Игорь Красавин - Techne. Сборка сообщества

• Название: Techne. Сборка сообщества
• Автор: Игорь Красавин
• Жанр: Философия
• ISBN: 978-5-4474-0330-0

Книга посвящена социально-философскому и политико-экономическому анализу эволюции общества. Исследование основывается на представлении о гетерархии как фрактальной структуре социальности. Показано, что любые формы социальной жизни фундаментально едины между собой в качестве коммуникации и различаются композицией множественных отношений. Динамика процессов самоорганизации представлена на примере иерархических институциализированных сообществ, где власть и капитал являются средствами социальной организации. Показана институциональная динамика исторических сообществ и условия формирования традиционного и капиталистического типов организации. Анализируется повторяющееся сходство и условия дифференциации в организации политико-экономических институтов. Объясняется роль частных лиц как источника социальной сложности и развития.

Издание второе, исправленное и дополненное

---

Как и Аристотель, «Гуань-цзы» исходит из необходимости ограничения чрезмерного богатства и чрезмерной бедности, поскольку это нарушает устойчивость сообщества. Взаимная заинтересованность и ограничение участниками друг друга, напротив, придают институциональной структуре отношений дееспособность, что позволяет реализовать интересы всего сообщества и упрочить его вариативное общение. Этому требованию соответствует присутствие многочисленного среднего класса, людей, чьи интересы и цели достаточно долгосрочны, кто заинтересован одновременно в динамике и в устойчивости отношений, чьи властные притязания не абсолютны и могут корректироваться. Но как бы ни были искусны подобные советы, сочинения типа «Гуань-цзы», «Артхашастры» считались, в основном, ересями; Аристотель стал для античности не правилом, а исключением. Схожая судьба постигла и сочинения Макиавелли. Доминирующей общественной идеологией выступало представление о неизменных образцах почитания идеалов, ритуалов, личной мудрости, божественного провидения и прочих формах патернализма, что характерно для традиционных обществ, независимо от того, западные они или восточные.

Бурное развитие Европы Нового Времени в XVIII в. вновь вызвало интерес к анализу устройства политико-экономической системы общества и его связи с социальной структурой. К мыслям, схожим с воззрениями Аристотеля и «Гуань-цзы», пришел А. Смит две тысячи лет спустя. Помимо широко известной идеи разделения труда как одного из основополагающих экономических процессов, важным замечанием Смита был анализ устройства общественных связей и тех инструментов влияния, которыми обладает каждый из участников. Социальные позиции крестьян, ремесленников и буржуа оцениваются, исходя из многочисленности этих групп, форм их повседневной деятельности, интересов и предпочтительных практик. Смит обращает внимание на то, что эти сегменты в ходе социального взаимодействия могут быть «собраны» по-разному, и воспроизводит уже известное противопоставление Аристотеля традиционного общества капиталистическому37.

В традиционной социальной структуре основной общественный интерес задается крестьянами и ремесленниками как самыми многочисленными группами. Буржуа (торговцы и банкиры), которые их обслуживают и связывают общими сетями обменов и кредита, более влиятельны и богаты. Однако интересы других групп не могут быть, по мнению Смита, принесены в жертву интересам олигархии, поскольку это приведет к обогащению последних за счет остальных участников. И он был вовсе не одинок в таком мнении, напротив, интеллектуалы и бюрократы Просвещения мыслили так же38. В XX в. на этом положении настаивал В. Ойкен, но общественность в данном вопросе больше волновали темпы промышленного роста.

А. Смит рассматривал капитал не только как синоним богатства, но прежде всего как инструмент социальной организации39. Использование этого инструмента в интересах большей части общества ведет, по мысли автора, к его процветанию. Имеется в виду, что употребление капитала в данном случае задается нуждами частных и коллективных земледельческих и ремесленных хозяйств, обслуживающих местные рынки. Другой путь определяется крупной экспортной торговлей, которая за счет кредита увеличивает хозяйства и создает мануфактуры. С увеличением объемов производства и снижением операциональных издержек понижаются цены на товары, но одновременно ремесленники и крестьяне лишаются привычных способов существования, рынков, что ведет к их разорению и деформации общественных отношений.

Теория Смита не учитывала жестокую статусную конкуренцию между разными странами, поддерживающуюся при помощи экспортной торговли. Его ныне менее известный современник И. де Пинто указывал, что успех в этой борьбе невозможен без концентрации капитала, посредством государственного долга собираемого с частных финансистов и оплачиваемого высокими налогами. Имеется в виду второй способ употребления капитала, при котором достаточные гарантии буквально из ничего умножают его в несколько раз по сравнению с номинальной величиной: «разница всего в полпроцента решает все дело»40. Более того, Пинто продемонстрировал способность финансового рынка к циклической самоорганизации и преодолению неравномерности распределения доходов в виде поочередных взаимных банкротств чрезмерных должников и заимодавцев (а именно в проблеме бесконечной задолженности упрекали капиталистов). Хотя второй способ употребления капитала создает крайне неравную социальную структуру, он, в отличие от модели Смита, позволяет сообществу проводить активную экспансию, оказывая экономическое и политическое воздействие на другие страны. Коммуникативные способности сообщества раскрываются, позволяя ему достраивать себя, получая отсутствующие прежде возможности и ресурсы41.

Несмотря на признание А. Смита классиком и одним из родоначальников экономики как науки, последующие авторы оставили в стороне тезис о воздействии на общество различных способов центрации социальных отношений и позиций участников. По причинам экономического и политического доминирования западных капиталистических стран, прежде всего Великобритании, над более многочисленными и богатыми восточными традиционными сообществами представители классической политэкономии принимают капиталистическое устройство общества как само собой разумеющееся и основной упор делают на организации политической свободы, детализации экономических процессов и вере в функциональный рационализм как основание социализации42.

В частности, Д. Рикардо и Дж. С. Милль прежде всего обращают внимание на разделение труда и организацию производства; капитал рассматривается как ресурс производства, а не социальной организации. Возможность политического равенства отношений, которую в конце XVIII в. увидела образованная публика, способствовала появлению представлений о рациональном и равно упорядоченном обществе43. Теории утилитаризма И. Бентама и позитивизма О. Конта явились онтологическим и практическим обоснованием идеи гомогенности общества. Методологически представление о гомогенности, линейности общественных отношений было определено логическими постулатами классического естествознания, и А. де Сен-Симон собирался «проложить новый физико-математический путь человеческому пониманию». Все вместе это привело общественные науки к представлению о равном воздействии процессов коммуникации на общество как бесконечно повторяющихся и бесконечно равных законов.

Вслед за И. Кантом науки взялись за поиски общих трансцендентальных условий, находя для каждого аспекта общества ту или иную идеальную структуру. Для начала социальные науки занялись поиском вечного двигателя – такого идеального социального, экономического и политического устройства, которое было бы равновесным, а следовательно, однообразно управляемым с помощью институтов типа свободного рынка или государства, одинаково воздействующих на аудиторию. Не найдя такового, науки все более переключались на решение узкоспециальных вопросов и оптимизацию работы отдельных общественных институтов, деятельность которых, как считается, в равной мере отвечает всем интересам всех людей. Как следствие, возрастал прикладной, практический аспект исследований, вопросов и решений, тогда как теория принимала академический характер, иначе говоря, становилась «болтовней».

Однако время от времени социальные процессы подкидывали каверзные вопросы, например почему сообщества развиваются по-разному; почему люди не могут изменить обстоятельств своего существования, даже если прекрасно осознают их; почему пороки неискоренимы; почему одни богатеют, а другие беднеют и т. д. Не найдя ответов, оставалось лишь развести руками и объявить о принципиально неразрешимой загадке общественного устройства либо толковать что-то такое о «культуре», «традициях» и прочих воплощениях духа, наконец, пользоваться стереотипами и приписывать разным народам и социальным группам какие-то особенные свойства, предопределяющие какой-то особый путь существования.

В ходе исторического процесса институциональное устройство общества изменялось, реагируя на существовавшие практики, но научное объяснение этому исходило из идеальной структуры отношений, в равной мере согласующей условия, интересы и возможности сообществ – индивидов, групп, стран и народов, вне зависимости от условий их существования и позиций во взаимной коммуникации. В работах Г. Гегеля, О. Конта, Г. Спенсера, Э. Дюркгейма, М. Вебера и Т. Парсонса объяснение социального развития синтезировало теоретические представления о взаимосвязанности общества как целого, но попытки выйти на поверхность повседневной реальности оборачивались апологией собственного или желаемого социального порядка. Теоретически все сообщества были равны, практически – различны. Ситуацию сообществ, неравно реализующих «равные» возможности, стали имплицитно объяснять «развитием» и «отсталостью», корни которых также имплицитно усматривались в культуре народов, а границы – в пределах национальных государств.