пучине морской другую святыню — Грааль. А во Франции неспокойно. Принц Уэльский терзает страну, надеясь вынудить её нового короля Иоанна Доброго дать сражение. Где сведёт неумолимый рок принца и короля? Там же, где сходятся пути ищущих меч святого Петра — в местечке под названием Пуатье…

---

— И что это значит? — поинтересовалась старуха.

— Это значит, что некоторые люди в поисках Господа готовы шагнуть далеко за пределы здравого смысла, — объяснил брат Фердинанд, — А ещё то, что всякий идущий по трупам к власти желает непременного одобрения в том от Господа.

Старуха нахмурилась. Монах иногда говорил так заковыристо, что понять его было трудно.

— Мир сошёл с ума, — подытожила она, — Треплются, будто англичане перерезали половину Франции, а наш король и не чешется…

— Если англичане придут, — перебил её монах, — или ещё кто, скажете, что я ушёл на юг.

— Вы уходите?

— Мне опасно здесь. Может, вернусь, когда помрачение умов закончится. Пережду в Испании. Там, в холмах, легко укрыться.

— В Испанию? Они же нехристи?

— Не все, — успокоил её монах, — к тому же я буду на холмах, от нехристей подальше, к ангелам поближе.

Следующим утром он вышел из селения по южной дороге, а, когда из вида скрылась и деревня, и замок над ней, свернул на север. Ему предстоял долгий путь.

Ибо он намеревался доставить «Ла Малис» законному владельцу. В Пуату.

Смуглый коротышка с заляпанной красками копной чёрных волос, стоя на деревянных козлах, подмазал кистью сводчатый потолок и что-то произнёс на языке, которого Томас не разумел.

— Ты по-французски говоришь? — спросил Томас.

— Конечно, говорю! — раздражённо рявкнул тот на языке Иоанна II и Вильгельма Завоевателя с варварским акцентом, — Здесь все говорят по-французски! Ты тоже явился осчастливить меня добрым советом?

— Насчёт чего?

— Насчёт фрески, чёртов болван! Тебе-то что в ней не нравится? Облака слишком бледные? Или ляжки Богоматери слишком толстые? А у ангелов головы не кажутся тебе крохотными? А то мне тут вчера знатоки повысказывались! — он указал кистью на изображение трубящих в честь девы Марии ангелов, — У них самих головы слишком крохотные, поэтому мозгов недостаёт сообразить, что с подмостков, откуда они рассматривали ангелов, вид совсем другой, чем с пола, откуда они, собственно и будут на моих Божьих посланников взирать! А с пола они выглядят совершенными! И никак иначе выглядеть не могут, ведь это я писал! И их, и пальцы на ногах Марии. А скудоумные доминиканцы обвинили меня чуть ли не в ереси! Из-за пальцев! Иисусе Всеблагий, в Сиене я её с голыми сиськами изобразил, и ничего!

Повернувшись к потолку, он принялся закрашивать пресловутые пальцы, мстительно бормоча:

— Прости, моя дорогуша Мария, сисек тебе здесь не положено, а уж пальчики к тебе скоро вернутся. Вернутся, никуда не денутся!

— А почему вернутся? — не утерпел Томас.

— Штукатурка сухая, вот почему! — буркнул художник, злясь, что приходится объяснять очевидные, на его взгляд, вещи, — Если рисовать поверх фрески, когда штукатурка высохла, год-два и этот слой краски осыплется, как струпы с кожи потаскушки. Через пару годков олухи-доминиканцы вдоволь налюбуются пальчиками девы, и поделом: нечего лезть в то, в чём ни черта не смыслишь!

Он перешёл на родной итальянский и послал гневную тираду в адрес двух помастерьев, растирающих что-то в здоровенной ступе.

— Два остолопа. Послал же Бог помощничков! — пожаловался Томасу.

— Ты рисуешь на влажной штукатурке? — попытался уяснить Томас.

— Пришёл взять урок рисования? Бесплатных уроков я не даю. Ты кто такой, вообще?

— Моя фамилия д’Эвек, — соврал Томас.

Называть настоящее имя в Авиньоне, битком набитом священниками, монахами, кардиналами и епископами, Томасу было бы глупо, учитывая его непростые отношения с церковью. В Авиньон Хуктона привели уверения неприветливой старушенции, с которой он беседовал в Матаме. Карга божилась, что сюда укатил таинственный отец Калад. Томас успел опросить дюжину попов, и ни один из них слыхом не слыхивал ни о каком «Каладе». Слава Богу, и в томасе никто пока не признал еретика, отлучённого от церкви. Да и кто бы подумал, что человек, на которого охотятся цепные псы папы, наберётся наглости расхаживать по авиньонскому дворцу-крепости этого самого папы? Церковь переживала не лучшие дни, и в Риме тоже сидел папа, но власть имел здешний, авиньонский, и Томас не переставал дивиться богатствам, собранным здесь.

— По говору, — выпятил губы в раздумье художник, — рискну предположить, что ты нормандец… А то и англичанин.

— Нормандец, — подтвердил Томас с готовностью.

— Что же занесло нормандца так далеко от дома?

— Желание повидать папу.

— Это понятно. А здесь ты что делаешь? В Салль-дез-Эрсе?

В Салль-дез-Эрсе, комнате рядом с приёмной папы, некогда стоял механизм подъёма опускной решётки ворот. Шкивы и лебёдки давно убрали, и комнате суждено было превратиться в очередную часовню. Томас помялся-помялся, да и ответил честно:

— Искал, где отлить.

Художник фыркнул и махнул кисточкой в угол:

— Тогда тебе туда. Там под святым Иосифом крысиная нора. Ты очень меня обяжешь, если утопишь парочку хвостатых поганцев. А что ты от папы хочешь? Отпущение грехов? Лестницу в рай? Кастрата в хор?

— Просто благословения.

— Мало просишь, нормандец. Проси много, получишь мало, а то и вовсе шиш с маслом. Нынешнего папу и взятками не расшевелишь, — художник спустился с подмостков, окинул взглядом работу и, морщась, подошёл к уставленному плошками с краской столу, — Удачно, что ты не англичанин. Папа их терпеть не может.

Томас запахнул штаны:

— А он не может?

— Нет. Спросишь, откуда я знаю? А я здесь знаю всё. Я пишу себе, и на меня никто не обращает внимания. Мы с Господом — товарищи по несчастью в некотором роде. Они знают, что мы оба где-то над ними, но при этом почему-то полагают, что мы ни черта не слышим. А мы слышим всё, что они говорят. Я, по крайней мере, Джакомо. Джакомо — это меня так зовут. Не в этой конуре, конечно, что тут слушать! — он презрительно плюнул на пол Салль-дез-Эрсе, — Выписывал я как-то ангелу некоторые еретические, по местным меркам, подробности в Зале Конклава, а они полоскали языками, полоскали и полоскали. Без умолку, как пичуги в клетке, ей-богу!

— И папа сказал, что ненавидит англичан?

— Хочешь знать? Плати!

Томас почесал затылок и ласково осведомился:

— Хочешь, грязью ляпну на потолок?

Джакомо от души захохотал:

— Не хочу. Нормандец. Папа надеется, что французы прижучат англичан. Три французских кардинала сутки напролёт настропаляют его против островитян, только он и без них старается. Он вразумляет Бургундию принять сторону Франции, рассылает письма в Тулузу, Прованс, Дофин, даже в Гасконь, напоминает, что их христианский долг — поддержать Францию. Сам-то он кто? Француз. Он желает поднять родину с колен, хотя бы ради церковной десятины, которую она сможет выплачивать полностью и в срок. Англичан здесь не празднуют, — Джакомо лукаво покосился на Томаса, — Удачно, что ты не англичанин, правда?

— Правда, — ухмыльнулся тот.

— Англичанина Его Святейшество, чего доброго, и отлучил бы! — хихикнул художник, взбираясь обратно на козлы, — Шотландцы привезли бойцов во Францию, и папа готов был плясать от радости. Так ты за благословением и только?

Томас прошёл вдоль стены, разглядывая старую поблёкшую роспись:

— За благословением и человечка найти.

— Ух ты! И кого же?

— Какого-то отца Калада.

— Отец Калад? — Джакомо покачал головой, — Отца Кале знаю, а отца Калада…

— Ты сам откуда? Из Италии?

— Милостью Божьей уроженец Корболы, славного венецианского города, — Джакомо спустился вниз, положил кисть, тряпкой стал вытирать пальцы, — Конечно же, из Италии! Разве по фрескам не видно? Ищешь художника — ищи итальянца! Ищешь мазилу-пачкуна, тогда обращайся к французам. Или к этим двум оболтусам!

Он кивнул на помощников:

— Итальянцы, да только в черепах у них навоз и руки растут неизвестно откуда, как у французов! — он замахнулся тряпкой, словно собирался швырнуть её в подмастерьев, но вдруг бухнулся на колени, и оба его соотечественника проделали то же самое.

Томас оглянулся, стянул шляпу и преклонил колени.

Папа римский входил в Салль-дез-Эрсе, сопровождаемый четырьмя кардиналами и толпой священников. Его Святейшество рассеянно поздоровался с художником и, задрав голову, осмотрел фрески.

Томас исподволь разглядывал наместника Бога на земле. Иннокентий VI, третий год занимавший папский престол, был глубоким старцем с жидкими волосиками и трясущимися руками. Он носил багряную мантию, отороченную белым мехом. Скособоченный, как если бы его спина была повреждена, папа подволакивал левую ногу, но голос имел звонкий и ясный.

— Отличная работа, сын мой, — улыбнулся он итальянцу, — Превосходная работа! Облака будто с неба сняты и перенесены на потолок!

— К вящей славе Господней, — пробормотал Джакомо, — К вящей славе матери-церкви.