Мариэтта Шагинян - Зарубежные письма

• Название: Зарубежные письма
• Автор: Мариэтта Шагинян
• Издательство: Советский писатель
• Жанр: Путешествия и география
• Год: 1977

---

Дальше идут механизмы для сейсмических исследований. Они записывают взрывы и землетрясения, но также и любую едва заметную вибрацию машины в цехе. Еще дальше — осциллограф, фиксирующий импульсы, знакомый широкому читателю по книгам о новейшей физике; хроматографические приборы для разделения органических соединений газов; приборы для измерения молекулярного веса с большой точностью — до шестидесяти тысяч молекул; приборы, приборы… Хорошенькая, как роза, ленинградка (и даже по имени Роза Геннадиевна) — заведующая лабораторией Ленинградского конструкторского бюро аналитического приборостроения — подошла к нам, гостеприимно рассказывая, как автоматически работают ее машины: производят анализ и тут же сами дают точный цифровой результат. Перечислять или описывать то, что сам плохо понимаешь, трудно да и вряд ли полезно. Когда вам гордо представляют «хроматограф масс — спектрометр, анализирующий сложные химические качества и количественный состав соединений», — то мысль ваша занята тем, правильно ли вы все это записали, а в памяти остается одно: что таинственный этот аппарат, взирающий на вас со слепым равнодушием всевидца, продан во Францию за восемнадцать тысяч долларов. Но другие глаза, кроме моих, невежественных, осматривали всю эту цепь измерительных, анализирующих, разделяющих, хроматографирующих приборов, глаза крупнейших специалистов фирмы «Иена — Цейс», и дали о них очень высокий письменный отзыв. Впрочем, я услышала его и устно от представителей самой фирмы, когда очутилась у ее стендов.

3

Большой центральный павильон, где расположены машины Цейса, кажется снаружи не то планетарием, не то обсерваторией из-за своего типично звездного купола наверху. Но купол — фиктивный. Он нужен для здания просто как символ. Мы вошли в огромное, длинное помещение, уставленное на прилавках в ряд различными машинами; под стеклом на этих прилавках — поясняющие надписи, сделанные специально, но очень доходчиво. Нигде над ними не стояла обобщающая генерализующая мысль, но не успели глаза обежать выставленное, как обобщение родилось само собой. Здесь была собрана необычайная, самоновейшая аппаратура, в которой научная задача повенчалась с техническим совершенством, — задача того типа, какой требует своего воплощения в приборе: глядеть — дальше человеческих глаз. Глядеть в глубь вещества, в его мельчайшие составные части, в незримый по своей малости мир, именуемый микрокосмом. И глядеть в даль вещества, в его величайшие объекты, размером больше нашей планеты, в звездный мир космоса, необъятности, именуемый макрокосмом. Глядеть, превращая глаза в лучи. Длинный ряд изящных, стройно вертикальных микроскопов, начиная с тех, что покупаются для школ или любительских занятий, и до предельно совершенных, созданных для научно-исследовательских лабораторий. Что-то очень освоенное, очень авторитетное в длинном ряду этих «микровалей»: их новизна родилась на столетней давности роста. И рядом с микровалями, как их зовут в проспекте, — эргаваль с поясняющей надписью: «Наблюдение объекта с различных наблюдательных пунктов, возможное одновременно».

Что же делают человеческие глаза, превращенные в волшебные лучи всепроницания? Они видят сложнейшие составы почв, практически помогая повышенно урожайности; видят многообразнейший внутренний мир воды, определяя степень ее полезности; видят болезни растений, микробов на листьях, состав самого воздуха, — неисчислимо их применение для сельского хозяйства. И это они, далекоглазые приборы Цейса, определяют по спектрам наличие разных элементов на недоступных еще мирах, проницают окружающую их атмосферу, помогая космонавтике… Любопытно их действенное участие в криминалистике: разгадка следов на земле, пятен на одежде, волоска на топоре. Недавно обошел все газеты случай, как с помощью микроскопа было разгадано преступление, совершенное несколько столетий назад. А вот измерительные инструменты для организации земли, ее земного покрова. Помню, как в 1928 году, работая вместе со строителями на участке Дзорагэса, я дивилась средневековым методам техников-геодезистов, таскавших с собой неуклюжие рейки и допотопные приборы, словно хвост какого-нибудь ихтиозавра, на десятки верст. А сейчас! Автоматический строительный нивелир, тахеометрический теодолит и приборы, измеряющие и тут же отмечающие и отвечающие, решающие за человека безошибочней, чем человек. Но я была бы просто небрежна к мировой славе Цейса, если б не рассказала читателю, как опа возникла и кем был положен первый камень ее фундамента.

В Веймаре осенью 1816 года в многодетной семье ремесленника родился мальчик Карл Цейс. Был еще жив Гёте. Карлу пошел семнадцатый год, когда Гёте умер. Это имело огромное значение для биографий следующего поколения веймарцев. Культура народа во многом зависит от требовательности того масштаба, каким измеряют достоинство отдельных ее создателей. Когда налицо мировые гении современники, этот масштаб неизбежно высок. И требовательность оценки ведет к подъему общего уровня работников, воспитывает скромность в сознании своих заслуг и своего таланта. Ведь то, что мы называем культурной средой — среда, середина, — формируется по высшим точкам достигнутого народом. Но бывает, что высокие масштабы забыты или их нет, а уровень, средняя, выводится по низшим точкам. Тогда ходят в «больших людях» бездарные или серые личности, снижая, в свою очередь, самими собой культурную среду своего времени.

В маленькой разорванной Германии начала XIX века масштаб вырабатывали гении. Суд был требователен, и не так-то легко было поднять голову над средним уровнем. Карл Цейс всей своей жизнью может быть образцом того, как много надо сделать человеку, чтобы заслужить у потомства средневысокую, среднепоказательную оценку, И вот этот очень высокий уровень оценочного масштаба, мне кажется, лучшее воспитательное средство для действительно большой, фундаментальной культуры. Цейсу было трудно пробиваться, он двигался медленно, и у него была своя идея движения. Механик по призванию и образованию, он даже не смог основать собственную мастерскую-лабораторию в родном Веймаре, а вынужден был перебраться в Иену. Идея его, ведущая для целой жизни, была: создание приборов, нужных для науки. Сам он учился чуть ли не до своей смерти, слушал, выйдя из школы, лекции по математике, физике, но сознавал себя дилетантом и постоянно тяготел к помощи подлинных специалистов-ученых. Цейс начал с очков, в ту пору еще бывших некоторым новшеством. Очки помогали видеть слабому глазу. И многие из нас, услышав имя Цейса, до сих пор связывают это имя с биноклями и очками, хотя ни биноклей, ни очков фирма сейчас почти не производит, эта мелочь отошла к другим, смежным предприятиям. От очков Цейс очень скоро перешел к микроскопу. Тем, кто у нас занят так называемой технической эстетикой, нелишне будет посмотреть на галерею микроскопов, созданных Цейсом последовательно в течение всей его жизни. Видя, как все стройней и прекрасней делается металлическое тело прибора, вытянутого по вертикали, начинаешь понимать удивительную формулу Гёте: от истины — через полезное — к красоте, — то есть не выдумыванье эстетики отдельно от цели создаваемого предмета, а приход к красоте естественный, не надуманный, связанный неизбежной связью с точной идеей предмета и прогрессирующей полезностью его применения. На каком-то переломном этапе развития своей фирмы Цейс понял, что дальше в одиночку идти нельзя, движению вперед требуется связь с наукой более тесная, более требовательная, и в фирме появился дуумвират — Карл Цейс и ученый математик Эрнст Аббе. Интересна последняя страница этой фирмы, завоевавшей своей добросовестностью мировое имя. После 1945 года кое-кого из ее служащих переманили в ФРГ. Но фирма в целом осталась служить рабоче-крестьянской власти. Был даже суд: название «Цейс» оспаривала ФРГ. Однако суд постановил оставить его старой фирме в Германской Демократической Республике и только предпослать слову «Цейс» название города — «Иена».

Снабженные памятными значками, портфелями, с фотографиями и описанием приборов, автографами любезных хозяев и обещанием все подробно показать уже на месте, на заводе, когда приедем в Иену, мы покидаем павильон смертельно усталые, но блаженно счастливые от избытка впечатлений. Это как роман с надписью под страницей «продолжение следует». Еще один роман предстоит нам начать тут, на ярмарке, чтоб тоже оборвать его с «продолжением следует», — роман о немецкой книге и со полиграфическом воплощении. Но читать его мы начнем на следующий день.

4

Между ярмарочным городком и городским центром стоит на окраине большое, довольно неказистое здание «Буграхауз». Б этом «Буграхаузе» помещены немецкие полиграфические машины. Мало кто знает у нас, какие друзья эти машины — и наши, и социалистических братских стран. Они печатают болгарскую «Работническо дело», польскую «Трибуна люду», чешскую «Руде право», советские «Известия» и «Правду», и далеко-далеко по земному шару идут их терпеливые железные руки, потомки дела Гутенберга, чтоб воплощать письменное слово в печатное.