Лев Остерман - Римская история в лицах

• Название: Римская история в лицах
• Автор: Лев Остерман
• Издательство: Издательство «О. Г. И.»
• Жанр: История
• Год: 1997
• ISBN: 5-900241-46-7

Лица... Личности... Личины... Такова история Рима в своеобразном изложении Льва Остермана: автор анализирует деяния ярких, необычных личностей — политиков, поэтов, полководцев, — реконструируя их психологические портреты на фоне исторического процесса. Но ход истории определяют не только великие люди, а целые группы, слои общества: плебс и «золотая молодежь», жители италийских провинций и ветераны римской армии, также ставшие героями книги. Читатель узнает, как римляне вели войны и как пахали землю, что ели и как одевались, об архитектуре и способах разбивки военных лагерей, о рынках и театрах. Читатель бродит по улицам и рынкам, сидит в кабачках и греется в термах, читает надписи на стенах и слушает, как беснуется и замирает, низвергает кумиров и ликует вечный город. Читатель воочию видит благородные лики и гнусные личины, следит за формированием истинно римского великого характера, ставшего идеалом в веках для лучших сынов России и Европы...

=================================

Памяти Натана Эйдельмана

=================================

---

В этом фрагменте я бы хотел обратить внимание читателя на то, что, отправляясь к Гальбе, Отон привез с собой всю свою драгоценную утварь. Значит, наличных денег у него было мало. Это согласуется с утверждением Тацита, что Лузитанией он правил с безупречной честностью и умеренностью. Однако тот же Тацит замечает:

«Во время похода, на марше и на стоянках он обращался к старейшим воинам по имени и, вспоминая время, когда они вместе состояли в свите Нерона, называл их своими товарищами. В одних он узнавал старых знакомых, других расспрашивал об их делах, оказывая им покровительство и помощь деньгами...»

И далее:

«Его изобретательность в деле подкупа была неистощима: когда один из преторианцев, по имени Кокцей Прокул, затеял с хозяином соседнего с его владениями земельного участка тяжбу из-за межи, Отон на свои деньги скупил всю землю этого соседа и подарил ее солдату». (Тацит, История, 1; 23, 24)

Такой прямой, хотя и не слишком благородный, способ завоевания популярноети однажды в Римской империи уже блестяще оправдал себя. Читатель, конечно, догадался, что я имею в виду Юлия Цезаря. Отону удалось достигнуть такого же результата. Тацит свидетельствует, что «солдаты в большинстве любили его», а Светоний замечает, что «вскоре трудно было найти человека, который бы не думал и не говорил, что только Отон достоин стать наследником Империи». Кстати, предложенную аналогию можно продолжить. Помните, Цезарь, рассчитывая на быстрое продвижение в консулы, сорил не своими, а взятыми в долг деньгами. То же самое должен был делать и Отон. Ведь мы только что выяснили, что свободных денег у него не было. Поэтому, когда Плутарх упоминает, что у Отона к моменту прибытия в Рим было на пятьдесят миллионов долгов и приписывает это тому, что он был распутник и мот, историк, как мне кажется, торопится с выводом. Долги эти были обусловлены совсем другой причиной. Да и вряд ли Отон позволил бы себе столь неосторожное поведение на виду у Гальбы, чья аскетическая строгость была ему хорошо известна.

Итак, Отон твердо рассчитывал, что Гальба объявит его наследником. И вот, побуждаемый волнением в германском войске, император называет имя своего преемника. Легко вообразить, каковы были разочарование, обида, а ввиду огромного долга, и отчаяние Отона, когда это оказалось имя тридцатилетнего потомка Красса и Помпея — Луция Пизона, только что возвращенного из ссылки. Впрочем, для престарелого императора этот выбор был вполне логичен:

«Пизон, — пишет Тацит, — был благородного происхождения и по отцу, и по матери. По внешности, манере держаться, взглядам это был человек старого склада. Он был суров — если судить о нем справедливо, или угрюм — как уверяли недоброжелатели. Гальбе нравилась именно эта сторона его характера, внушавшая опасения людям, мятежно настроенным». (Там же, 1, 14)

Свое решение Гальба обосновал в пространной речи, которую он произнес в узком собрании своих приближенных, представляя им Пизона. Я приведу из нее два фрагмента (в реконструкции Тацита). Хочу обратить внимание читателя на четко заявленный отказ от семейного принципа наследования императорской власти:

«Если бы огромное тело государства, — говорит Гальба, — могло устоять и сохранить равновесие без направляющей его руки единого правителя, я хотел бы быть достойным положить начало республиканскому правлению. Однако мы издавна уже вынуждены идти по другому пути: единственно, что я, старик, могу дать римскому народу — это достойного преемника, и единственное, что можешь сделать для него ты, человек молодой, — это стать хорошим принцепсом. При Тиберии, при Гае и при Клавдии мы представляли собой как бы наследственное достояние одной семьи. Теперь, когда правление Юлиев и Клавдиев кончилось, глава государства будет усыновлять наиболее достойного. Разум не играет никакой роли в том, что человек родился сыном принцепса, но если государь сам избирает себе преемника, он должен действовать разумно, должен обнаружить и независимость суждения, и готовность прислушиваться к мнению других. Пусть стоит перед твоими глазами судьба Нерона, который так гордился происхождением из семьи, давшей Риму длинный ряд Цезарей. Его низвергли не Виндекс со своей безоружной провинцией и не я с моим единственным легионом, а собственная чудовищная жестокость и собственная страсть к наслаждениям...»

И далее:

«...Дурные люди будут всегда сожалеть о Нероне; нам с тобой надо позаботиться о том, чтобы о нем не стали жалеть и хорошие. Сейчас не время давать тебе дальнейшие наставления. Если, остановив свой выбор на тебе, я поступил правильно — осуществилось все, на что я надеялся... У нас ведь не так, как у народов, которыми управляют цари: там властвует одна семья и все другие — ее рабы. Тебе же предстоит править людьми, неспособными выносить ни настоящее рабство, ни настоящую свободу». (Там же, 1, 16)

Посовещавшись, где впервые публично объявить о выборе преемника, решили оказать уважение солдатам. В холодный дождливый день 10 января на многолюдной солдатской сходке в лагере преторианцев Гальба кратко и властно объявил, что усыновляет Пизона, который вместе с ним прибыл в лагерь. Преторианцы сумрачно молчали, ожидая, последует ли за этим объявление о наградах. Ведь другие императоры их раздавали даже в мирное время, а они должны поддержать Гальбу сейчас, когда войска в провинциях отказываются ему присягать. Ожидание было напрасным. Тацит по этому поводу меланхолически замечает:

«Прояви скупой старик хоть малейшую щедрость, он, без сомнения, мог бы привлечь солдат на свою сторону. Ему повредила излишняя суровость и несгибаемая, в духе предков, твердость характера, ценить которые мы уже не умеем». (Там же, 1, 18)

«Обращение Гальбы к сенату, — продолжает Тацит, — было столь же простым и кратким, как и выступление его перед солдатами, речь Пизона — искусной и любезной. Сенаторы выразили ему свою благосклонность, многие искренне, недоброжелатели многоречиво, а равнодушное большинство — с угодливой покорностью, преследуя при этом лишь свои личные цели и нимало не заботясь об интересах государства». (Там же, 1, 19)

Преторианцы были обозлены до крайности, однако еще не дерзали выйти из повиновения. Недовольство перекинулось и на легионы, находившиеся в Риме. Не хватало только руководителя, хотя бы номинального, для того, чтобы вспыхнул бунт. Ситуация неумолимо подталкивала Отона к тому, чтобы взять на себя эту роль. Он решает действовать. Тацит так описывает начало мятежа:

«...Отон назначил одного из своих вольноотпущенников — Ономаста — руководить осуществлением злодейского замысла. Узнав, что тессерарий Барбий Прокул и опцион (должности старших солдат. — Л.О.) Ветурий (оба служившие в телохранителях) по разным поводам вслух возмущались Гальбой и даже угрожали ему, Отон через Ономаста вызвал их к себе, засыпал подарками и обещаниями и дал денег, чтобы они могли других также переманить на свою сторону. И вот два солдата задумали передать Римскую империю из одних рук в другие и действительно добились своего! О заговоре знали немногие, остальные колебались, и заговорщики разными способами воздействовали на них: старшим солдатам намекали, что Гальба их подозревает, так как они пользовались в свое время благосклонностью Нимфидия; в рядовых вызывали ярость напоминанием о ранее обещанных и безвозвратно упущенных деньгах; некоторым, помнившим Нерона, говорили, что хорошо бы вернуться к легкой и праздной жизни, которую при нем вели солдаты; и всех пугали возможностью перевода из претория в легионы». (Там же, 1, 25)

Почва для открытого мятежа была настолько подготовлена, что он произошел очень скоро — через четыре дня после усыновления Пизона. Читатель, несомненно, заметил, что в особо драматические моменты римской истории я предпочитаю, не поддаваясь соблазну авторской фантазии, передать рассказ кого-либо из древних историков, если удается найти достаточно яркий и краткий. Для драматических событий 15 января 69-го года имеются два одинаково подробных и динамичных описания: Плутарха и Тацита. Первое заметно короче, и потому я выбираю его, а в одном месте дополню информацией, заимствованной у Тацита:

«Ранним утром того дня Гальба приносил на Палатине жертву в присутствии друзей, и едва жрец Умбриций взял внутренности жертвенного животного и оглядел их, он тут же и притом без всяких околичностей объявил, что видит знамения великого смятения и опасности, коварно грозящей жизни императора, — бог словно бы сам отдавал Отона, который стоял позади и внимательно прислушивался к каждому слову жреца, в руки Гальбы. Отон испугался и от страха побелел, как мертвец, но в этот миг рядом появился отпущенник Ономаст и сказал, что пришли строители и ждут его дома. Это был условный знак, по которому Отону надлежало немедля идти к солдатам. Итак, он объясняет, что купил старый дом и хочет показать продавцам места, внушающие ему тревогу, а затем через так называемый Дом Тиберия спускается на форум к Золотому столбу, у которого заканчиваются все дороги Италии.