Аркадий Гайдар - Том 3. Повести и рассказы. Фронтовые записи

• Название: Том 3. Повести и рассказы. Фронтовые записи
• Автор: Аркадий Гайдар
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1972

Аркадий Гайдар – русский советский писатель, нашедший призвание в детской литературе. Он сумел по-своему поведать детям о фронтовом товариществе и высокой романтике революционной борьбы. Среди его произведений полубиографическая повесть «Школа», повесть «Дальние страны», «Военная тайна», «Тимур и его команда», послужившая развитию тимуровского движения в стране.

В третий том входят фронтовые записи, повести «Дым в лесу», «Чук и Гек», «Тимур и его команда», «Клятва Тимура» и др., а также рассказы («Сережа Чубатов», «Левка Демченко», «Конец Левки Демченко», «Ночь в карауле» и др.) и стихотворения разных лет.

Рисунки художников И. Ильинского, А. Ермолаева.

http://ruslit.traumlibrary.net

---

Офицер. Ну и что же, что тыркнул! А ты входи прямо, спокойно. Здесь тебе не цирк и не танцы. (Пауза.) Нам донесли, что в вашей деревне есть оружие, которое вы прячете, чтобы передать партизанскому отряду Дубова. Отвечай: где спрятаны винтовки, пулеметы, бомбы? Да смотри, мы всю землю перероем, а все равно разыщем.

Мужик. Ваше благородие! Да зачем зря силу тратить? И мы и деды наши вокруг этого места, почитай, двести лет землю роем, а про такое и не слыхали. Плиту чугунную на пашне однажды выворотили, это было. Яму под оврагом нашли. Там – горшки, черепки, камень и скелет старинного вида! А чтобы пушка, аэроплан или хотя бы ружье попалось – этого в нашей почве нету.

Офицер (ударив мужика нагайкой). Я с тобой поговорю! Я тебе прикажу всыпать шомполами, так ты у меня и сам превратишься в скелет старинного вида! (Кричит.) Вахромеев!

Ординарец (входит). Здесь, ваше благородие!

Офицер. Отведи этого мужика и прикажи запереть (смотрит в окно) вот сюда, в церковь. Там и двери тяжелые и решетки железные. С ним допрос будет особый!

Ординарец уводит мужика и сейчас же выталкивает из-за двери старушку с клюкой.

Офицер. Это ты, убогая, на моего солдата плюнула? Да, тебя дожидаючись на том свете, черти семь крюков наточили, а ты все еще безобразничаешь!

Старуха. Я, батюшка! Я! Такой солдат окаянный! Лезет в погреб. Какую-то ружье спрашивает, а сам сапожищем как в крынку сметаны двинет! Ну, я и согрешила, батюшка. Прямо так в морду ему и плюнула!

Офицер. Поп тебе батюшка, а я – офицер. Наши солдаты ищут оружие. Говори: где спрятаны винтовки, патроны, бомбы?

Старуха. Бомб у меня нет, батюшка. В той-то кадушке, что под лесенкой, огурцы малосольные. А в другой капуста. Ты б его наказал, батюшка! Такой солдат непутевый! Дазай в огурцы саблей тыкать. Мать моя! Гляди, чуть кадку не продырявил. Ты уж, если такой приказ вышел, ищи аккуратно. Ты спроси у меня ложку, половник, сядь и перебирай в мисочку. А он же, ваше благородие, схватил железу и давай тыкать.

Офицер медленно поднимает наган на старуху.

Да ты что, золотой, так на меня уставился? Я не икона.

Офицер. Дура! Это наган… Оружие. Я вот сейчас надавлю пальцем (показывает), отсюда огонь ударит, пуля выскочит – и ты… будешь мертвая.

Старуха. И, батюшка! Скажешь тоже, не подумавши! Да за что же она, пуля, в меня скакать будет? Твой солдат мне в погребе убыток наделал, да я ж еще виновата!

Входит ординарец и делает офицеру загадочные знаки.

Офицер. Тебе что?

Ординарец (тихо). Прохожий, ваше благородие. Имеет стремление к неотложному сообщению.

Офицер. Веди!

Ординарец. А эту? (Показывает на старуху.)

Офицер. Гони со двора нагайкой. Или нет: запри ее тоже в церковь. Пусть лучше убогая грехи замаливает, а то сейчас пойдет звонить по деревне.

Ординарец (старухе). Идем! (Опасливо заслоняет лицо ладонью.) Ишь ты! Так и глядит, так и глядит мне в личность. Это она, ваше благородие, еще плевнуть на меня хочет!

Уходит вместе со старухой. Осторожно входит прохожий с сумкой. Оглядывается и крестится на иконы.

Офицер(нетерпеливо). Ладно, ладно! Здесь тебе не обедня. Что за человек? И чего тебе надо?

Прохожий. Сирота, ваше благородие. Житель деревни Костриковой. Будучи изгнан с родного пепелища декретом красных, бежал искать пристанища и защиты.

Офицер. Гм! А велико ли было твое пепелище?

Прохожий. Две лавки да один трактир, ваше благородие! Лишен всего во мгновение ока.

Офицер. И что же ты, сирота, от меня хочешь? Уж не думаешь ли ты, что так и кинемся мы отбивать твой трактир и лавки? У нас дела поважнее: нам Москву занимать надо.

Прохожий. В добрый час, ваше благородие! Однако же Москва от вас пока далеко, а вот дубовские партизаны близко.

Офицер. Где близко? Говори коротко, ясно. Понятно?

Прохожий. Дитя малое и то поймет. Иду я по Синявской дороге…

Офицер показывает направление, прохожий повторяет жест.

Дай, думаю, искупаюсь. И свернул к мосту.

Офицер рукой показывает направление, прохожий повторяет движение офицера.

А тут такой ракитничек, кусточки, кусточки. Вдруг: «Стой!» Выходят три молодца при полном оружии, и стали они меня спрашивать: «Много ли на Тумашовой деревне вооружения? И какое там стоит войско?» Я им и говорю: «Войско стоит небольшое – человек двадцать. Вооружение обыкновенное. Пулемета не видел».

Офицер (подозрительно). А зачем сказал мало? Почему не соврал – триста… четыреста…

Прохожий. Ваше благородие, на четыреста Дубову не подняться, когда у него человек с полсотни, не больше, а так, проведавши про малую вашу силу, как хищные звери наскочат они к рассвету. Тут вы их всех и положите.

Офицер. Почему к рассвету? Разве они тебе это сказали?

Прохожий. Не сказали, но таков их закон природы, ваше благородие. Коршун бьет птицу из-под солнца. Волк ползет к загону под месяцем. А партизан вашего брата на заре губит. Иной солдат ночь не спал. Иной как раз загрустил с похмелья. А иному шибанет в голову какая-нибудь греза… сновидение. Вот тут-то они и ата-та-та, голубчики!

Офицер. Гм! Так ты хочешь, чтобы мы устроили им засаду? Хитер ты, я вижу, сирота, да не знаю, как тебе верить.

Прохожий. Ваше благородие, а вы возьмите к себе в залог мою душу и тело! Моя правда – мне почет, а нет – так делайте со мною что хотите.

Офицер. Ну смотри! Душа мне твоя не нужна, а уж с телом… в случае чего, мы разберемся. Я тебя запру. Там сидят уже двое, а ты около них вертись да потихоньку слушай, слушай… (Пауза.) Прячут здесь где-то оружие для Дубова… Крепко запрятали! (Пауза.) Эй, Вахромеев!

Ординарец (входит). Здесь, ваше благородие!

Офицер. Отведи этого человека и запри в церковь.

Ординарец. Слушаюсь, ваше благородие!

Прохожий (ординарцу). Ты, солдат, когда будешь вести меня мимо народа, дай мне раза два в шею, чтобы, значит, не было у людей на меня подозрения.

Ординарец (к офицеру). Дать, ваше благородие?

Офицер. Ну, дай, если человек просит.

Прохожий. Да ты смотри, голова, бей только для виду. Ты кулаком бей. А то еще долбанешь прикладом, так потом и не встанешь.

Уходит с ординарцем. Входит писарь с мешком. Вываливает на пол все содержимое мешка: сломанное ружье, ржавая, без ножен сабля, пустой стакан от снаряда, пустые обоймы.

Офицер. И это все?

Писарь. Все, ваше благородие. Оружие… конечно, боевого смысла не имеет. Разве вот… сабля.

Офицер. Выкинь, дурак, на помойку и позови ко мне остальных командиров… (Стукнул кулаком по столу.) Ничего! Дело будет!

Занавес

Картина вторая

Угол возле двери внутри церкви. Решетчатое окно. На стене намалеваны бесы, которые волокут в пекло упирающегося грешника. Перед стеной лампада и аналой. Мужик спит. Бабка зажигает свечные огарки. Прохожий нетерпеливо ходит взад и вперед. Он то заглядывает в окно, то голову задирает кверху. Наконец берет аналой, подтаскивает его к окошку и примеряет то одним, то другим боком.

Старуха. И что ты, неспокойный человек, ходишь, толчешься? Ну зачем ты аналой с места на место воротишь?

Прохожий. К свечам поближе, бабуся. Я сейчас «двенадцать апостолов» читать буду.

Старуха. И то, читай! Глядишь, ночь пройдет быстро.

Прохожий (смотрит в окно). Уже проходит! Заря близко. (Подходит и осматривает наружную дверь. Подумав, осторожно задвигает засов.)

Старуха (с тревогой). Ты почто, человек, засовом торкаешь? Солдат услышит – рассердится.

Прохожий. Молиться буду, бабуся. Не люблю, чтобы во время святыя молитвы лишний народ толкался. (Прислушивается и громко вопит.) Помилуй мя, господи, и во благости своей прости мне прегрешения!

В дверь стучат прикладом. Голос за дверью: «Эй, там! Я вот во благости своей пущу пулю, тогда замолкнешь!»

Старуха (сердито). Ты, прохожий, молись тихо! Ты скромно молись. А то, как бык, рявкаешь. Пустой ты, я на тебя посмотрю, человек. Так… все зря суетишься.

Прохожий вынимает из сумки длинную веревку и старательно завязывает петлю.

Ну почто ты, скажи, из мешка веревку вытянул? Здесь не лабаз, не чердак, а церьква, место тихое. Ой, смотри, если ты что плохое задумал! На том свете взыщется! (Показывает на стену.) Глянь-ка, как они, черти, грешника в пекло тянут. Иной черт за руки тянет, иной за волосья. А он, видишь, не идет, упирается..