Марк Твен - Вильсон Мякинная голова

• Название: Вильсон Мякинная голова
• Автор: Марк Твен
• Жанр: Прочие приключения

Главный герой рассказа, простой клерк Адамс, превратился из бедняка в известного и всеми уважаемого богача. И все это — благодаря воле случая. Судьба сталкивает его с двумя братьями-миллионерами, которые делают ему необычное предложение. Они вручают ему банкноту в миллион фунтов стерлингов и заключают с ним необычное пари.

---

Покончивъ ловить рыбу, они плыли въ лодкѣ внизъ по теченію, бесѣдуя о государственной политикѣ, когда навстрѣчу имъ попался тоже рыболовъ въ челнокѣ, плывшемъ отъ пристани вверхъ по теченію. Рыболовъ этотъ сказалъ:

— Надѣюсь, вамъ извѣстно, г-нъ судья, что одинъ изъ новоприбывшихъ близнецовъ угостилъ вашего племянника здоровеннымъ пинкомъ?

— Угостилъ!.. Чѣмъ?

— Пинкомъ пониже спины.

Губы старика судьи поблѣднѣли, а глаза его вспыхнули зловѣщимъ огнемъ. Онъ съ минуту задыхался отъ гнѣва и едва собрался съ силами выговорить:

— Ну ладно, продолжайте! Разскажите мнѣ все въ подробности.

Встрѣчный рыболовъ исполнилъ желаніе старика. Выслушавъ его, судья съ минутку помолчалъ, обсуждая въ умѣ своемъ позорную картину непроизвольно учиненнаго Томомъ полета черезъ рампу. Затѣмъ онъ проговорилъ какъ бы разсуждая съ самимъ собою:

— Гм… Признаться я этого не понимаю. Я тогда спалъ и онъ меня не разбудилъ. Должно быть, онъ рѣшилъ, что сможетъ уладить дѣло и безъ моей помощи.

При этой мысли лицо его просіяло отъ гордости и удовольствія, такъ что онъ добавилъ совершенно уже веселымъ тономъ:

— Это мнѣ нравится… Сейчасъ видно настоящую старинную виргинскую кровь! Такъ вѣдь, Пемброкъ?

На лицѣ Говарда показалась непреклонная, словно желѣзная улыбка и онъ одобрительно кивнулъ головою. Встрѣчный рыболовъ счелъ умѣстнымъ добавить:

— Томъ побилъ за то близнеца на судѣ.

Судья съ изумленіемъ взглянулъ на говорившаго и спросилъ:

— На судѣ? По какому же случаю былъ судъ?

— Томъ жаловался вѣдь судьѣ Робинзону на итальянскаго графа, котораго обвинялъ въ нанесеніи побоевъ и оскорбленій дѣйствіемъ.

Старикъ внезапно вздрогнулъ и съежился, словно человѣкъ, которому нанесенъ смертельный ударъ. Нагнувшись впередъ онъ собирался уже упасть въ обморокъ, но Говардъ подскочилъ къ нему, подхватилъ его на руки, уложилъ въ лодку на спину, спрыснулъ ему лицо водой и сказалъ до нельзя изумленному встрѣчному рыболову:

— Убирайтесь-ка отсюда по добру по здорову! Надо, чтобы онъ, очнувшись, не засталъ васъ уже здѣсь! Вы сами видите, надѣюсь, какое впечатлѣніе произвели на него ваше необдуманныя слова. Вамъ слѣдовало быть поосторожнѣе, а не выкладывать прямо передъ старикомъ такую нелѣпую и позорную для его имени сплетню.

— Я и самъ теперь очень сожалѣю о томъ, что позволилъ себѣ заговорить съ нимъ, г-нъ Говардъ. Еслибъ я думалъ, что это такъ сильно на него подѣйствуетъ, то, разумѣется, лучше бы промолчалъ. Смѣю увѣрить однако, что тутъ нѣтъ никакой сплетни. Все, что я ему разсказалъ чистая правда отъ слова до слова.

Съ этими словами рыболовъ энергически погналъ свой челнъ вверхъ по теченію. Минутку спустя, старикъ судья очнулся отъ обморока и, жалобно глядя на своего пріятеля, съ любящимъ состраданіемъ нагнувшагося къ нему проговорилъ слабымъ еще голосомъ:

— Скажите мнѣ, Пемброкъ, что онъ совралъ и что все это ложь и чепуха.

Нельзя было упрекнуть ни въ малѣйшей слабости могучій басъ, отвѣтившій ему:

— Вы, старый дружище, такъ же хорошо, какъ и я самъ, знаете, что это наглая ложь. Предки его принадлежали вѣдь къ лучшимъ старо-виргинскимъ семьямъ.

— Да благословитъ васъ Богъ за это слова! — воскликнулъ престарѣлый джентльмэнъ съ выраженіемъ самой пламенной благодарности. — Ахъ, Пемброкъ, какимъ тяжкимъ ударомъ было бы для меня это!

Видя своего пріятеля до такой степени разстроеннымъ, Говардъ не рѣшился его покинуть. Онъ не только проводилъ судью до дому, но и зашелъ туда вмѣстѣ съ нимъ. Къ тому времени уже стемнѣло, такъ что давно слѣдовало бы садиться за ужинъ, но судьѣ было теперь не до ужина. Ему хотѣлось слышать какъ будетъ опровергнута сплетня самимъ Томомъ и притомъ опровергнута въ присутствіи Говарда. Онъ тотчасъ послалъ за племянникомъ, который немедленно къ нему и явился. Томъ казался сильно помятымъ, немножко прихрамывалъ и вообще имѣлъ видъ не особенно авантажный. Дядя усадилъ его въ кресло и сказалъ:

— Мы кое-что слышали, голубчикъ, про твое приключеніе, которое, ради краснаго словца, разсказчикъ сдобрилъ еще великолѣпѣнйшей ложью. Я убѣжденъ, что ты сразу же развѣешь ее, мельчайшую пыль. Какія мѣры приняты тобой и въ какомъ положеніи стоитъ теперь дѣло?

— Оно не стоитъ теперь ни въ какомъ положеніи, такъ какъ благополучно уже улажено! — отвѣчалъ Томъ съ наивностью новорожденнаго ребенка. — Я вызвалъ негодяя Луиджи въ судъ и добился обвинительнаго приговора. Мякинная Голова защищалъ Луиджи. Это было первое дѣло, которое Вильсонъ велъ въ судѣ, и онъ всетаки его проворонилъ. Судья приговорилъ негоднаго итальянца къ штрафу въ пять долларовъ за буйство и оскорбленіе дѣйствіемъ.

При первыхъ же словахъ Тома, Говардъ и судья, не давая себѣ отчета, почему именно они это дѣлаютъ, вскочили а затѣмъ принялись съ какимъ-то недоумѣніемъ поглядывать другъ на друга. Говардъ постоялъ съ минутку и, печально опустился опять на стулъ не промолвивъ ни слова. Гнѣвъ и негодованіе у судьи разгорались все съ большею силой и, наконецъ, выразились цѣлымъ потокомъ брани и укоризнъ:

— Ахъ ты, поганый щенокъ! Ахъ ты несчастная тварь! — Неужели родной мой племянникъ могъ оказаться такимъ подлецомъ и мерзавцемъ, что обратился къ суду съ жалобой на то, что его поколотили? — Отвѣчай же мнѣ, чортъ возьми!

Томъ понурилъ голову и отвѣтилъ лишь краснорѣчивымъ молчаніемъ. Дядя глядѣлъ на него вытаращивъ глаза, съ выраженіемъ, въ которомъ изумленіе, стыдъ и недовѣріе сливались въ одно, до чрезвычайности грустное, цѣлое. Помолчавъ еще немного, онъ спросилъ:

— Который же это былъ изъ близнецовъ?

— Графъ Луиджи.

— Вызывалъ ты его на дуэдь?

— Н…нѣтъ! — неувѣренно отвѣтилъ Томъ, страшно поблѣднѣвъ.

— Ты пошлешь ему вызовъ сегодня же вечеромъ. Говардъ будетъ твоимъ секундантомъ.

Тому чуть не сдѣлалось дурно и онъ былъ не въ силахъ скрывать охватившее его чувства страха. Бѣдняга молча вертѣлъ въ рукахъ свою шляпу, а дядя глядѣлъ на него все грознѣе, по мѣрѣ того, какъ одна мучительная секунда уходила за другой. Подъ конецъ Томъ проговорилъ прерывающимся жалобнымъ голосомъ:

— Пожалуйста, дядюшка, не требуйте этого отъ меня! Онъ такой дьяволъ, которому ровнехонько ничего не стоитъ убить человѣка… Я никогда бы не рѣшился… Я… его боюсь!

Ротъ старика трижды открывался и опять закрывался, прежде чѣмъ ему удалось издать какой-либо звукъ. Затѣмъ, однако, слова вырвались изъ, него бурнымъ потокомъ.

— Въ семьѣ моей значитъ оказывается трусъ! — Дрисколль и трусъ! — Что же такое я сдѣлалъ, чтобъ заслужить такое безчестіе?

Старикъ подошелъ шатаясь, къ письменному столу, стоявшему въ углу, причемъ повторялъ отъ времени до времени раздирающимъ душу голосомъ: «Чѣмъ-же, чѣмъ заслужилъ я это»? Онъ вынулъ изъ ящика исиисанный листъ гербовой бумаги, медленно разорвалъ его на клочки и принялся какъ-то машинально разбрасывать ихъ по комнатѣ, по которой ходилъ взадъ и впередъ, все еще продолжая сѣтовать и жаловаться, а подъ конецъ сказалъ Тому:

— Вотъ я опять изорвалъ мое завѣщаніе. Ты, подлый сынъ благороднаго отца, вторично заставилъ меня лишить тебя наслѣдства. Прочь съ моихъ глазъ! Уходи скорѣе, пока я еще не плюнулъ тебѣ въ лицо!

Молодой человѣкъ, не мѣшкая, удалился. Тогда судья, обращаясь къ Говарду, спросилъ:

— Вы, старый дружище, надѣюсь, согласны быть моимъ секундантомъ?

— Разумѣется.

— Вотъ вамъ перо и бумага: напишите ему отъ моего имени вызовъ и передайте его немедленно же.

— Черезъ четверть часа онъ будетъ переданъ графу въ собственныя руки! — торжественно объявилъ Говардъ.

На сердцѣ у Тома было очень тяжело. Утративъ наслѣдство и всякое уваженіе къ себѣ самому, онъ одновременно съ этимъ лишился также и аппетита. Молодой человѣкъ ушелъ не поужинавши изъ дому своего дяди съ задняго хода и машинально направился по темному переулку къ Заколдованному дому. Погрузившись въ грустныя думы, онъ спрашивалъ себя, въ состояніи ли будетъ даже самое примѣрнымъ и благоразумнымъ поведеніемъ въ будущемъ вернуть себѣ расположеніе дяди настолько, чтобы старикъ согласился возобновить великодушное завѣщаніе, которое только-что уничтожилъ теперь въ порывѣ негодованія. По долгомъ размышленіи, Томъ рѣшилъ, что это можетъ случиться съ теченіемъ врамени. Однажды вѣдь удалось же ему добиться помилованія, а то что удалось однажды, можетъ удасться вѣдь и другой разъ. Во всякомъ случаѣ, онъ постарается войти опять въ милость у дяди. Онъ употребитъ всю свою энергію на разрѣшеніе этой задачи и непремѣнно достигнетъ цѣли, если бы даже пришлось пожертвовать для этого завѣтными своими привычками къ легкомыслію и безшабашной разнузданности. Томъ разсуждалъ:

«Выручкой за то, что мнѣ удалось раздобыть у болвановъ, отправившихся на поклонъ къ проклятымъ проходимцамъ, я прежде всего уплачу свои карточные долги, а тогда забастую и не стану больше дотрогиваться до картъ. Увлеченіе азартными играми оказывается въ моемъ положеніи худшимъ изъ всѣхъ пороковъ, такъ какъ, изъ-за нетерпѣливости кредиторовъ, меня, въ случаѣ проигрыша, сейчасъ же могутъ уличить. Судья счелъ слишкомъ убыточной для себя уплату проигранныхъ мною двухъ сотъ долларовъ. Развѣ можно было признать такую пустячную затрату разорительной? Вотъ теперь онъ, разорвавъ свое завѣщаніе, дѣйствительно нанесетъ мнѣ серьезный убытокъ въ томъ случаѣ, если вздумаетъ умереть раньше, чѣмъ напишетъ новое завѣщаніе въ мою пользу. Понятно, что онъ объ этомъ даже и не подумалъ. Многіе поди имѣютъ привычку односторонне глядѣть на дѣло и видѣть только то, что согласуется съ ихъ собственными воззрѣніями. Впрочемъ еслибъ старикъ узналъ сколько долговъ успѣлъ я на себя накатать, онъ даже и безъ этой дуэли швырнулъ бы завѣщаніе въ печку. Триста долларовъ, шутка сказать! Счастье еще, что ему не доведется услышать объ этомъ долгѣ. Стоитъ только уплатить эти триста долларовъ и дѣло будетъ въ шляпѣ, такъ какъ я послѣ того ни за что въ свѣтѣ не дотронусь до картъ. Клянусь, что я не возьму ихъ въ руки, по крайней мѣрѣ, пока судья будетъ въ живыхъ! Знаю, что теперь мнѣ въ послѣдній уже разъ представляется случай вернуть себѣ его благоволеніе. Теперь мнѣ еще это удастся, но если я потомъ когда-нибудь позволю себѣ вздумаю хоть въ чемъ-либо проштрафиться, тогда уже пиши пропало.