Данте Алигьери - Божественная комедия. Рай

• Название: Божественная комедия. Рай
• Автор: Данте Алигьери
• Жанр: Проза

«Божественная комедия. Рай» – третья часть шедевральной поэмы великого итальянского поэта эпохи Возрождения Данте Алигьери (итал. Dante Alighieri, 1265 – 1321).*** Заблудившись в дремучем лесу, Данте встречает поэта Вергилия, и отправляется с ним в путешествие по загробному миру. Повидав вместе с Вергилием мучения грешников в Аду и Чистилище, Данте в сопровождении своей возлюбленной Беатриче оказывается в Раю. Здесь обитают блаженные, прожившие жизнь достойно, и среди них поэт узнает многих исторических персонажей. Две другие части этого гениального произведения – «Ад» и «Чистилище». Данте Алигьери заслуженно называют «отцом итальянской литературы». Это издание содержит уникальный редкий перевод легендарного произведения, который выполнил Н. Голованов.

---

Песнь шестнадцатая

На Марсе – Речь Качьявиды о современной Данту Флоренции.

1. О, жалкое дворянство нашей крови!
Коль человек тобою так гордится
Здесь на земле, – пустыне для любови, —

4. Теперь уже не стану я дивиться;
Зане и там, где страсть не извращает
Наш путь, – и там тобой я мог хвалиться!

7. Ты – плащ, из коего всяк вырастает,
Каймы к нему не прибавлявший новой,
Затем, что время вкруг его кромсает.[262]

10. С тем вы, какое древле Рим суровый,
Не дав его потомкам, ввел в обычай,
Приветное к нему я молвил слово.

13. Став одаль улыбнулась Беатриче
(Как про Джинервы первое паденье,
Нам говорит о Лапчелоте притча).[263]

16. – Отец! Меня, я молвил, позволенье —
Беседу с вами весть – так возвышает
Что больше я, чем есть, в сие мгновенье.

19. Моя душа в один исток сливает
Теперь все струйки радости и ветки —
И не разбитой радость отражает.

22. Скажите ж мне, кто были ваши предки;
Исчислите, о стебель мой желанный,
При вас событья, что в обычных редки;

25. Скажите про овчарню Иоанна
И назовите мне, какие мужи
При вас верховной почестью венчаны.» —

28. Как бурный вихрь, в пространстве вольном кружа
Огонь раздует в углях, – благодатный
Сей блеск, на ласку ласку обнаружа,

31. Прекрасней стал и ярче многократно;
И нежный глас, в лучей отверстых зеве,
Еще нежней ответ мне дал обратный:

34. – С тех пор, как Аvе ангел молвил Деве,
До мига, как, – ликующая в свете
Небес, – мать зачала меня во чреве,

37. Пятьсот и восемьдесят раз планете
Сей было надобно воспламениться,
Под Львом в созвездия вступая эти.

40. Моим отцам и мне пришлось родиться.
В последнем града вашего сестире,
Где бег ваш ежегодно повторится.

43. Кто были мои предки в этом мире, —
Поверь мне, прекратить удобней речи
Об этом, чем распространяться шире.

46. Все те, кто вплоть от Марса до Предтечи
Вооружались, – пятой части ныне
Живущих не достигнули б далече.[264]

49. Но кровь граждан, роднящихся с Фиггине[265]
И Кампи, – в совокупности их целой
Была чиста в последнем мещанине.

52. Пусть лучше-б их Флоренция имела
Соседями, чем, как теперь, надменно
До Треспиано расширять пределы,

55. Но принимать в свои мерзавцев стены
И нюхать вонь крестьян из Агульона,[266]
Для коих совесть потеряла цену!

58. Когда бы люд, всех боле развращенный,[267]
Не мачехой для цезаря явился,
Но словно мать его приял бы в лоно, —

61. Любой меняла, что у вас прижился,
С позором вновь зажил бы в Симифонте,
Где попрошайкой нищим он родился,

64. И в Монтемурло б оставались Конти[268]
И из Аконы Черки-бы не бывало
И в Вальдигреве жили-б Бондельмонти!

67. Для государства – бедствия начало
При первом к смеси всех сословий шаге,
Точь в точь как к порче тела шаг – завалы.

70. Погибнет вол слепой скорей в овраге,[269]
Чем агнец, и одною ранят сталью
Больнее, тем десятком лезвий шпаги.

73. Когда-б ты видел Луни, Урбисалья,[270]
Их процветание и их паденье,
И Кьюзи после них и Синигалья, —

76. Для твоего не стало-б новым зренья
То зрелище, как исчезают роды,
Точь в точь как городов исчезновенье.

79. Все ваши вещи – гибнущей природы;
Коль что вам вечным кажется – то юно[271]
И долголетно, ваши ж кратки годы.

82. Как брег морской затоплен силой лунной
И ей быть может вновь осушен сразу,
Так делает с Флоренцией Фортуна.

85. Не удивляйся ж моему рассказу
О флорентийцах древних, живших ране,
Чьи имена в былом не видны глазу!

88. Я видел роды Уги и Ормани,
Филиппи, Кателлини, Альберики,
О коих нет теперь воспоминаний;

91. Я видел, – столь же древни, столь велики,
Сияли роды Арка и Сапелла,
Ардинги, Сальданьери и Бостики.[272]

94. Дверь, что изменой столь отяготела
И над погибелью теперь на склоне, —
А, наклонясь, корабль утопит целый, —

97. Нуждалась в Равиньяни к обороне
И в Гвиде вместе с теми, кто зовомы
Великим именем Беллинчионе.[273]

100. Державство было Прессе уж знакомо;
Ефес и ручку шпаги Галигайа[274]
И прочие позолотили домы.

103. Росла колонка Шапки, расцветая[275]
С Саккетти, Джокки, Галли и Баруччи,
С тем, кто краснел, про гарнец вспоминая;

106. Был славен стебель доблестный Кальфуччи;[276]
Курульных кресел уж для дел державных[277]
Достигли Сидзи вместе с Арригуччи.

109. Но погибал гордец, не знавший равных![278]
Шар золотой был семенем расцвета[279]
Флоренции во всех деяньях славных.

112. Подумай, что отцы свершали это[280]
Тех самых, кто всегда толсты и жирны,
Когда епископа на месте нету!

115. Кичливый род, что притаится смирно[281]
Пред тем, кто кажет зубы им, но вместе
Кусает всех, кто кротки или мирны, —

118. Столь не имел достоинства и чести
И столь был низок, что еще Донато[282]
Родства с ним не хотел дозволить тестю.

121. Переселяется как раз тогда-то[283]
Уж с Фьезоле на рынок Капонсакко
И процветают Джуда с Инфангато.

124. Скажу я диво, верное, однако:[284]
Был вход в стене, вкруг града обнесенной,
От роду Пера прозванный; и всякий,

127. Кто носит герб великого барона,
Чье имя и чья слава ежегодно
На день Фомы бывают обновлены,

130. И рыцарство и герб свой благородный
Приял оттоль; хоть раз тот герб доставший
Примкнул по воле к партии народной.[285]

133. Цвел Гвальтеротти, доблестью сиявший,
И Борго было-бы миролюбиво,
К себе соседей новых не призвавши.[286]

136. Дом, где себе погибель всю нашли вы,[287]
Что ваше погубил навеки имя
И разлучил вас с жизнию счастливой, —

139. Сиял со всеми присными своими.
О, Бальдемонт! Какой ты сделал промах,
Наученный бежать союза с ними!

142. Сияла б радость в многих скорбных домах,
Когда-б Господь оставил в Эме скрытым
Тебя от нас, покуда не знакомых!

145. Но надо, чтоб на камне том разбитом,[288]
Что на мосту Флоренции остался,
В последний мира день ты был убитым!

148. Вот, с этими родами наслаждался
Наш город в столь незыблемом покое,
Что мир в нем повседневный продолжался;

151. Чрез них я видел родину такою
Могучей, что ее не обесславить
Лилеей на копье вниз головою,[289]

154. Как и нельзя раздорам окровавить!

Песнь семнадцатая

На Марсе. – Качьягвида предсказывает Данту изгнание и возлагает на него обязанность рассказать о всем виденном людям.

1. Того, чье безрассудство к детям строже[290]
Отцов творит, кто у Климены слову
Насмешки жаждал объясненья, – тоже

4. Я представлял для пламени святого,
Что из креста сияющих объятий
На встречу мне подвигнуться готово.

7. Мадонна молвила: Здесь будет кстати
Излить все то, что так тебя тревожит,
Будь лишь на воске чище след печати.

10. Хоть твой рассказ нам знанье не умножит,
Яви ту жажду, коей ты невольник,
Да утолить ее другой возможет. —

13. – Мой стебель дорогой и сердобольник!
Ты, зрящий так, как зрим мы невозможность,
Чтоб два прямых вместились в треугольник,

16. Земных судеб случайность всю и ложность,[291]
Все созерцая в светлом том зерцале,
Где вечность в миг сбирает непреложность![292]

19. Когда еще с Виргилием вначале
Я обходил мир мертвых или гору,
Где грех искуплен, духи провещали

22. Мне то, что ждет меня в грядущем скоро.
Хоть твердостью окреп я крепче башен,
Противящихся грозных бурь напору,

25. Но все ж пусть будет голод мой угашен,
И станет мне судьба моя известна:
Удар стрелы известной меней страшен! —

28. Огню, со мной мелодией прелестной
Речь ведшему, по воле Беатриче,
Так откровенно молвил я и честно.

31. И не иносказанием иль притчей,
Как до явленья Агнца в человечьей
Природе Бог вещать имел обычай, —

34. Нет! Прямо и в латинской ясной речи
Сказал, светясь улыбкой чрезвычайной
Мой прародитель в мире и предтеча:

37. Что на земле вам кажется случайно,[293]
Все в вечном предусмотрено прозренье;
Оно в себе все отражает тайны.

40. Хотя свободна тварь притом неменей,
Как наблюдаемый на водной глади
Свободен челн в избрании движений.

43. Как звук органа в ухе, все, что сзади
Грядущих лет таят судьбины недра,
В моем все отразилось вещем взгляде.

46. Как изгнан Ипполит изменой Федры,[294]
Из родины так будешь ты сурово
Извергнут, клеветой облитый щедро.

49. Того хотят, затем и строят ковы,
Того добиться тем безбожным надо,[295]
Кто каждый день Христа продать готовы.

52. Изгнанью клевета прибавит яду;
Но правду Божья месть объявит мукой
Гонителям и карой без пощады.

55. Со всем, что мило, ждет тебя разлука,
И будет эта боль тебе знакома
От первых стрел карающего лука.

58. Ты будешь к хлебу привыкать чужому,
Узнаешь то, как горек он и солон,
Как лестница крута к чужому дому.

61. Чтоб жребий был изгнанический полон, —
Сброд обществом тебе быть предназначен;
И будет горше всех тебе тяжел он!

64 Им всякий след пристойности утрачен;
Но их – не твой лоб оттого краснее
Печатью срама будет всеж означен!

67. И явится их глупость тем яснее,
И все твои усилия направит,
Чтоб сам ты стал всей партией своею.

70. Гостеприимством пред тобой прославит
Себя Ломбардца щедрого десница,
Что лестнице своей орла доставит.

73. Так благосклонен он к тебе явится,
Что до тебя его благодеянье
Дойдет скорей, тем просьба народится.

76. И ты узнай – планеты сей сиянье[296]
Его рожденье ярко освещает,
Свой отпечаток дав ему заране.

79. Еще покуда мир его не знает,
Так как с его рождения девятый
Свой круг движенье солнца совершает.

82. С дня, как обманет Генриха проклятый[297]
Гасконец, – впредь уж эту добродетель
Ни труд не в силах устрашать ни траты.

85. Отыщется ему подобный в свете ль
По щедрости, – покажет само дело,
А доблести – его же враг свидетель.

88. В изгнании ему доверься смело!
Взводя и низлагая правосудно,
Изменит многих смертных он уделы.[298]

91. Знай будущее – но лишь ты!» И чудный
О будущем рассказ он вел поряду,
Во что и очевидцам верить трудно,

94. Прибавив: Сын мой! Вот что ведать надо,
Да, путь свой пред тобою обознача,[299]
Тебе не строит будущность засады.

97. Но не завидуй ты врагов удаче,
Зане поверь, тебя еще живого
«Достигнет весть о горе их и плаче» —

100. На том прервал блаженный светоч слово,
Явив безмолвьем, что покончил с тканью,
Которой подал я ему основу.

103. И я, как обратившийся в незнанье
К тому, кто доброхотный и совестный,
Разумно помогает в обстоянье:

106. Отец! сказал, мне видно и заметно,
Как время даст коню несчастья шпоры,
Что бьет тем резче тех, кто безответны.

109. Но осторожность я возьму в опору,[300]
Да, изгнан с родины, стихом беспечно
Других приютов не лишусь в ту пору;

112. Зане в краю, печальном бесконечно,
И на горе, отколь был уготован
Восход мой в небо, и в стране, ей вечной

115. Не раз был мне то там то здесь дарован
Извет, приятный далеко не всюду
Для тех, чей вкус лишь сладким избалован.

118. А коль я правде робким другом буду,
Меж тех, кому наш век уж станет старым
Боюся я за то приять остуду[301]

121. Так я сказал, и светлость новым жаром,
Как зеркало пред солнца ясным взором,
Нате слова зарделася недаром

124. И молвила в ответ мне: Те, которым[302]
Свой тяжек срам или чужого срама
След, – у язвятся те твоим укором.

127. Но все что видишь, расскажи все прямо;
Тем, у кого свербит, оставь чесаться
И без утайки все являй упрямо.

130. Пускай на пробу горькими явятся
Твои слова, – но смысл их сладок станет,
Когда в уме они переварятся.

133. Пусть песнь твоя подобно буре грянет,
На потрясение во всем высоком,
Да вновь оно тем жизненней воспрянет!

136. Знай, что перед твоим открыты оком
В пути чрез Ад и Гору в эти сферы
Лишь души славные – не ненароком.

139. Затем, что ум внимание и веру
Достачно и долго не дарует
Из темного источника примеру.

142. Лишь то, что славно, то людей волнует!

Песнь восемнадцатая