Макс Вебер - Аграрная исстория Древнего мира

• Название: Аграрная исстория Древнего мира
• Автор: Макс Вебер
• Издательство: КАНОН-пресс-Ц, Кучково поле
• Жанр: История
• Год: 2001
• ISBN: 5-93354-010-2

Очередная книга большой серии «Публикации ЦФС» (малая серия «LOGICA SOCIALIS») представляет собой первую книгу двухтомника, в который входят три весьма важных для понимания творчества М. Вебера труда по исторической социологии: «Аграрная история Древнего мира», «История хозяйства» и «Город».

В первую книгу включены «Аграрная история Древнего, мира» и, в качестве приложения, очень важная для понимания всех трех работ М. Вебера статья М. Ростовцева «Колонат».

---

Теперь спрашивается: какое влияние эта свобода оборота и его обеспеченность в связи с государственным устройством, опиравшимся на демы, оказала на социальное расчленение страны (des platten Landes), в частности в Аттике?

Свобода земельного оборота отнюдь не есть всецело дело рук Солона. Им впервые, несомненно, создана свобода завещания. Во всем другом он, может быть, создал вновь столько же ограничений (запрещение скопления участков в одних руках), сколько их устранил. Поддерживавшаяся за последнее время много раз (Фюстель де Куланж, Вильбрандт) гипотеза, будто Солон устранил повсеместно существовавшую до тех пор в Аттике родовую собственность на землю, которая исключала всякий земельный оборот и всякую индивидуальную частную собственность, никоим способом не может быть удостоверена и находится в противоречии с тем, что нам дает традиция об установленном Драконом цензе гоплитов и о солоновских классах (со всеми аналогичными явлениями), которые, несомненно, существовали до него для поимущественного распределения налогов и воинской повинности и тем самым заставляют предполагать существование индивидуальных имущественных различий, а также и со всеми, аналогичными явлениями. В древности «роды» («Geschlechter») повсюду моложе, чем (конечно, в нормальном порядке с помощью прав ретракта связанная с семьей) частная собственность на землю, являющаяся продуктом дифференциации, развивавшейся в связи с доходами от торговли и военной добычи. Не имеется никаких достоверных известий о тех отношениях, какие предполагает эта теория. Соображения Вильбрандта об ограничениях земельного оборота переносят в далекое прошлое законодательные ограничения, которые были установлены в интересах обеспечения военной повинности граждан, а то, что он говорит о πρασις έπι λύσει, свидетельствует о том, что он упускает из виду, что «покупающий» кредитор приобретал не собственность, а подлежащее выкупу право, но право на землю, а не лишь на доходы с нее (что нигде не встречается). Точно так же я не могу присоединиться к мнению Свободы, будто бы «гектемории»[294] были «зависимыми» («Höriger»), наподобие спартанских илотов. (Что они, с другой стороны, не могли быть рабочими, поставленными по подряду («Akkordarbeiter»), было уже замечено.) То, что Свобода говорит об их положении в наследственном праве, далее, об их glebae adscripti[295], об их праве на защиту их прав, об их барщине и т. д., — все это гипотезы и, поскольку речь идет о возникновении крупного производства, по-моему, гипотезы совершенно невероятные, явившиеся на свет (как и гипотезы относительно Рима у К. И. Неймана) благодаря тому, что автор, увлеченный работами нашего ученого мэтра Г. Ф. Кнаппа, перенес в Древний мир блестяще изображенный им чисто современный процесс. Об «отмене» Солоном института крепостных (лично зависимых) не сохранилось никаких известий, которые, однако, непременно существовали бы, если бы он действительно сделал это. Что он устранил надобность в судебной клиентеле — это было совершенно правильно выведено из сохранившейся до нас традиции (но в то же время это естественно предполагает существование плебейской свободы до него). Πελάται, т. е. неимущие и поэтому состоящие у кого-нибудь клиентами рабочие, получают отныне право выступать в качестве стороны в судебных процессах. (Но они не тождественны с гектемориями, в пользу чего высказывается встречающееся уже у античных лексикографов мнение.) То, что остается верного в соображениях Свободы, могло бы быть принято во внимание и при построении гипотезы, согласно которой гектемориями были (см. выше) отдавшие свою землю в залог должники, землей которых владел кредитор, предоставляя им обрабатывать ее в качестве арендаторов из части урожая. Может быть, то, что все платили «шестую часть» урожая, есть результат законодательного регулирования, которое имело значение ограничения прав кредитора. Солон, во всяком случае, уничтожил это учреждение, подвергнув реформе все долговое законодательство и кассировав все существовавшие тогда обеспеченные залогом долговые обязательства (тем самым, следовательно, и существовавшие долговые обязательства гектемориев и самую эту социальную категорию). Во всяком случае, с Солона не существует более этого отношения. Единственное место, в котором имя Солона упоминается в свяьи с арендой земли за часть урожая (Поллукс, VII, 151), только подтверждает это: закон Солона занят судьбой земли, «γή έπιμορτος» (т. е. освобождением ее из-под заклада), а не сословия έκτημόριοι[296].

Какую форму избрал Солон для уже упомянутого раньше ограничения скопления земли в одних руках, сведений об этом до нас не дошло. Судя по тексту соответствующего места Аристотеля (Политика, II, 4, 4), едва ли это было прямое запрещение. Общее запрещение (о котором, как о существующем, упоминает Аристотель) продажи земли, лежащей в отдалении от города, городским жителям (т. е. знати) представляется вполне вероятным в эпоху происходившей в Афинах партийной борьбы между педиаками и диакриями[297]; но тогда оно должно быть приписано скорее Писистрату. Очень возможным, напротив, представляется, что ограничения приобретения земли за пределами своего дема существовали при организации Клисфеном управления Аттики на основе демов, вероятно, со времен Писистпрата, в правление которого должна была произойти парцелляция земли[298], находившейся ко времени Солона в руках немногих («δί ολίγων»). Ибо еще в IV в. до P. X. аттические демы, ведшие кадастр, взимали особый налог с земельного владения тех, кто не принадлежал к дему. Этот налог («έγκτητικόν») был, конечно, чувствительным ограничением и для помещения капитала в земельные ипотеки. В общем это указывает на существование крепко сплоченных местных общинных союзов (Gemeindeverbände) внутри страны. В течение всего V в. до P. X., несмотря на ужасающие опустошения, произведенные Пелопонесской войной, а также в IV в. до P. X. и аттическая местная община (Landgemeinde) представляет собой живое единство, как это подтверждают источники (хотя вопрос о ее финансовом положении не выяснен Плотейской надписью, так как неизвестно, составляют ли 22 000 драхм ее капитал или годовой расход). «Дем» владеет собственной землей (а также полями, виноградниками, а иногда и театром и, несомненно, всякого рода тавернами), управляет ею, сдает в аренду (дем Айксоне — на 40 лет); он же есть округ для набора войска: заболевший может поставить за себя в войско заместителя из своего дема; он есть самый мелкий податной округ, он определяет, следовательно, кто обязан вносить подать (προεισφορά[299]); наконец, он принимает участие в выборах (при помощи жребия) членов буле. Документы, касающиеся пританов, говорят об участии в выборах всех демов соответствующих фил, и даже, по-видимому, в основе лежал принцип пропорционального представительства. При этом именно принцип наследственной принадлежности к дему решительно противоречил идее, лежавшей в основе как клисфеновской, так и писистратовской политики. Их целью было создать политическое господство землевладельцев средней руки, способных нести службу гоплитов, разрушить крупные родовые союзы. Для этой цели, как в демократических общинах Италии каждый нобиль был приписан к цеху, так здесь каждый знатный был приписан к деревне, а его лежавшее вне этой деревни земельное владение подвергалось особому обложению. Впоследствии (неизвестно, когда) фратриям было поставлено в обязанность принимать в свой состав как ομογάλακτες (старинная знать), так и όργεωνες (искусственно созданные quasi-gentes из новых граждан), позднее также θίασοι[300], т. е. свободно формировавшиеся союзы граждан, принадлежавших к неоседлому, не имеющему никакой родовой организации населению[301]. И если в первой надписи Демотионидов (начало IV в. до P. X.) древний ойкос (эвпатридовский род) Декелеев еще занимает во фратрии, как остаток древних прав, положение своего рода официального адвоката при отправлении фратрией ее важнейшей функции: занесения в списки граждан, то во второй надписи (середина IV в. до P. X.) первой инстанцией в решении вопроса о внесении в списки граждан является исключительно θίασος, и вмешательство знати отсутствует. Фратрия и дем демократизировались. Демы поставили кадры могучего афинского войска гоплитов во времена наивысшего могущества Афин (480–460 до P. X.), и в первую голову крестьянство. Из 30–33 тыс. зевгитов (кроме 2000–2400 пентакосиомедимнов и всадников), входивших в состав афинского войска (кроме 20 000 фетов[302]) в 431 г. до P. X., по исчислению Э. Мейера, большинство принадлежало, по всей вероятности, к сельскому населению.