Лев Остерман - Римская история в лицах

• Название: Римская история в лицах
• Автор: Лев Остерман
• Издательство: Издательство «О. Г. И.»
• Жанр: История
• Год: 1997
• ISBN: 5-900241-46-7

Лица... Личности... Личины... Такова история Рима в своеобразном изложении Льва Остермана: автор анализирует деяния ярких, необычных личностей — политиков, поэтов, полководцев, — реконструируя их психологические портреты на фоне исторического процесса. Но ход истории определяют не только великие люди, а целые группы, слои общества: плебс и «золотая молодежь», жители италийских провинций и ветераны римской армии, также ставшие героями книги. Читатель узнает, как римляне вели войны и как пахали землю, что ели и как одевались, об архитектуре и способах разбивки военных лагерей, о рынках и театрах. Читатель бродит по улицам и рынкам, сидит в кабачках и греется в термах, читает надписи на стенах и слушает, как беснуется и замирает, низвергает кумиров и ликует вечный город. Читатель воочию видит благородные лики и гнусные личины, следит за формированием истинно римского великого характера, ставшего идеалом в веках для лучших сынов России и Европы...

=================================

Памяти Натана Эйдельмана

=================================

---

Как это нередко бывает в начале войны, город был полон тревожных слухов. Говорили, что в Рим проникли солдаты Вителлия, чтобы выведать настроения горожан...

В середине марта Отон выступает в поход. Префектом Рима он назначил Флавия Сабина — брата будущего императора Веспасиана, который в это время вел войну в Иудее. Позаботился он и о безопасности матери и жены Вителлия, находившихся в Риме. В составе сформированного войска на войну отправлялись и преторианцы. Сам император боевого опыта не имел, но во главе легионов он поставил заслуженно прославленных командиров: уже знакомого нам Мария Цельса, Анния Галла и Светония Паулина. Однако от опыта и квалификации этих полководцев немногое зависело. Им пришлось командовать солдатами распущенными и наглыми, не желавшими признавать никого, кроме императора, который от них получил свою власть. Впрочем, и неприятельское войско отнюдь не отличалось дисциплиной. Легионеры Валента и Цецины уже успели войти во вкус самоуправства. Правда, у них был опыт походов и сражений, в то время как военная служба многих солдат Отона, особенно преторианцев, проходила в городах — на празднествах и в театрах.

Военные действия развернулись в среднем течении Пада. Войско Цецины первым вступило в соприкосновение с противником. Не желая делить успех с подходившим Валептом, Цецина поспешил атаковать и дважды потерпел поражение. Сначала при попытке взять штурмом крепость Плацентию, затем — близ города Кремоны. Однако уничтожить войско Цецины не удалось, и его остатки соединились со свежими силами Валента. В лагере победителей состоялся военный совет, на котором присутствовал и Отон. Некоторые из участников совета предлагали дать решительное сражение немедля, пока войско воодушевлено недавней победой. Более опытные полководцы указывали на то, что у вителлианцев сейчас преимущество боевого опыта и численное превосходство. Они рекомендовал дождаться подхода легионов придунайской армии, заявившей о поддержке Отона. Император остался глух к этим советам и поддержал тех, кто рекомендовал сражение. Быть может, он не верил в долговременную стойкость своих непривычных к ратному делу воинов. Или ему самому не хватило выдержки и захотелось решить дело как можно скорее.

Не желая связывать своих командующих, Отон удалился в небольшой городок Бриксилл, находившийся примерно в тридцати километрах от места предстоящей битвы, чтобы там ожидать ее результата. Недоумение историков вызывает тот факт, что в качестве охраны он увел с собой наиболее боеспособную часть войска. Не исключено, что Отон предвидел результат сражения и хотел сохранить жизнь этим солдатам. А может быть, и не желал победы, понимая, что она означала бы лишь начало долгой и тяжелой войны, поскольку основные силы Вителлия еще только готовились к походу на Италию.

Решающая битва началась с замешательства. Внезапно по рядам Отонова войска побежал слух, что полководцы Вителлия готовы перейти на их сторону. Боевое настроение солдат сменилось ликованием. Они стали приветствовать противника и не сразу разглядели, что тот наступает отнюдь не с дружественными намерениями. Тогда возникло подозрение в измене. Сумятицу увеличил оказавшийся среди боевых порядков обоз. Пересеченная местность не позволяла выстроить сплошную линию обороны. Младшие командиры отонианцев робели, воины им не доверяли. Все же сражение разгорелось и некоторое время протекало с переменным успехом, особенно на тех участках, где на стороне Отона дрались легионы регулярной армии. Самым постыдным образом проявили себя преторианцы. Они бежали, даже не посмев вступить в рукопашный бой с противником. Наконец центр обороны отонианцев был прорван, и они обратились в бегство по всему фронту. К счастью, наступившая ночь позволила остаткам разбитого войска собраться в лагере. Валент и Цецина отложили его штурм на завтра, надеясь, что противник сдастся без боя. Так и случилось. Подсчитав свои силы и выяснив настроение солдат, Цельс и Галл решили вступить в переговоры с неприятелем о достойных условиях капитуляции. Соглашение было легко достигнуто. Впрочем, это вряд ли следует называть капитуляцией. Когда войско вителлианцев подступило к лагерю, одни из солдат Отона приветствовали его со стены, другие, распахнув ворота, выбежали наружу и смешались с недавними врагами. Всюду звучали изъявления радости. Затем побежденные охотно присягнули в верности Вителлию.

Когда весть о поражении достигла ставки императора, никто из находившихся там солдат не пал духом и не переметнулся к победителям. Они горячо убеждали Отона продолжать борьбу, заявляя о своей готовности сражаться до последнего дыхания. Тем более что гонцы принесли известие о приближении дунайских легионов. Однако Отон уже принял решение. Светоний в его биографии рассказывает:

«Отец мой, Светоний Лет, был на этой войне трибуном всаднического звания в тринадцатом легионе. Впоследствии он часто говорил, что Отон даже частным человеком всегда ненавидел междоусобные распри, и когда однажды на пиру кто-то упомянул о гибели Кассия и Брута, он содрогнулся. Он и против Гальбы не выступил бы. если бы не надеялся достигнуть цели без войны. А тут его научил презрению к смерти пример рядового солдата, который принес весть о поражении — ему никто не верил, его обзывали то лжецом, то трусом, бежавшим из сражения, и тогда он бросился на меч у самых ног Отона. А тот, по словам отца, при виде этого воскликнул, что не желает больше подвергать опасности таких мужей и таких солдат». (Светоний. Отон, 10)

Отон обратился к солдатам с речью, которую пересказывают Плутарх и Тацит. Обе реконструкции, хотя и различаются по тексту, очень точно совпадают по смыслу и потому заслуживают доверия. Вот как передает эту знаменитую речь Плутарх:

«Друзья мои, товарищи по оружию, — начал Отон, — нынешний день я полагаю еще более счастливым, чем тот, когда вы впервые назвали меня императором, — такую любовь вижу я сегодня в ваших глазах, такое высокое слышу о себе мнение. Не лишайте же меня еще большего блага — права честно умереть за моих сограждан, столь замечательных и многочисленных. Если я в самом деле был достоин верховной власти над римлянами, мой долг не пощадить жизни ради отечества. Я знаю, что победа противника и не надежна, и не полна. Поступают вести, что наше войско из Мезии всего в нескольких днях пути отсюда и уже спускается к Адриатическому морю. С нами Азия, Сирия, Египет и легионы, ведущие войну против евреев, в наших пределах не только сенат, но и супруги и дети наших врагов. Но ведь не от Ганнибала, не от Пирра и не от кимвров защищаем мы Италию, нет! Римляне, мы воюем против римлян и — победители или побежденные, безразлично — причиняем вред и горе отечеству, ибо выигрыш победителя есть тяжкий проигрыш Рима. Поверьте мне, когда я снова и снова повторяю, что, победив, принесу римлянам столько же пользы, сколько отдав себя в жертву во имя мира и согласия, во имя того, чтобы Италии не довелось пережить такой же страшный день еще раз». (Плутарх. Сравнительные жизнеописания. Отон, XV)

Затем историк рассказывает о последних часах жизни Отона:

«Вот что он сказал и, решительно отклонив все возражения, все попытки его утешить, велел уезжать друзьям, а также сенаторам, которые были подле него. Тем, кого рядом не случилось, он отдал такое же распоряжение письменно, а чтобы обеспечить им безопасность и подобающие почести на пути домой, снабдил их особыми письмами к городским властям. Потом позвал к себе племянника, Кокцея, еще совсем юного, и просил его не отчаиваться и не бояться Вителлия, ибо сам он оберегал мать, детей и супругу своего врага с такою заботой, словно то была его собственная семья. «Знаешь ли, почему я не исполнил своего желания усыновить тебя, — продолжил Отон, — но все откладывал усыновление? Я хотел, чтобы в случае победы ты правил вместе с императором, а в случае неудачи не погиб бы с ним вместе. Одно, мой мальчик, завещаю я тебе напоследок — не забывать до конца, что дядя твой был Цезарем, но и не слишком часто об этом вспоминать». Только он отпустил племянника, как у дверей послышались крики и шум: это солдаты грозились убить отъезжающих сенаторов, если они не останутся с Отоном и бросят его одного. Испугавшись за них, Отон снова вышел к дверям, теперь уже не с кротким лицом просителя, но суровый и гневный. Мрачно взглянув на главных зачинщиков беспорядка, он привел их в трепет и заставил беспрекословно удалиться.

Был уже вечер. Император захотел пить, утолил жажду водою и принялся осматривать два своих меча, подолгу проверяя остроту каждого, потом один отложил, а другой взял подмышку и кликнул рабов. Ласково с ними беседуя, он раздал им деньги — одному побольше, другому поменьше, отнюдь не так, словно расточал чужое, но стараясь наградить каждого по заслугам. Отославши их, он весь остаток ночи провел в постели, и слуги слышали, что он спит глубоким сном. На рассвете он позвал отпущенника, который, по его поручению, принял на себя заботу о сенаторах, и велел узнать, как обстоят дела. Услышав, что каждый при отъезде получил все, в чем имел нужду, Отон молвил: «Ну, теперь ступай да побудь на глазах у солдат, если не хочешь, чтобы они убили тебя, как собаку, решивши, будто ты помог мне умереть».