Генрих Жомини - Политическая и военная жизнь Наполеона

• Название: Политическая и военная жизнь Наполеона
• Автор: Генрих Жомини
• Издательство: Эксмо
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2013
• ISBN: 978-5-699-54881-1

Русский перевод сочинения «Политическая и военная жизнь Наполеона» был сделан со знаменитой работы Жомини, изданной в Париже в 1827 г., — «Vie politique et militaire de Napoléon, racontée par lui-même au tribunal de César, d’Alexandre et de Frédéric» («Политическая и военная жизнь Наполеона, рассказанная им перед судом Цезаря, Александра и Фридриха»). Для данного труда Жомини избрал форму рассказа, который Наполеон ведет о своих походах. В основу этого повествования от первого лица лег, без сомнения, труд Э. О. де Лас Каза — секретаря Наполеона, записывавшего его мысли и воспоминания на острове Св. Елены, изданный в 1822–1823 гг. под названием «Mémorial de Sainte-Hélène» («Мемориал Святой Елены»).

---

Испания была в войне с Англией; Турция только что объявила ей войну; за исключением Рима, который еще устоял, вся Италия повиновалась моим законам. Пруссия прервала все сношения с англичанами. Чтобы воспретить им всякий доступ в Европу, оставалось склонить к этому Португалию, Швецию и Папу; мы уверены были, что Дания готова согласиться на наше предложение. Австрия представляла более затруднений; она сообщалась с морями единственно только гаванью Триеста, из Венеции мы могли считать все суда, которые туда приставали, а обладание Ионическими островами делало меня владыкой Адриатического моря; сверх того можно было полагать, что Австрия не захочет навлечь на себя войну с Россией и Францией за поддержание отношений, которые касались её менее, чем всех других держав твердой земли: у ней не было колоний, которые она могла бы жалеть, ни морского вывоза товаров, который ей нужно было бы стараться сохранить. Я мог предложить ей несколько областей для вознаграждения за убытки. Если бы наше предположение относительно раздела Оттоманской империи осуществилось, то Бельгия и Сербия были бы наградой её снисхождения. Я решился склонить ее вступить в нашу систему. В случае непринятия Англией посредничества России для заключения мира нужно было не только преградить ей всякий доступ к твердой земле, но обратить еще против нее все средства приморских держав. Европа могла еще противопоставить ей 180 линейных кораблей [Франция имела 60 кораблей. Испания — 40, Россия — 25, Швеция — 15, Голландия — 15, Дания — 13, Португалия — 10, Итого: 180 линейных кораблей].

Через несколько лет число это могло быть доведено до 250; с помощью таких средств и нашей огромной флотилии можно было отправить европейскую армию и к Лондону. Сто линейных кораблей, употребленных в различных местах обоих полушарий, отвлекли бы туда большую часть британских сил, а между тем 80 лучших кораблей, соединенных в Ла-Манше, обеспечили бы переправу нашей флотилии и отомстили за оскорбление прав народных. Вот в чем состояло действительное мое предположение, названное безумным публицистами, подкупленными Англией; оно не удалось, может быть, единственно от ошибок, сделанных при выполнение его относительно Испании, и можно ли судить о предположении, которое не было осуществлено, которое было принято в конце 1807 года, и уничтожено в начале 1808 года событиями, открывшими англичанам весь Пиренейской полуостров и твердую землю Америки? Без испанской войны вся твердая земля, равно как и испанские колонии, были бы закрыты для англичан, морские силы всех держав были бы направлены против них: я мог бы возвратиться к своему Булонскому плану высадки с гораздо большими и положительнейшими вероятиями успеха.

Первое средство к достижению моей цели, в отношении политическом и торговом, было занятие войсками всех приморских стран, где Англия имела значительное влияние, и где нельзя было быть совершенно уверенным, что правительство будет действовать по моей системе. Швеция, Португалия и Рим находились в этом положении; Данию нужно было пригласить присоединиться к союзу, и уже в случае отказа занять войсками её владения. Англия имела везде глаза и уши; золотой ключ её отпирал все портфели; едва распоряжения эти были утверждены, как она узнала о них и приготовилась встретить бурю. Между тем Российский император поспешил послать в Лондон с предложением своего посредничества для заключения мира, объявляя, вследствие нашего взаимного условия, что я, со своей стороны, также соглашусь на посредничество, с условием, чтобы Англия сделала тоже в продолжение месяца, считая со времени заключения трактата. Лондонский кабинет принял посредничество Александра I, не объясняясь совершенно насчет своих предложений; он требовал прежде всего сообщения тайных условий, заключенных в Тильзите. Напрасно доказывали ему, что они были утверждены только предварительно; что император не мог сообщить ему условий, которые он обещал сохранять в тайне, и что они ни в чем не могли быть опасны Англии, потому что как скоро Сент-Джеймский кабинет решается на мир, то они делаются недействительными. Дела находились в этом положении, когда известие о покушении англичан против Копенгагена распространило ужас в Европе.

Большое вооружение, обещанное коалиции английским министерством, готовилось наконец отплыть в Балтийское море, в то самое время, как мы подписывали мир. Персиваль и Каннинг нашли теперь время весьма благоприятным, чтобы воспользоваться этим грозным соединением сил, которое делалось бесполезным на твердой земле, и употребить его против Дании, которая противилась требованиям Англии, но не объявляла ей войны. Если англичанам где-либо удобно было высадить войска свои, то это на острове Зеландия: они могли атаковать Копенгаген, не опасаясь наших сил, которые английский флот мог не пропустить через Бельты. Вот почему экспедиция была направлена против столицы Дании; успех казался тем более вероятным, что, окруженная в Померании и Мекленбурге воюющими войсками, Дания обратила все внимание и все силы на Гольштинию, чтобы обеспечить свои владения от всякого оскорбления.

Сент-Джеймский кабинет основывал свое несправедливое нападение на сведениях, которые он имел о тайных условиях Тильзитского договора, в которых действительно упоминалось о закрытии гаваней Дании и вытеснении англичан из твердой земли. Флот из 29 кораблей, 12 фрегатов и 500 транспортных судов отплыл 27 июля, вступил 4 августа частью в Зунд, а частью в Бельт, и высадил на берег 32 000 войска, с включением ганноверцев, которые были перед тем высажены в Стральзунде, и призваны потом назад. Лорд Карткарт предводительствовал этой экспедицией. Под ним начальствовал сэр Артур Уэлсли, сделавшийся впоследствии столь известным под именем лорда Веллингтона. Победитель Синдхия и Мараттов был вызван из Индии законами своего государства, и в первый раз явился на твердой земле Европы. Многочисленная артиллерия и отборные войска обеспечивали успех предприятия. Сэр Джексон был отправлен к Христиану VII с предложением вступить в тесный союз с Англией и с требованием вручить ей свой флот, который останется задержанным в английских гаванях, в залог его искренности. Это было повторение позорных требований, сделанных ими туркам, но поддержанное на этот раз более могущественными средствами. Король, наследный принц (Фредерик VI) и два Бернсторфа(1) по чувству своего достоинства не могли согласиться на предложения, отвергнутые даже турками с негодованием. Если бы англичане объявили Дании условия Тильзитские, и предложили ей присоединиться к ним для защиты её владений, объявляя ей войну в случае отказа, то поступок этот был бы естественным, но предписывать ей исполнение подобных требований было слишком нагло. К тому же они имели только одни подозрения о том, что происходило в Тильзите, и, основываясь на неверных слухах, решились напасть на державу, которая готовилась на Траве действовать против нас.

Датское правительство, захваченное врасплох, явило себя не менее благородным, как и в 1801 году. Наследный принц, находившийся в Гольштинии, полетел к Копенгагену мимо английских крейсеров, уговорил короля удалиться в Глюкштатд на твердую землю, поручил оборону Зеландии генералу Пейману(2), приказал набирать милицию в этой области для помощи столице, и возвратился потом в гольштинскую армию, чтобы ускорить её прибытие. Пока шли переговоры и англичане строили и вооружали свои береговые батареи, милиция собралась в числе 10 000 человек и приближалась к Киогге; но, захваченная здесь 29 августа 12 000 англо-ганноверцев, была разбита и рассеяна.

Усилия переговорщика и английских генералов оставались тщетными до 2-го сентября; и потому они объявили, что начнут бомбардировать город. Генерал Пейман командовал только небольшим числом линейных войск; но милиция Копенгагена, составленная из граждан города, взялась за оружие с таким же восторгом, как и в 1801 году. Со всем тем преданность жителей ничего не могла сделать против артиллерии, громившей столицу и с флота, и с прибрежных батарей: вскоре этот прекрасный город был обхвачен пламенем; в продолжении трех дней шестьсот домов сделались жертвой огня; оставалось одно средство спасти столицу от совершенного разрушения: сдаться на капитуляцию. В это время наследный принц собирал со всевозможной поспешностью войска, расположенные в Гольштинии, и вел их к берегам Фионии. Тщетная надежда — переправиться через Бельты было невозможно; столица пала, и англичане увели датский флот, состоявший из 18 кораблей и из 20 с лишком фрегатов и бригов. Недовольные разграблением всех морских арсеналов, они разорили корабельные верфи и все орудия и машины, нужные для работ; и потом возвратились к Темзе с этими бесчестными, но важными трофеями.

Ожесточение датчан простиралось до такой степени, что наследный принц послал Пейману приказание сжечь всю эскадру, но не отдавать ее англичанам. Офицер, везший это предписание, был захвачен неприятелем, стараясь пробраться в Копенгаген. Не унывая в несчастье, король Датский удалился в свой Рендсбургский дворец, и, поклявшись вести войну с Англией до последней крайности, запер им свои гавани, приказал прекратить с ними все сношения и захватить все лица и имущества британские в его королевстве. Этот почтенный государь не видел более своей столицы; он окончил дни свои в Рендсбурге, несколько месяцев спустя после этого происшествия, которое ускорило его кончину. Если государственная выгода может оправдать подобное нападение, и если Лондонский кабинет мог найти помилование в глазах Европы, то справедливо было бы, по крайней мере, судить о моих делах с большим снисхождением; все они были извинительнее этого, и не менее выгодны для моей империи.