Хью Броган - Джон Кеннеди

• Название: Джон Кеннеди
• Автор: Хью Броган
• Издательство: Ростов-на-Дону, «Феникс», 1997 — 384 с.
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1997
• ISBN: 5-222-00063-Х

«Политика должна быть нравственной», — говорят озабоченные будущим. «Политика — дело грязное», — угрюмо твердят озабоченные сиюминутным. И часто выигрывают сегодня, но, как правило, терпят поражение завтра.

Джону Кеннеди иногда приходилось поддаваться угрюмому принципу, но в целом его политика была подчинена светлому, нравственному. И это чувствовала не только Америка. Автор пишет: «Убийство в Далласе заставило содрогнуться весь мир». Это не дань риторике. Содрогнулась и та часть мира, которая должна была по предписанному ей правилу считать правительство США главным источником всех зол и бед на земле. Но даже те, кто свято верил в это, а таких было много, не могли не содрогнуться от выстрелов в Далласе…

На любом президенте больше пятен, чем на Солнце. И все же бывают среди них те, чье предназначение — сделать жизнь хоть чуточку светлее. Джон Кеннеди — в первом ряду таких президентов.

Книга, бесспорно, будет интересна широкому кругу читателей.

---

В начале 60-х Республиканская партия, возможно, была разнородна, как это случилось после раскола в 1912 году. Наступление на права было консерватизмом, позже ассоциировавшимся с сенатором Бэрри Голдуо-тером из Аризоны; все еще оставался левым (до тех пор, пока губернатор Нельсон Рокфеллер не отобрал все его шансы на выдвижение кандидатом в президенты)[146] республиканизм Нью-Йорка, который был обязан своим успехом отношению к «Новому курсу» в обычном стиле «да, но…». Между ними располагался неоднородный республиканизм Среднего Запада, который представлял все — от интересов бизнеса в Чикаго до неконструктивного изоляционизма сельскохозяйственной Айовы. В Сенате большая часть этой пестрой армии шла за своим лидером — сенатором Эвереттом Дерксеном из Иллинойса. Дерксен мог регулярно обеспечивать двадцать голосов или около того, и они, если их добавить к голосам либеральных и умеренных сенаторов-демократов, образовывали в Сенате большинство. Кеннеди не хотел, чтобы эта коалиция проявлялась очень часто (обычно он полагался на О’ Брайена, который «ухаживал» за южанами, как это делал в Палате Представителей), но она могла ему понадобиться в больших делах. Таким образом, он сам принялся «ухаживать» за Дерксеном.

Он и Бобби также старались «поглаживать» Дж. Эдгара Гувера, влиятельного главу федерального бюро расследований (ФБР), но безуспешно. С Дерксеном договориться было легче. Он представлял штат с большими промышленными и городскими интересами, поэтому не мог себе позволить слишком далеко отойти от линии, которую хотел проводить Чикаго: этот город контролировал альянс между крупными бизнесменами и политической машиной демократов. Его экономические и социальные взгляды были консервативны, но небезосновательны, неразумны или непатриотичны. Человек большого личного обаяния, он прекрасно поладил с Джеком Кеннеди. Наконец, как лидер меньшинства, он знал, что только через сотрудничество с Белым домом он может надеяться достичь большого влияния (ему было недостаточно только препятствовать чему-нибудь). Несомненно, он предпочел бы, чтобы пост президента занимал республиканец, но так как это было не так, то и Кеннеди хорошо подходил. Он стал завсегдатаем Белого дома, и «обмен лошадьми» ни на минуту не затихал.

Кеннеди никогда не афишировал или объяснял свою связь с Дерксеном: это могло навлечь неприятности. Но все же проявления этого не могли остаться незамеченными. Например, на выборах в конгресс в 1962 году Кеннеди энергично содействовал предвыборной кампании кандидатов от его партии, при этом говоря везде, где ему приходилось бывать, что «Новому рубежу» нужно больше конгрессменов и сенаторов-демократов. Но он заметно уступал в выражении более чем формальной поддержки оппонента Дерксена в Иллинойсе на сенатских выборах (которые выиграл Дерксен). В том же году сотрудничество президента с Дерксеном едва не привело к провалу билля сенатора Кефаувера о лекарствах и вывело их из-под механизма контроля цен. Эти маневры непонятны для непосвященного ума; но было очевидно, что сотрудничество Дерксена с президентом выходит далеко за рамки успеха обычного демократа.

Расчеты с лихвой окупались. Был ли это договор о запрещении ядерных испытаний, подписанный в 1963 году (для принятия которого требовалась поддержка двух третей присутствующих сенаторов), или закон 1964 года о гражданских правах (который хотя и прошел после смерти Кеннеди, но благодаря именно им принятой стратегии), присутствие Дерксена отмечалось повсюду. Этот процесс требовал шагов навстречу с обеих сторон: законодательство, проведенное Кеннеди через конгресс, а затем и Джонсоном, редко оказывалось тем, что требовалось исполнительной власти, и иногда решительно изменялось, сильно отличаясь от того оригинала, который некогда был выработан Белым домом. Но альтернативой было полное отсутствие законодательства; как бы то ни было, странный либерализм отклонял право конгресса внести свой вклад в реформы и новые законы согласно их собственному пониманию и долгу. В итоге у конгресса появилась утвержденная обязанность выработки и введения в действие законов; он также стал организацией, начинающей большинство реформ, что окончательно нашло свое отражение в своде законов. Президент является скорее энергетизирующей силой, чем созидательной, и, кроме случаев появления весьма исключительных лидеров в конгрессе, таких, как Линдон Джонсон, между 1955 и 1960 годами (что вряд ли когда-либо происходило раньше), его основная работа заключалась в том, чтобы находить компромиссы, которые бы успешно довели билли до воплощения; если бы он хотел, то мог бы стать самым важным лидером в законодательстве, но он был не один и в конечном счете не мог выполнять работу за конгресс.

Необходимость по долгу и лично иметь дело с конгрессом (в котором всегда находились тщеславные и неподатливые люди) могла быть связана с собственными сложными обязанностями президента. Это определенно объясняло большинство явных провалов Кеннеди в конгрессе, его успех как законодателя легко объяснялся — если взглянуть широко — тем, что он сеял хлеб: он хотел того же, что и Америка, и ожидал соответственно (это относилось даже к такой его кампании, отдающей донкихотством, как забота о психическом здоровье)[147]. Америка хотела, разумеется, улучшения системы образования, как среднего так и высшего, профессионального и университетского. Кеннеди хотел это обеспечить и каждую сессию посылал в конгресс билли об образовании, но обнаружил, что ему очень мешает религиозное отождествление его с теми обещаниями, которые он давал как кандидат. В Хьюстоне он говорил министрам, что верит, что в Америке отделение церкви от государства будет полным и протестантская Америка его в этом поддержит. Как он заметил Соренсену, настоящей проверкой были не выборы, но деятельность в составе администрации: если своими действиями он доказал, что президент-католик не является орудием в руках католической церкви, то с религиозным вопросом покончено, а если является — то нет[148]. Он был прав, и история с реформами в образовании во время его президентства это продемонстрировала.

Кеннеди серьезно занимался образовательной программой, которую провозгласил во время предвыборной кампании 1960 года. Уровень рождаемости в стране рос с 1945 года — отчасти из-за этого и отчасти из-за того, что на систему школьного образования не выделялось новых средств во время Депрессии и второй мировой войны[149], не хватало учителей и школьных зданий для миллионов детей, которые в этом нуждались; а учителя, которые работали, низко оплачивались и были недостаточно квалифицированные, здания ветшали. Более того, из-за бума детской рождаемости «ожидался неизбежный наплыв студентов в высшие учебные заведения»[150], хотя гораздо меньшее их число могло платить за свое дальнейшее образование, а большинство колледжей и университетов было неспособно справиться с таким количеством. Кеннеди знал всю эту неутешительную статистику наизусть: «Только б из 10 пятиклассников окончат среднюю школу: только 9 из 16 выпускников школ поступят в колледжи; один миллион молодых американцев уже был вне школы и без работы; это приведет к повышению уровня безработицы и снижению доходов»[151]. Только крайние реакционеры считали, что федеральное правительство ничего не должно делать с кризисом, кроме как предоставить решение этого вопроса штатам: даже сенатор Тафт отказался от этой позиции задолго до своей смерти[152]. Президент Кеннеди никогда так не считал. Поэтому неудивительно, что, согласно Соренсену, треть всех основных программ Кеннеди содержала вопрос об образовании в качестве своего основного элемента. Неудивительно также, что одно из многих заметных предложений, сделанных в первый месяц его пребывания в должности, было биллем по привлечению ресурсов федерального правительства в помощь правительствам штатов, которые исчерпали свою налоговую базу в попытках выделить средства на образование.

Еще до своей инаугурации Кеннеди знал, что навлекает трудности: кардинал Спеллмен из Нью-Йорка, прелат, известный своей нелиберальностью, решительно нападал на отчет Кеннеди о силе задачи просвещения. (Эти «силы задачи», как кто-то сказал, могли быть также названы комитетами и были основаны при президенте, чтобы помочь ему в подготовке работы по управлению — их насчитывалось около дюжины). Трудность заключалась в том, что в то время как половина из 10 миллионов детей-католиков в Соединенных Штатах ходила в общегосударственные школы и получала знания, завися от выделяемых на эти школы денег, другая половина посещала школы, принадлежащие католической церкви, которые, согласно интерпретации конституции Верховным Судом, не могли быть субсидированы средствами, выделяемыми из налогов, так как это нарушило бы Первую поправку[153]. Как человек практики, Кеннеди не был благоговейно запуган конституционным фетишем: он знал, что это можно повернуть и иначе; но он знал также и то, что он, первый президент-католик, за которым ревниво наблюдали, не был тем человеком, который мог бы это изменить: «Эйзенхауэр мог бы справиться со всей этой проблемой, но не я»[154]. Так что его билль о помощи школам исключал приходские школы, в результате чего гнев его церкви пал на его же голову. Точка зрения католической церкви стала известна как Сенату, так и Палате Представителей. «Если не нам, то и никому» — говорилось в послании, имея в виду денежные средства.