Александр Александров - Подлинная жизнь мадемуазель Башкирцевой

• Название: Подлинная жизнь мадемуазель Башкирцевой
• Автор: Александр Александров
• Издательство: Захаров
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2003
• ISBN: 5-8159-0310-8

Мария Константиновна Башкирцева (1860—1884), русская художница, автор всемирно известного «Дневника», написанного ею по-французски и несколько раз выходившего по-русски. (Наиболее полный текст публикуется в «Захарове» летом 2003 года.) Большую часть жизни прожила в Париже, где и умерла в возрасте 24 лет. Несмотря на столь ранюю смерть от чахотки, прожила удивительно полную и яркую жизнь. Была множество раз влюблена, больше всего на свете жаждала славы и поклонения, переписывалась с Эмилем Золя и Ги де Мопассаном, выставляла свои картины в Парижском Салоне и получала награды, общалась с замечательными людьми. Всё это так и не увидело света: дневник в традициях того времени был сильно сокращен наследниками, которые убрали оттуда самые сокровенные и интимные подробности ее жизни и частной жизни ее семьи. Александр Александров восстанавливает всё то, что осталось за кадром: множество лет он изучал жизнь Муси, как называли Башкирцеву ее близкие, и вряд ли кто знает о ней больше, чем он. «Кто такая Мария Башкирцева? Многим это имя ни о чем не говорит, кто-то слышал про рано умершую в 1884 году русскую художницу, жившую в Париже, некоторые читали ее написанный по-французски «Дневник», неоднократно издававшийся в русском переводе в конце XIX — начале XX века и недавно переизданный вновь. ...Какой соблазн изложить законченную человеческую жизнь, наполненную чаяниями и страданиями, душевной и физической болью; жизнь, вызывающую предельное сопереживание в чувствительных душах; и покуда такие души — а их миллионы! — не переведутся на земле, ей, Башкирцевой, будут сочувствовать...»

---

денди, а в жилах д’Орсе текла алая французская кровь. Это был нервный сангвиник с

широкими плечами и необъятной грудью, как у Франциска I, привлекательной наружно-

сти. Его рука - чудо красоты, а не гордыни, а манера ее подавать завоевывала сердца. Не

то, что высокомерный shake-hand (рукопожатие - анг.) денди... Д’Орсе был приветлив и

благосклонен, словно король, а благосклонность - чувство, совершенно незнакомое ден-

ди”.

Барбе д’Оревильи, умерший почти в нищете и неизвестности, в маленькой комнат-ке в

рабочем районе Парижа, писал, что “во Франции оригинальность не имеет пристани-ща; ей отказано в крове и пище; ее ненавидят, как отличительную черту знати. Она побу-ждает

людей заурядных набрасываться на тех, кто на них не похож; впрочем, их укусы не ранят, а

только пачкают. “Будь как все” - для мужчин так же важно, как правило, которое внушают

девушкам “Пусть мнение о тебе будет добрым - это необходимо” (Женитьба Фи-гаро)”.

Впоследствии мы увидим, что эти слова в полной мере будут относиться и к самой Марии

Башкирцевой. Своей оригинальностью она всегда будет выламываться из строя. Ее,

безусловно, можно было бы назвать фатоватой, но, к сожалению, это слово нельзя

применить к женщине.

Одним из последних денди, незадолго до того, как Мария Башкирцева появилась во

Франции, был поэт Шарль Бодлер, написавший в 1863 году несколько страниц о ден-дизме

в статье “Поэт современной жизни”.

“Богатый, праздный человек, который, даже когда он пресыщен, не имеет иной цели,

кроме погони за счастьем, человек, выросший в роскоши и с малых лет привыкший к

услужливости окружающих, человек, чье единственное ремесло - быть элегантным, во все

времена резко выделялся среди других людей. Дендизм - институт неопределенный, такой

же странный, как дуэль...

Неразумно сводить дендизм к преувеличенному пристрастию к нарядам и внешней

элегантности. Для истинного денди все эти материальные атрибуты - лишь символ ари-

стократического превосходства его духа. Таким образом, в его глазах, ценящих, прежде

всего изысканность, совершенство одежды заключается в идеальной простоте, которая и в

самом деле есть наивысшая изысканность. Что же это за страсть, которая, став доктриной, снискала таких властных последователей, что это за неписаное установление, породившее

столь надменную касту? Прежде всего, это непреодолимое тяготение к оригинальности, доводящее человека до крайнего предела принятых условностей. Это нечто вроде культа

собственной личности, способного возобладать над стремлением обрести счастье в дру-

гом, например в женщине; возобладать даже над тем, что именуется иллюзией. Это горде-

ливое удовольствие удивлять, никогда не выказывая удивления. Денди может быть пре-

сыщен, может быть болен; но и в этом последнем случае он будет улыбаться, как улыбал-

ся маленький спартанец, в то время как лисенок грыз его внутренности”.

Бодлер хорошо понимал сущность дендизма, потому что сам был денди. Кто-то из его

друзей назвал молодого Бодлера “Байроном, одетым Браммеллом”.

С ним связан и один забавный анекдот. Однажды Бодлер выкрасил свои волосы в зеленый

цвет и пришел в гости, рассчитывая на эффект. Но за весь вечер мудрый хозяин, хорошо

понимавший Бодлера, не задал ему ни одного вопроса по этому поводу. Под конец Бодлер

не выдержал и спросил напрямую, неужели никто не заметил, что у него зеленые волосы.

- Что же в этом особенного, мой друг, - усмехнулся хозяин, - они у всех людей зе-леные.

Не могу здесь не упомянуть и другой анекдот, связанный с именами Бодлера и Бар-бе

д’Оревильи, которые были, не только знакомы, но и дружили до самой смерти Бодлера.

Однажды д’Оревильи напечатал рецензию на книгу стихов Бодлера “Цветы зла”. Бодлер, явившись к нему, притворился, что он оскорблен его отзывом:

- Милостивый государь, в своей статье, вы осмелились коснуться интимных сторон моей

личности, я поставил бы вас в довольно неловкое положение, если бы послал вам вызов, так как вы, будучи правоверным католиком, кажется, не признаете дуэли?

Д’Оревильи отвечал:

- Страсти мои я ставлю всегда выше моих убеждений. Я к вашим услугам, мило-стивый

государь!

Герцог Гамильтон был тоже довольно эксцентричным молодым человеком. Экс-

центричность необязательна для денди, но оттеняет его природу. Как-то на прогулке в

Баден-Бадене огромные доги герцога Гамильтона напугали баденскую принцессу, и ему

было запрещено гулять с собаками. Уже на следующий день герцог появился на промена-

де, ведя на поводке свинью. Вообще-то в подобном эпатаже он далеко опередил свое вре-

мя, он делал то, что возмущало буржуа, такие вещи впоследствии усиленно стали практи-

ковать футуристы в начале 20 века и сюрреалисты значительно позже. Сальватор Дали, например, прогуливался с дикобразом. А Висконти на премьере своего фильма «Леопард»

появился с леопардом на поводке.

Герцог Гамильтон был настолько богат, что мог себе позволить снять на вечер ба-денский

театр, чтобы насладиться “Прекрасной Еленой” в обществе нескольких своих друзей. К

слову о его богатстве: он имел земельный доход 141 000 английских фунтов стерлингов в

год и по доходам (в 1883 году) стоял на девятом месте среди высшей аристо-кратии того

времени в Великобритании, пропустив впереди себя герцога Вестминстерско-го, герцога

Бэклюил Квинсбери, герцога Бедфордского, герцога Девонширского, герцога

Нортумберлендского, графа Дерби, маркиза Бьюта и герцога Сазерлендского. Однако

имена! Надо признать, что у Марии Башкирцевой губа была не дура.

Во Франции к этому времени дендизм как привнесенный извне институт уже прак-

тически умер, но в соседней Англии социальной устройство и конституция еще долго бы-

ли и будут благодатной средой, как пишет Бодлер, “для достойных наследников Шерида-

на, Браммелла и Байрона”.

Понятно, что привлекало людей в дендизме и что привлекало Марию Башкирцеву в

герцоге Гамильтоне. Сущность этого хорошо определил все тот же Бодлер:

“И когда мы встречаемся с одним из тех избранных существ, так таинственно соче-

тающих в себе привлекательность и неприступность, то именно изящество его движений, манера носить одежду и ездить верхом, уверенность в себе, спокойная властность и хлад-

нокровие, свидетельствующее о скрытой силе, заставляют нас думать: “Как видно, это

человек со средствами, но, скорее всего, - Геракл, обреченный на бездействие”.

Обаяние денди таится главным образом в невозмутимости, которая порождена твердой

решимостью, не давать власти никаким чувствам; в них угадывается скрытый огонь,

который мог бы, но не хочет излучать свет”.

В изданным дневнике любовь Марии Башкирцевой представлена как детское увле-чение, но если взять неопубликованные записи и принять во внимание ее возраст в 1873 году, почти пятнадцать лет, то становится понятным, что эта девочка, скорее уже девушка, многое понимала.

“Потом, когда я была в английском магазине, он был там и насмешливо смотрел на меня, как бы говоря: “Какая смешная девочка, что она о себе воображает?” Он был прав тогда, я

действительно была очень смешной в моем коротеньком шелковом платьице, да, я была

очень смешна! Я не смотрела на него. А после, каждый раз, когда я его встречала, мое

сердце так сильно билось в груди, что мне было больно. Я не знаю, испытывал ли кто-

нибудь такое, но я боялась, что мое сердце бьется так сильно, что это услышат другие”.

(Запись от 2 августа 1873 года. В русских изданиях эта запись не датирована.)

Муся носила в то баденское время короткие платья, как девочка, хотя уже в Ницце,

продолжая носить короткие платья, она надевала дорогие украшения, словно взрослая

женщина.

Она и была уже почти взрослой женщиной, а не чистой наивной девочкой, как пы-тались

ее представить. Еще в ее раннем детстве дядя Жорж читал в ее присутствии ее гу-

вернантке m-lle Брэн порнографические книги, вернее то, что подразумевалось тогда под

порнографией.

“Этот монстр управлял и командовал всеми, а иногда забавлялся тем, что читал ужасные

книги m-lle Брэн, моей французской учительнице. Я слушала и понимала...” (Не-изданное, предисловие)

Она уже многое знает про мужчин и это тоже не без влияния беспутного дяди Жоржа. Она

не только мечтает о возвышенном, что не отличает ее от других девушек сво-его времени, но понимает порок и внимает ему.

“Пьянство это тот порок, который я предпочитаю у мужчин. Я хотела бы, чтобы у моего