Марк Твен - Вильсон Мякинная голова

• Название: Вильсон Мякинная голова
• Автор: Марк Твен
• Жанр: Прочие приключения

Главный герой рассказа, простой клерк Адамс, превратился из бедняка в известного и всеми уважаемого богача. И все это — благодаря воле случая. Судьба сталкивает его с двумя братьями-миллионерами, которые делают ему необычное предложение. Они вручают ему банкноту в миллион фунтов стерлингов и заключают с ним необычное пари.

---

ГЛАВА XIV

«Настоящій арбузъ изъ южныхъ штатовъ представляетъ собою, въ ряду земныхъ благъ, нѣчто особенное, а потому его нельзя смѣшивать съ прочими менѣе цѣнными благами. Это великолѣпнѣйшее изъ гастрономическихъ сокровищъ на всемъ свѣтѣ, царствуетъ Божіею милостью надъ земными плодами. Тотъ, кому удалось его отвѣдать, знаетъ, чѣмъ питаются ангелы. Ева вкусила не отъ арбуза, выросшаго на южныхъ плантаціяхъ. Намъ это достовѣрно извѣстно, такъ какъ, вкусивъ, она раскаялась».

Изъ календаря Вильсона Мякинной Головы.

Приблизительно въ то самое время, когда Вильсонъ раскланивался въ сѣняхъ съ уходившими отъ него посланцами демократической партіи, Пемброкъ Говардъ входилъ въ сосѣдній домъ съ докладомъ о выполненіи возложеннаго на него порученія. Старикъ судья ждалъ его въ своемъ кабинетѣ, сидя сурово и неподвижно на большомъ креслѣ съ высокою спинкой.

— Ну, что, Говардъ, какія вѣсти вы принесли? — спросилъ онъ.

— Самыя лучшія въ свѣтѣ.

— Такъ, значитъ, онъ принялъ вызовъ! — радостно воскликнулъ судья, глаза котораго вспыхнули воинственнымъ огонькомъ.

— Принялъ и притомъ съ величайшимъ восторгомъ. Онъ даже привскочилъ отъ радости.

— Неужели? Но это съ его стороны очень, очень мило! Мнѣ это нравится. Когда же поединокъ?

— Сейчасъ же, безотлагательно. Сегодня ночью. Это превосходнѣйшій и чудеснѣйшій малый!

— Не только чудеснѣйшій, но можно сказать даже божественный! Поединокъ съ нимъ я признаю для себя за честь и за удовольствіе. Отправляйтесь же теперь скорѣе къ нему, уладьте все, что нужно, и передайте ему сердечное мое поздравленіе. Это и въ самомъ дѣлѣ рѣдкостный малый! Восхитительнѣйшій малый, какъ вы изволили сами замѣтить.

Говардъ поспѣшно ушелъ, разсуждая съ самимъ собою.

— Я черезъ часъ приведу его на пустопорожнее мѣсто между домомъ Вильсона и Заколдованнымъ домомъ, да кстати захвачу съ собой мои собственные пистолеты.

Судья Дрисколль пришелъ въ такое пріятное возбужденіе, что принялся бодро и энергично расхаживать по комнатѣ. Внезапно однако онъ остановился, вспомнивъ про Тома, и погрузился въ думу. Дважды подходилъ онъ къ письменному столу и дважды удалялся опять въ противоположный уголъ кабинета, но подъ конецъ сказалъ:

— Быть можетъ это для меня послѣдняя ночь, а потому я не вправѣ мѣшкать, подвергая этого несчастливца риску остаться нищимъ. Правда что онъ трусъ и негодяй, но въ этомъ много виноватъ я самъ. Братъ на смертномъ одрѣ оставилъ его на моемъ попеченіи, а я, вмѣсто того чтобы воспитать ребенка съ должною строгостью, такъ, чтобы изъ него вышелъ настоящій человѣкъ, испортилъ его неумѣстнымъ баловствомъ. Я не оправдалъ возложеннаго на меня довѣрія и не долженъ брать на душу еще новый грѣхъ покидая теперь этого несчастнаго на произволъ судьбы. Однажды я уже простилъ Тома, да и теперь намѣревался простить, предварительно подвергнувъ долгому, строгому испытанію. Эта комбинація окажется однако осуществимой лишь въ случаѣ если я останусь въ живыхъ, и я не вправѣ подвергать Тома такому риску. Нѣтъ, надо сейчасъ же возстановить завѣщаніе! Если я не буду сегодня убитъ, то могу вѣдь его спрятать такъ, что оно останется Тому неизвѣстнымъ. Онъ ничего не узнаетъ про завѣщаніе до тѣхъ поръ пока онъ не исправится и пока я не увижу, что это исправленіе представляетъ достаточныя гарантіи прочности.

Судья снова написалъ завѣщаніе, по которому самозванный его племянникъ становился опять наслѣдникомъ крупнаго состоянія. Онъ уже заканчивалъ писать этотъ документъ, когда Томъ къ которому привязался на улицѣ какой-то другой ночной бродяга, вернулся домой и прошелъ на цыпочкахъ мимо дверей кабинета. Заглянувъ туда онъ ускорилъ шаги, такъ какъ мысль о вторичномъ свиданіи съ дядей въ этотъ вечеръ внушала ему ужасъ. Всетаки онъ замѣтилъ, что дядя писалъ. Въ такой поздній часъ это являлось само по себѣ уже необычайнымъ. Что именно писалъ онъ? Сердце Тома словно похолодѣло отъ опасенія. Дѣло шло вѣроятно о немъ самомъ. По крайней мѣрѣ онъ очень побаивался этого такъ какъ былъ убѣжденъ, что бѣда никогда не приходитъ одна и что несчастія обрушиваются всегда на человѣка цѣлымъ ливнемъ. Объявивъ себѣ самому, что непремѣнно заглянетъ въ написанный дядей документъ если только это окажется возможнымъ, Томъ услышалъ чьи-то шаги, потихоньку отошелъ отъ дверей и притаился такъ чтобы его нельзя было никоимъ образомъ замѣтить. Новоприбывшій оказался Пемброкомъ Говардомъ. Тома интересовало узнать, что именно затѣяли они вдвоемъ съ судьею.

Говардъ сказалъ съ чрезвычайно довольнымъ видомъ:

— Все у насъ теперь улажено какъ слѣдуетъ. Онъ уже отправился на мѣсто съ своимъ секундантомъ врачемъ и братомъ. Я договорился объ условіяхъ со Вильсономъ… Онъ, какъ разъ секундантъ графа. Каждому изъ васъ предоставляется по три выстрѣла.

— И прекрасно. Хорошо свѣтитъ мѣсяцъ?

— Какъ нельзя лучше. Теперь почти такъ же свѣтло какъ днемъ. Для разстоянія въ двадцать три шага нельзя и требовать ничего лучшаго. Вѣтра нѣтъ, воздухъ не колышется; немножко жарко, но зато полное затишье!

— Превосходно. Лучше этого нельзя даже и пожелать. Кстати Пемброкъ, прочитайте-ка вотъ это и засвидѣтельствуйте вашей подписью.

Пемброкъ прочелъ и засвидѣтельствовалъ завѣщаніе судьи, а затѣмъ горячо пожалъ старику руку и сказалъ:

— Вы хорошо сдѣлали, Іоркъ, но я напередъ зналъ, что вы поступите именно такимъ образомъ. Вы не могли же оставить этого бѣднягу безъ всякихъ средствъ къ существованію и непріученнаго ни къ какому занятію, способному дать кусокъ хлѣба. Это значило бы осудить его на вѣрную гибель, а я былъ убѣжденъ что вы ни подъ какимъ видомъ этого не сдѣлаете, если не ради вашего племянника, то во всякомъ случаѣ ради его отца.

— Дѣйствительно я не могу подвергнуть Тома заслуженной строгой карѣ. Я вынужденъ его простить ради его отца, родного моего брата Перси. Вы знаете вѣдь, какъ былъ мнѣ дорогъ Перси. Замѣтьте себѣ однако, что это должно оставаться въ тайнѣ отъ Тома, если я не буду сегодня ночью убитъ.

— Понимаю. Я не скажу объ этомъ ровнехонько ничего.

Положивъ завѣщаніе въ ящикъ письменнаго столъ, судья отправился со своимъ пріятелемъ на мѣсто поединка. Черезъ минуту послѣ того какъ они ушли изъ дому, завѣщаніе было уже въ рукахъ Тома. Отчаяніе, которымъ онъ до тѣхъ поръ терзался, мигомъ разсѣялось и въ самочувствіи молодого человѣка произошелъ рѣзкій переворотъ. Положивъ завѣщаніе тщательно на мѣсто, Томъ широко раскрылъ ротъ и трижды махнулъ шляпой надъ своей головой въ подражаніе тремъ громкимъ ура, причемъ, однако, изъ его устъ не вылетѣло никакого звука. Онъ принялся въ радужномъ возбужденіи бесѣдовать съ самимъ собою, отъ времени до времени прерывая эту безмолвную бесѣду столь же безмолвными ура.

Томъ говорилъ себѣ самому: «Счастье повернулось ко мнѣ опять лицомъ и на этотъ разъ я ни за что не выпущу его уже изъ рукъ. Судья вновь назначилъ меня своимъ наслѣдникомъ и я постараюсь не подавать ему больше повода уничтожать завѣщаніе. Зачѣмъ подвергать себя такому страшному риску? Я не стану играть въ карты и не буду больше пьянствовать, потому что… ну, хоть потому, что не стану больше ходить туда, гдѣ можно нарваться на подобную непріятность. Это надежный и притомъ единственный возможный для меня образъ дѣйствій. Мнѣ бы слѣдовало подумать объ этомъ заранѣе, но, впрочемъ, тогда не представлялось такой необходимости въ подобныхъ размышленіяхъ. Теперь для меня шутки плохія. Если мнѣ не повезетъ въ карты, въ случаѣ, еслибъ я вздумалъ взять ихъ теперь въ руки, я оказался бы совсѣмъ пропащимъ человѣкомъ. Нѣтъ, я ни за что не соглашусь подвергать себя подобному риску. Я совсѣмъ было утопалъ и неожиданно оказался на сушѣ! Сегодня вечеромъ еще я старалея увѣрить себя, что старикъ согласится меня простить безъ особенныхъ хлопотъ съ моей стороны, но такой счастливый исходъ казался мнѣ съ каждымъ часомъ сомнительнѣе. Между тѣмъ оказывается, что старикашка сдѣлалъ уже это. Если онъ разскажетъ мнѣ самъ, я, разумѣется, его поблагодарю, въ противномъ же случаѣ съ моей стороны лучше всего прикинуться, будто я ровнехонько ничего не знаю и держать языкъ за зубами. Положимъ, что мнѣ хотѣлось бы разсказать обо всемъ этомъ Вильсону-Мякинной Головѣ, но всетаки надо прежде хорошенько обдумать. Пожалуй, что и тутъ вѣрнѣе будетъ промолчать.

Безмолвно провозгласивъ еще одно троекратное ура, онъ добавилъ: — Итакъ рѣшено, что я исправился и буду вести съ этихъ поръ примѣрную жизнь». Онъ собирался уже закончить свое разсужденіе еще однимъ послѣднимъ безмолвнымъ выраженіемъ радости, когда внезапно вспомнилъ, что Вильсонъ лишилъ его возможности продать или же заложить индійскій кинжалъ и что поэтому онъ будетъ не въ состояніи расплатиться со своими кредиторами, которые, чего добраго, вздумаютъ предъявить его вексель дядѣ. Мысль эта совершенно парализовала его радость. Грустно повѣсивъ голову, онъ вышелъ изъ кабинета, сѣтуя и жалуясь на свою несчастную судьбу. Поднявшись по лѣстницѣ къ себѣ въ спальню, онъ долго сидѣлъ въ неутѣшномъ отчаяніи и, предаваясь печальнымъ размышленіямъ по поводу индійскаго кинжала, похищеннаго у Луиджи, подъ конецъ сказалъ себѣ самому со вздохомъ: «Когда я считалъ драгоцѣнные камни простыми стеклышками, а слоновую кость собачьей костью, вещь эта не представляла для меня никакого интереса, такъ какъ не имѣла въ моихъ глазахъ цѣнности и не могла помочь мнѣ выпутаться изъ затруднительнаго положенія. Теперь, напротивъ того, она представляетъ для меня большой интересъ, но, къ сожалѣнію, самаго мучительнаго свойства. Это все равно, какъ еслибъ мѣшокъ съ золотомъ превратился у меня въ рукахъ въ изсохшіе листья, или же въ рѣчной песокъ. Кинжалъ могъ бы меня спасти безъ всякаго труда и хлопотъ, а между тѣмъ мнѣ всетаки придется погибнуть. Это все равно, что утопать въ какихъ-нибудь двухъ шагахъ отъ спасительнаго круга. Вообще на меня обрушиваются послѣдовательно всѣ бѣдствія, тогда какъ другимъ выпадаетъ на долю дурацкое счастье. Вотъ хоть бы мякинноголовый Вильсонъ. Ему удалось подъ конецъ все же выдвинуться малую толику, а между тѣмъ, позвольте спросить, чѣмъ заслужилъ онъ такое счастье? Онъ проложилъ себѣ теперь карьеру, но съ какой-то стати, не довольствуясь этимъ, вздумалъ онъ загораживать дорогу мнѣ? Нѣтъ, скверно жить на свѣтѣ съ такими эгоистами. Я, право, желалъ бы лучше умереть!» Онъ принялся поворачивать кинжалъ такъ, чтобы свѣтъ горѣвшей лампы игралъ на драгоцѣнныхъ каменьяхъ, которыми были осыпаны ножны. Яркіе отблески, которыми сверкали самоцвѣтные каменья, не доставляли, однако, Тому ни малѣйшаго удовольствія, а, напротивъ того, еще сильнѣе терзали его сердце. «Роксанѣ нельзя ничего говорить про эту штуку! — замѣтилъ себѣ самому Томъ. — Она черезчуръ смѣла. Она, навѣрное, рѣшитъ выломать эти каменья и продать ихъ, а тогда ее, разумѣется, изловятъ, причемъ выяснится, откуда она добыла каменья и подъ конецъ доберутся до»… Мысль эта привела его въ трепетъ. Дрожа всѣмъ тѣломъ, онъ спряталъ кинжалъ, оглядываясь съ видомъ преступника, воображающаго, что сыщики его уже выслѣдили и собираются схватить.