Мария Колесникова - Воспоминание об Алмазных горах

• Название: Воспоминание об Алмазных горах
• Автор: Мария Колесникова
• Издательство: Воениздат
• Жанр: Прочие приключения
• Год: 1990
• ISBN: 5-203-00613-X

Книга о людях интернационального долга: военных советниках, инструкторах, переводчиках, работающих в сложных условиях за рубежом.

«Воспоминание об Алмазных горах» — продолжение уже известной читателю повести «Гадание на иероглифах».

«Легенда об одной любви» посвящена Екатерине Александровне Максимовой, жене легендарного разведчика Рихарда Зорге.

Роман «Чудо революции» — о знаменитом сибирском партизане — чекисте Петре Щетинкине.

Книга рассчитана на массового читателя.

---

Это были хорошие дни тесного общения, воспоминаний о прожитой жизни. Мечтали и о будущем.

— Вот у вас говорят: «Добро пожаловать!» — сказал Максаржав. — А у нас это произносится: «Мориламу! — что значит: «Шествуйте на коне!» А ведь настанет время, и кочевник слезет с коня, перестанет быть кочевником. Я предвижу это…

Чаще всего вели политические разговоры, и это была большая школа для Щетинкина: он узнал о правых уклонистах, которые во главе с Дамба-Дорджи и Джа-Дамбой действовали против генеральной линии партии, стремясь повернуть Монгольскую Народную Республику на капиталистический путь.

— Враг изворотлив, — говорил Максаржав в гневе. — Некоторые ученые люди сравнивают марксизм с буддизмом. Правые целыми гуртами принимают в партию лам, специально засоряют наши ряды, цепляются за иностранные фирмы, душат свою кооперацию.

Подобные разговоры, разумеется, не способствовали выздоровлению военного министра. Да и Щетинкин возмущался, разгадав тактику правых, рассчитанную на то, чтобы разорвать союз Монголии с Советским Союзом.

Историю своей партии Щетинкин знал: правые всюду одинаковы! Вначале устраивают дискуссии, создают платформы, а потом стреляют из-за угла…

И все-таки ему следовало уехать отсюда. Сославшись на неотложные деда и еще раз проинструктировав сотрудников внутренней охраны, он простился с Максаржавом.

Трудно сказать, были ли в Худжиртэ попытки убить военного министра, но все обошлось. Его охраняли надежно. И все же, до того дня, пока Максаржав не вернулся в Улан-Батор, Щетинкин испытывал нервное напряжение.

— Я совсем здоров! — бодро заявил Хатан Батор. — А мне уж, признаться, показалось, что и родник высох, и камень треснул.

— Мы еще повоюем, дорогой Хатан Батор!

— Да, да. Пока молод — зубы белые, состарился — волосы белые. Но все равно твердишь: пусть тебя давят горы, но не дай раздавить себя почестям. Хочу поехать на родину, пожить, как все араты. Займусь выделкой кож.

В его голосе звучала радость выздоровевшего человека.

3

Мог ли он, побывав в Худжиртэ и Эрдэни-дзу, считать, будто знает эту страну ковыльных степей, барханов и великих центральноазиатских пустынь, равную по площади трем Франциям?

Тогда, в двадцать первом, его конный отряд в погоне за Унгерном углубился в ковыльно-полынные степи на юг до Мандала. Это не так уж далеко.

Теперь сама работа обязывала знать Монголию, постигать ее внутреннюю сущность, казалось бы простую, а на самом деле очень сложную, в переплетении политических событий. Государственная внутренняя охрана была тесно связана с охраной границы, так как именно оттуда, из Маньчжурии и Китая, наползало главное зло: вдохновители заговоров и мятежей, японские шпионы, разведчики других капиталистических стран. Никто из правителей тех заморских стран, да и не только заморских, не хотел сдавать без боя Монголию народной власти. Граница протянулась на семь тысяч шестьсот семьдесят километров: заснеженные скалистые хребты и тайга, пустыни, безлюдные степи на востоке. На этой границе имелись такие места, где до сих пор водились дикие верблюды — хаптагаи и дикие лошади — тахи. Или взять хотя бы халхингольский участок. Летом — полчища комаров, от которых в панике бегут целые стойбища, зимой — лютые морозы, и во все времена года — бездорожье, оторванность от населенных пунктов. Пограничные заставы разбросаны до ста километров друг от друга. При нападений банд несут большие потери. Бандиты угоняют за границу скот, поджигают государственные учреждения. Пограничники и зимой и летом живут в юртах. Но назойливее комаров нарушители государственной границы. И вся бесконечная граница охранялась всего четырьмя погранполками при поддержке пулеметного полка, кавбригады и артдивизиона.

Гнездами мятежей, их опорными пунктами, следовало считать монастыри. На шестьсот тысяч населения Монголии приходилось свыше ста тысяч лам-монахов более чем в семистах монастырях! Каждый третий мужчина находился в монастыре. И вот «божьи люди» превратились в злобных врагов народной власти. Ведь лучшие угодья и пастбища принадлежали монастырям, каждый монастырь — дацан или хурэ — владел тысячами голов «длинноногого скота» и «коротконогого скота». Имущество богдогэгэна, владетельных князей и скот бывшего императора Пу И, оставшийся на пастбищах Дариганги, конфисковали в пользу государственной казны.

Действия народно-революционного правительства, конечно, озлобили и князей, и настоятелей монастырей. Органам внутренней охраны приходилось сосредоточивать внимание главным образом на монастырях.

Некогда Урга была монастырским центром, ее называли Да-Хурэ, что значит Большой Монастырь. Теперь она стала называться Улан-Батором, городом Красного Богатыря, центром революции.

Начальник Государственной внутренней охраны (ГВО) Чимид показывал Щетинкину город. Грязные, пыльные, кривые улочки, войлочные юрты, бесконечный частокол из тонких, не очищенных от коры стволов ели, огораживающий личные подворья — хашаны. Кое-где глинобитные домики. На улицах обилие лам в желтых и красных одеяниях, много нищих, бездомных бродяг. Жирные торговцы-китайцы сидели в своих лавках. Лавки тянулись рядами от монастыря Гэсэра, мрачного, подслеповатого строения из потемневшего от времени кирпича, до самой окраины города.

Из любопытства Щетинкин приценивался к товарам, к продуктам и был буквально ошеломлен ценами: за кирпич зеленого чая требовали овцу, за шесть метров искусственного шелка на халат-дел — коня, за пачку сахара-рафинада — большой тюк овечьей шерсти…

— Спекулянты, — пояснил Чимид, — государственный сектор еще слаб, вот они и лютуют. Не только здесь, но и в провинции.

— Да, но где же я возьму тюк шерсти, чтобы купить ребятишкам сахар? — полушутливо сокрушался Щетинкин. — Без халата я как-нибудь обойдусь, а сахар…

— Для вас найдем, — благодушно успокаивал Чимид. И уже серьезно давал неутешительные справки. Оказывается, в стране орудовали почти пятьсот китайских и двенадцать англо-американских фирм, их филиалы были разбросаны по всей Монголии. В каждом сомоне сидели торговые паучки, за бесценок скупающие шкуры, шерсть, пушнину, драгоценные камни и просто табуны лошадей, стада коров и отары овец.

В городе имелись и большие магазины богатых торговцев, в основном китайцев. Китайцы населяли целые кварталы. За слепыми глинобитными стенами прятались их глинобитные же фанзы.

Дико здесь было Васене с ее сибирской любовью к чистоте, опрятности. На улицах горы мусора, стаи собак-людоедов, нечистоты. И запах… Своеобразный запах тарбаганьего жира, пропитавшего весь город.

Петр Ефимович успокаивал:

— Нас призвали помочь, значит, нуждаются в нашей помощи. Надо помогать их революции…

Петра Ефимовича несколько удивляли порядки в государственных учреждениях: чиновники работали в году всего три месяца, остальное время пасли свои стада и гурты. Худо обстояло дело с переводчиками. В переводчики нанимались обычно приезжие буряты или «монголеры» — русские, давно живущие в Монголии.

Как-то Васена вернулась домой испуганная. Рассказала мужу:

— Мясо покупала. Выбираю себе, не смотрю на хозяина. А потом как глянула… а у него вместо носа дырка.

— Дырка, значит, уже не опасно, — посмеивался Петр Ефимович. — Тут это не считается ни за что особенное. Монгол больше боится насморка, чем сифилиса. — И уже серьезно пояснил: — Восемьдесят процентов населения больны сифилисом. Распространяют ламы, у которых обет безбрачия.

— Безобразие какое! — возмутилась Васса.

— Конечно, безобразие. Народная власть сейчас всерьез монастырями занимается. Между прочим, простые араты дружно приветствуют свое освобождение от лам — выкидывают бурханов, отказываются платить ламам за их молитвы.

Не так-то просто было разобраться в жизни столицы, по улицам которой разъезжали дворяне с шариками-джинсами на головных уборах, заходили в японские чайные домики, где их развлекали красивые гейши в кимоно и оби. Тибетские магазины продавали тибетскую посуду, тибетскую парчу, барабаны и бронзовые чаши-курильницы, бирюзовые браслеты, позолоченные статуэтки многоруких и многоголовых бурханов… И оружие. Тайно, разумеется. Много здесь насчитывалось китайских и японских публичных домов. Появлялись подозрительные личности — то ли японцы, то ли тибетцы или приезжие китайцы, заходили в лавчонки и словно растворялись там навсегда. Конечно же, в Улан-Батор тайно приезжали эмиссары от китайского генерала Ма, возглавлявшего банды в Синьцзяне, посланцы Тибета, которые подстрекали монгольских лам к контрреволюционным выступлениям, японские шпионы, заговорщики, агенты разных стран, оседающие в своих посольствах. Тут беспрестанно плелись заговоры, и требовалась великая воля, самоотверженность, чтоб вникнуть во все, не сделать опрометчивого шага. Щетинкин постепенно становился дипломатом. То, что хорошо было дома, здесь не годилось…