Генрих Жомини - Политическая и военная жизнь Наполеона

• Название: Политическая и военная жизнь Наполеона
• Автор: Генрих Жомини
• Издательство: Эксмо
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2013
• ISBN: 978-5-699-54881-1

Русский перевод сочинения «Политическая и военная жизнь Наполеона» был сделан со знаменитой работы Жомини, изданной в Париже в 1827 г., — «Vie politique et militaire de Napoléon, racontée par lui-même au tribunal de César, d’Alexandre et de Frédéric» («Политическая и военная жизнь Наполеона, рассказанная им перед судом Цезаря, Александра и Фридриха»). Для данного труда Жомини избрал форму рассказа, который Наполеон ведет о своих походах. В основу этого повествования от первого лица лег, без сомнения, труд Э. О. де Лас Каза — секретаря Наполеона, записывавшего его мысли и воспоминания на острове Св. Елены, изданный в 1822–1823 гг. под названием «Mémorial de Sainte-Hélène» («Мемориал Святой Елены»).

---

Ожесточение датчан простиралось до такой степени, что наследный принц послал Пейману приказание сжечь всю эскадру, но не отдавать ее англичанам. Офицер, везший это предписание, был захвачен неприятелем, стараясь пробраться в Копенгаген. Не унывая в несчастье, король Датский удалился в свой Рендсбургский дворец, и, поклявшись вести войну с Англией до последней крайности, запер им свои гавани, приказал прекратить с ними все сношения и захватить все лица и имущества британские в его королевстве. Этот почтенный государь не видел более своей столицы; он окончил дни свои в Рендсбурге, несколько месяцев спустя после этого происшествия, которое ускорило его кончину. Если государственная выгода может оправдать подобное нападение, и если Лондонский кабинет мог найти помилование в глазах Европы, то справедливо было бы, по крайней мере, судить о моих делах с большим снисхождением; все они были извинительнее этого, и не менее выгодны для моей империи.

Узнав о приближении неприятельских эскадр, я тотчас же приказал Брюну всеми силами помогать датчанам. После Тильзитского мира Швеции не следовало оставаться в тесном союзе с Англией, против соединенных сил России и Франции; это значило подвергаться верной гибели. Густав IV следовал только внушению своих страстей, и, радуясь успеху англичан против датчан, которых он ненавидел, не устрашился пренебречь грозою, готовою разразиться над ним, и прервал сам перемирие, заключенное в Шлаткове. Уверяют, что обещание англичан отдать ему Норвегию и некоторые датские острова побудило его к этому безумному намерению. Я приказал маршалу Брюну овладеть Стральзундом. Эта крепость могла долго защищаться, имея возможность получать продовольствие с моря. Управление осадными работами было поручено Шасслу(3), а средства к этому получили мы из арсеналов Магдебурга, Берлина и Штеттина. Атака поведена была 15-го августа против трех фронтов и в продолжение четырех дней подвинулась с необыкновенною деятельностью. Бомбардирование началось и все предвещало городу близкое разорение. Воспоминание славной обороны Карла XII, которому Густав старался подражать, могло побудить его пасть под развалинами Стральзунда; но он наследовал от своего великого предка только одно упрямство, а не гений его. Шведы много пострадали от упорства своего государя. Оставленный англичанами, которые сосредоточили все силы свои в Зеландии, и, тронутый представлениями градоначальства, он приказал войскам своим оставить крепость, которая и была занята Брюном 20-го августа; мы нашли там до 400 орудий и совершенно неповреждённые укрепления. Две недели спустя после этого происшествия остров Рюген был сдан нам на капитуляцию, по условиям которой шведская армия должна была возвратиться в свое отечество, а флот оставить берега Германии. Стральзунд не мог быть для меня полезен в войне на твердой земле; но если бы я возвратил его Швеции, он мог сделаться складочным местом англичан; потому я приказал Брюну срыть его укрепления.

Происшествие Копенгагенское было самым оскорбительным ответом, какой только можно было сделать на предложение посредничества императора Александра. В справедливом негодовании он сильно восставал против подобного нарушения прав; но все усилия его не могли воспрепятствовать взятию датского флота и разорению арсеналов; ему оставалось только прервать все сношения с Англией, и он действительно это исполнил своим манифестом от 7-го ноября. Исчислив все причины неудовольствия, Санкт-Петербургский кабинет прерывал сношения с Англией, провозглашал права вооружённого нейтралитета, объявлял, что ничего не изменит в своих постановлениях, пока не получит удовлетворения за Данию, и кончал следующими словами:

«Если император получит удовлетворение на все вышеозначенные пункты, и в особенности на утверждение мира между Францией и Англией, без которого ни одно государство Европы не может надеяться на спокойствие, его императорское величество охотно возобновит опять дружеские сношения свои с Великобританией, которые он сохранял, может быть, слишком долго при справедливом негодовании, в каком он должен был находиться».

Англия отвечала правдоподобными доводами, но не изъявила искреннего желания к сближению. Война сделалась неизбежною. Австрийский кабинет предлагал свое посредничество еще в то время, когда война континентальная пылала во всей своей силе в Польше. Приглашенный теперь приступить к всеобщему союзу, он счел нужным присовокупить ходатайство свое к стараниям России, чтобы склонить Англию к миру; согласие Англии считали в Вене единственным средством разрушить грозный союз, составленный под моим влиянием. Два или три года продолжительного мира на морях могли разрушить его, потому что союз не имел бы тогда никакой цели. Если же Англия отвергла бы все предложения и принудила Австрию к разрыву с ней, то в Вене надеялись получить от меня справедливое вознаграждение; я предлагал уже Францу I (II) часть турецких областей по его усмотрению. Вследствие этого австрийский посланник при Сен-Джеймском кабинете граф Штаремберг употребил сильнейшие убеждения для склонения его к миру.

В это время положение дел в Константинополе приняло для нас гораздо лучший оборот, нежели я ожидал, и поставило меня в затруднительные отношения с Россией. Мятежники, которые низвергли с престола Селима, скоро поссорились за свою добычу: с помощью того же Кабакчи, который из ничтожного начальника ямаков сделался на время главою правления, муфтий восторжествовал над каймаканом. Себастиани сумел довольно искусно снискать его покровительство, с помощью которого он вскоре приобрел над Мустафою (IV) почти столько же влияния, сколько имел над Селимом.

Последствия экспедиции англичан против Египта и морского сражения при Лемносе должны были еще более увеличить это влияние. Как скоро война с Англией была объявлена, новый капудан-паша Сеид-Али(4), горя желанием отличиться, полетел с эскадрою, состоявшею из девяти линейных кораблей, из Дарданелл к Лемносу. 1-го июля произошло сражение. Схватка была жаркая; русские имели более сведений в морской тактике и были лучше обучены; они прорвали неприятельскую линию, захватили один корабль и принудили капудан-пашу возвратиться в Дарданеллы; но, потерпев значительные повреждения, они сами должны были отступить к Корфу, где узнали вскоре о Тильзитском мире и о заключении перемирия в Слободзее.

Полковник Гильемино(5), посланный в армию визиря для заключения этого перемирия, подписал его 24-го августа. Михельсон умер; преемник его согласился на два условия, которые были отвергнуты императором Александром: однако выступление русских войск из Молдавии и Валахии было уже начато; турки сами нарушили перемирие, переправившись через Дунай при Галаце и перерезав нескольких молдавских правителей, выбранных русскими. Последние, узнав об отказе императора утвердить перемирие и о нарушении договора, поспешили снова занять левый берег Дуная.

Тильзитский договор естественно изменял всю политику Лондонского кабинета в отношении к России и Порте; он поспешил приказать войскам своим очистить Александрию, и старался восстановить дружественные отношения с Турцией. Лорд Пейджет старался быть принятым в Константинополе; но Себастиани успел заставить отказать ему. Притом турки согласились принять мое посредничество; нужно было на что-нибудь решиться. Хорошее расположение дивана укротило несколько гнев мой против гонителей Селима. Я спрашивал у Себастиани мнение его о разделе Турции; он опровергал его убедительными доводами. Если мне должно было отказаться от этого раздела, то выгода моя требовала, чтобы я стал посредником между этими двумя народами, и старался согласить их к взаимным выгодам: Россия и Турция могли принести мне равную пользу против моего непримиримого врага, преградить Англии доступ в Черное море и открыв нам врата востока. Я почувствовал, что, может быть, зашел слишком далеко в Тильзите; посланник наш при Санкт-Петербургском дворе, Савари, получил от меня приказание объясниться касательно участи Молдавии и Валахии, и выступления оттуда русских войск, без чего турки не соглашались начать переговоры. Император Александр опирался на мои обещания; канцлер Румянцев(6) представил ему впечатление, которое произведет такой поступок на всеобщее мнение, без того уже неблагоприятное Тильзитскому договору; уступка этих двух княжеств была единственным вознаграждением, которое можно было предложить народу за пожертвования, предписанные этим договором. Положение мое становилось щекотливо: изгнание турок из Европы воспламеняло часто мое воображение, как предприятие и рыцарское, и общеполезное; но я чувствовал также, что политика делала весьма сложным подобное предприятие; я понимал очень хорошо, что не должно было предоставлять одной России исполнение и выгоды его; а так как я сам не мог принять участия в этом деле, то не следовало допускать его. С другой стороны, я думал, что с помощью этих двух держав мы закроем англичанам Черное море и Восток. Для достижения этой важной цели, я не мог пожертвовать Порту России, и не имел возможности защищать совершенно и открыто выгоды Турции против России, с которою так тесно связал себя в Тильзите.