Бернард Корнуэлл - 1356

• Название: 1356
• Автор: Бернард Корнуэлл
• Жанр: Исторические приключения

1356 год. Умы смущает слух о скором обретении великой христианской святыни — меча святого Петра. Многие охотятся за ним, и среди них волею сюзерена — Томас Хуктон, почти десятилетие назад нашедший и скрывший от людей в пучине морской другую святыню — Грааль. А во Франции неспокойно. Принц Уэльский терзает страну, надеясь вынудить её нового короля Иоанна Доброго дать сражение. Где сведёт неумолимый рок принца и короля? Там же, где сходятся пути ищущих меч святого Петра — в местечке под названием Пуатье…

---

— Разве вы, живописцы, не должны разбираться в символах? — спросил он у Джакомо.

— Каких именно символах?

— Меч, ключи, снег, человек в окне.

— Меч — это меч святого Петра, ключи — ключи от небесных врат. Тебе, нормандец, еду тоже кто-то разжёвывает, сам не тянешь?

— А снег что значит?

Джакомо нахмурился, затрудняясь с ответом.

— Неуч-маляр не смог прилично траву нарисовать! — вышел из положения итальянец, — Снег-то легче изобразить — знай мажь известью! И всё, и никакого значения. А завтра уже и голову ломать не придётся — замажем, и делу конец.

Итальянец был неправ, неизвестный художник тщательно выписал свободный от снега участок под ногами монаха. В траве виднелись даже синие и жёлтые цветочки. Снег что-то означал, и второй монах в окне тоже.

— Уголь есть? — спросил Томас.

— Да сколько угодно, — Джакомо указал на стол.

Томас выглянул в приёмную. Убедившись, что ни Бессьера, ни зеленоглазого там нет, взял кусок угля и вернулся к фреске.

— Что это ты делаешь, нормандец?

— Послание для кардинала.

Большими буквами он нацарапал поверх извёстки: «Calix meus inebrians».

— Чаша моя преисполнена? — перевёл итальянец.

— Из Псалмов Давида.

— И что это значит?

— Кардинал поймёт.

Джакомо покачал головой:

— В опасные игры играешь, друг-нормандец.

— Спасибо, что позволил облегчить мочевой пузырь, — поблагодарил Томас на прощанье.

Да, он затеял опасную игру, однако овчинка стоила выделки. Раз не удалось отыскать неведомого отца Калада в Авиньоне, пусть теперь отец Калад сам ищет Томаса. Почему-то Хуктон не мог отделаться от ощущения, что у отца Калада окажутся зелёные глаза отца Маршана. Зеленоглазый первым заинтересовался старой фреской, центром композиции которой являлись не монахи, не апостол, а меч. И у меча, похоже, имелось имя. «Ла Малис».

В тот же день, задолго до ноны, Томас и его спутники покинули Авиньон.

Теплело. По всей Франции точили оружие, тренировали лошадей и ждали вызова на королевскую службу. Англичане слали подкрепления в Бретань и Гасконь. Всех занимал один вопрос: когда король Иоанн соберёт войско, чтобы сокрушить захватчиков? А король Иоанн с небольшой армией осадил наваррскую крепость Бретейль и намеревался взять её штурмом с помощью «гелиополиса».

Гелиополис или бефруа, был осадной башней выше церковного шпиля, деревянной бандурой в три этажа на железных осях и четырёх колёсах из крепкого вяза. Перед и бока её были обшиты дубовыми досками, которые не пробивались арбалетными болтами. К доскам зябким утром мастеровые прибивали сырые шкуры. Работа шла на виду у защитников замка, всего в четырёх сотнях шагов от стен, и обороняющиеся, нет-нет, да постреливали, видимо, надеясь, что случится чудо, и болт долетит до неуклюжей конструкции, убив кого-то из плотников. На вершине башни реяли четыре стяга. Два — с лилиями французского короля, два — с топорами небесного покровителя Франции, мученика Дионисия. Холодный порывистый ветер с запада играл флагами.

— Один хороший дождь, — скривился лорд Дуглас, — и эта ваша игрушка завязнет в грязи на первых десяти шагах.

— Господь убережёт, — спокойно ответил его молодой собеседник.

— Ну-ну…

— Убережёт, — повторил тот.

Изящный, едва разменявший третий десяток юноша был ладно сложен и дивно красив. Белокурые волосы он зачёсывал назад с высокого лба, голубые глаза взирали на мир уверенно, в уголках губ пряталась усмешка. Его поместье в Гаскони отобрали англичане и быть ему бедным, как церковная мышь, если бы Роланд де Веррек не стяжал лавры лучшего турнирного бойца Франции. Кое-кто полагал, что Жослен из Бера искуснее, пока под Осером Роланд трижды не повершил Жослена в схватке, а потом ещё и измотал другого знаменитого воина, Вальтера фон Зигенталера в поединке на мечах. Под Лиможем он единственный выстоял в жестокой сече, а в Париже навсегда пленил сердца зрительниц, шутя справившись с двумя благородными противниками вдвое его старше и гораздо опытнее. Роланд де Веррек заслужил свою славу, так как был воином от Бога.

И девственником.

На его чёрном щите цвела белая роза без шипов — знак Девы Марии и его собственной непорочности. Мужчины, которых он побеждал, считали его малость тронутым, женщины безнадёжно сохли по нему. Свой меч посвятил он прославлению добродетели. Его непорочность стала притчей во языцех. Над ним посмеивались, за глаза, конечно. Ему завидовали, ибо Роланда де Веррека взяла под покровительство Богоматерь. Впервые она явилась ему в четырнадцать лет, коснулась и поведала, что он будет непобедим, коль сбережём чистоту, как сберегла её сама Святая Дева.

— Ты встретишь суженого, — обнадёжила она его, — Но до той поры блюди себя.

И он блюл. Мужчины могли смеяться за его спиной, женщин он сводил с ума. Одна воздыхательница провела пальцами по его щеке и восхитилась:

— Какая красота! Столько схваток, и ни единого шрама!

Он отпрянул, будто рука её была раскалена, и сухо заметил, что главное — душа, а красота — тщета мирская, коей он чужд. Чужд или нет, одевался он щегольски и доспехи его всегда были выдраены уксусом, песком и проволокой, горя в солнечных лучах огнём. Сегодня латы не сияли. Небо низко нависло над Бретейлем, мрачное и пасмурное.

— Дождь собирается, — буркнул лорд Дуглас, — Башня дурацкая на сдвинется с места.

— Она принесёт нам победу, — кротко возразил де Веррек, — Епископ Шалонский освятил её ночью.

— Кой чёрт мы, вообще, тут делаем?

Дуглас злился. Король Иоанн позвал шотландцев принять участие в штурме Бретейля, хотя в крепости засели не англичане, а французы.

— Я приехал убивать не французов, — ворчал Дуглас, — Я приехал убивать англичан!

— Они — наваррцы, — пожал плечами де Веррек, — Враги короля и Франции.

— И что с того? Англичан в Бретейле нет!

— Кто бы ни был внутри, монсеньор, — мягко улыбнулся де Веррек, — Я повинуюсь приказам Его Величества.

А Его Величество, словно забыв об англичанах в Кале, Гаскони и Бретани, поволок армию на границу Нормандии и Наварры. Невразумительная кампания истощала и без того жалкие ресурсы ради усмирения Навварры, которая Франции никак не угрожала. Лорд Дуглас такие междоусобные склоки ненавидел.

— Пусть бы хоть сгнили здесь, пока мы разделывались с англичанами. Сорванец Эдди творит, что хочет с Францией, а король Иоанн играет в бирюльки непонятно с кем непонятно ради чего!

— Ему нужен Бретейль.

— Кота за хвост он тянет, лишь бы с англичанами не встречаться, — со вздохом посетовал лорд Дуглас.

С момента прибытия шотландцев король Иоанн менял решение по сто раз на дню. Утром он намеревался выступить на юг, днём — на запад, вечером король уже предпочитал благоразумно оставаться на месте. И вот — Наварра! Англичане намеревались вылезти из гасконской берлоги, чтобы опустошить Францию. Другая армия собиралась на южном побережье острова для высадки в Нормандии или Бретани, а король Иоанн изволили воевать с занюханной Наваррой! От этих мыслей лорду Дугласу хотелось расплакаться, как ребёнку. На юг, внушал он королю, на юг! Разбить щенка Эдуарда, захватить, разметать кишки его своры по земле, и Дуглас мог бы поторговаться об обмене английского принца на шотландского короля. А Иоанн осадил задрипанный Бретейль!

Дуглас с де Верреком беседовали на верхней площадке бефруа. Гасконец вызвался возглавить атаку. Когда десятки согнанных с округи крестьян под градом болтов подкатят башню к стене крепости, воины перерубят верёвки, удерживающие перекидной мост в вертикальном положении, он упадёт, соединив стену замка и верхнюю площадку башни. Бойцы под командованием Роланда ринутся вперёд с боевым кличем на устах. Погибнут, вероятнее всего, но ценою собственных жизней купят время, нужное для того, чтобы сотни латников поднялись в башню и вышибли защитников сначала со стены, а затем и из Бретейля в целом. Из-за риска неминуемой гибели войти в ряды первого отряда считалось неслыханной честью, и Роланд де Веррек на коленях умолял короля даровать ему право встать во главе смертников.

— Зачем вам это? — спросил король.

Роланд объяснил, что любит Францию и рад послужить королю, а ещё, что он ни разу не участвовал в баталиях, только в ристалищных схватках, и желает проявить себя в настоящем деле. Он не обманывал короля, умолчав лишь о том, что считает себя достойным для совершения великого ратного подвига, приличествующего его духовному подвигу непорочности. Дозволение Его Величество даровал. Даровал Роланду и племяннику лорда Дугласа Робби.

— Ты сдохнуть, что ль, решил? — шипел на Робби дядюшка предыдущей ночью.

— Я решил, что ужинать в замке мне завтра понравится больше, чем в палатке, — ответствовал Роберт.