Александр Майоров - Правда об Афганской войне. Свидетельства Главного военного советника

• Название: Правда об Афганской войне. Свидетельства Главного военного советника
• Автор: Александр Майоров
• Издательство: Издательство «Права человека»
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1996
• ISBN: 5-7712-0032-8

Автор повествует от первого лица о событиях 1980–1981 годов. Этот период Афганской войны чрезвычайно мало освещен отечественными и зарубежными исследователями. Многие факты, приводимые в книге, никогда и нигде прежде не публиковались. К книге прилагаются черно-белые репродукции подлинных рабочих карт боевых действий и дислокации войск из личного архива А. Майорова.

Книга написана в жанре документально-исторического повествования от первого лица и по сути является исповедью.

---

— Радиосигнала из Герата ждали в Кандагаре, Гардезе, Мазари-Шарифе, возможно, и в Джелалабаде…

Любезно кивнув, они с Анахитой отошли.

Подошел и поздоровался Кештманд. Сказал о том, что сообщение по дорогам Кушка — Кандагар и Термез — Кабул налажено и подтвердил, что количество диверсий после Герата пошло на спад. Хорошо отозвался о моем заместителе по тылу Иване Харитоновиче Коломийцеве, сумевшем вместе с афганскими министрами организовать плановую доставку грузов из Союза. Премьер-министр оказался вполне доволен тем, что накануне весенних полевых работ в Афганистан поступают и горючее, и техника.

Председатель правительства, министр планирования и экономики Султан Али Кештманд выделялся среди деятелей государственного и политического руководства ДРА компетентностью, знанием экономических за конов, трудолюбием и немногословием. Ревниво относился к этим качествам Кештманда даже Хафизулла Амин — сам человек умный, сильный организатор и коварный политик. Ревность эта в конце концов выразилась в том, что Амин решил избавиться от Кештманда как от соперника и возможного претендента на первый пост в государстве, упрятав его в тюрьму.

Мы знали о прежних дворцовых интригах, как знали и теперь о недостатках и достоинствах руководящих деятелей, о взаимной ревности между ними. Поэтому не показывали на людях своей симпатии к Кештманду, не обнаруживали связанных с ним надежд на возможную расстановку сил в будущем. Если бы что-то подобное стало известно Бабраку — а уж люди Наджиба смогли бы нужным образом преподнести такую информацию, — то Кештманда непременно уличили бы в каком-нибудь заговоре против Апрельской революции или Политбюро ЦК НДПА. И тогда «заговорщику» в лучшем случае светила бы тюрьма.

Знал ли Кештманд о нашем отношении к нему, о том, что он один из тех людей, на кого мы делаем ставку, думая о будущем Афганистана? Вероятно, нет. Хотя, возможно, догадывался.

Собравшиеся пили и закусывали по мере того, как официанты в белых перчатках предлагали еще и еще. Но вот свита примолкла, и Король вышел на середину. Признаюсь, я по-черному позавидовал дисциплине и показной уважительности, проявленным по отношению к руководителю его людьми.

Бабрак Кармаль с гордостью сообщил, что товарищ Брежнев и другие товарищи из советского руководства — верхушку он назвал поименно — пригласили большую делегацию из Афганистана для участия в работе XXVI съезда КПСС.

— Мы готовы доложить КПСС и мировому революционному движению, — сказал Бабрак, — насколько успешно идет вооруженная борьба, насколько успешно укрепляется народная власть и развивается демократия в славном, древнем и любимом нами Афганистане.

Посол одобрительно кивает и, похоже, готов подсказать Бабраку нужные слова. Весь вид главы советской колонии выражает уверенность в том, что Афганистан скоро станет шестнадцатой советской республикой.

Все радостно аплодируют. Товарищ О. подпрыгивает на месте. И только на лице Кештманда — восковая маска.

Вот посол обнялся с Бабраком и выпил с ним до дна по полному фужеру.

Спокоен и безупречен Халиль Ула, радостно блестят глаза близнецов-братьев Нура и Зерая, хмурится курносый Наджиб, рядом улыбается, не стараясь согнать с лица тень озабоченности, Лоэк. Очаровательна в своей загадочности Анахита — похоже, она лишь терпит все происходящее…

Ни словом, ни звуком не обмолвился Бабрак о идущих по всей стране боях.

Вот и скажи-ка теперь, дядя, ведь недаром?..

Мутный осадок остался у меня на душе от этого мероприятия в резиденции главы государства.

Мы вернулись в офис, и Черемных опять повторил:

— Пора менять конька.

— Ему еще выступать на съезде в Москве, — напомнил я.

ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ

К середине февраля 1981 года мы ужесточили режим комендантского часа во всех провинциальных центрах страны, выставили засады на дорогах и караванных путях, усилили охрану и сопровождение автомобильных колонн, идущих с грузами из Союза. Боеспособные подразделения афганской армии и советских войск были выставлены для жесткой обороны всех административных, партийных и общественных учреждений. Работала на нас и официальная пропаганда, осуждающая террор и диверсии. Разумеется, главное внимание мы уделяли боевым действиям по плану января-февраля. Все это вместе взятое позволило свести к минимуму эффект от террористических и диверсионных актов моджахедов.

Казалось, мы могли теперь сосредоточиться на установлении власти в отвоеванных у душманов волостях и уездах. Конечно, что-то делалось и решалось успешно. Но, к сожалению, особой твердости и веры в победу не было. Не прибавляла этой веры и помпезность, с которой Бабрак и его делегация улетели 15 февраля в Москву на XXVI съезд КПСС. Проводы делегации обставили с истинной восточной торжественностью.

Постепенно я освобождался от сплина после Герата. Пришла пора разрабатывать план боевых действий на весну, то есть на март-май месяцы. (На этот раз вместо планирования на два месяца сочли целесообразным планировать на три месяца. Цель, естественно, была та же: добиться полной победы и установления власти по всей стране.)

Над этим планом уже вторую неделю трудились два штаба — Туркестанского военного округа и Главного военного советника в ДРА. Полученная и обсуждаемая нами информация — я, как обычно, анализировал ее вместе с Самойленко и Черемных — давала возможность по-новому взглянуть на происходившие события во всей их взаимосвязи и сложности.

В Союзе шла подготовка к съезду. (Сейчас даже странно об этом говорить, настолько нелепо представляется теперь «всенародная подготовка к партийному съезду» — столько теперь партийных съездов!) Это означало, что все наиболее значительные дела анализировались руководством страны, всеми ее главными ведомствами. И конечно, обстановка в Афганистане анализировалась самым тщательным образом в Кремле, КГБ, МИДе.

У нас были все основания полагать, что организованное сопротивление моджахедов сломлено, задавлено и они в ближайшее время не смогут предпринять сколь-нибудь серьезных действий. Однако более 60–65 процентов аулов, уездов и волостей находятся либо в прямом подчинении исламских комитетов, либо выполняют волю мулл, поддерживающих душманов и действующих по их указке.

А 60–70 лагерей (учебных центров) по подготовке боевиков-моджахедов в Пакистане и 20–25 таких же центров в Иране серьезно подпитывают оппозиционное подполье. А с началом весны движение племен (полуторадвух миллионов кочевников) из Пакистана в Афганистан значительно усложнит обстановку в провинциях юга страны.

Что же делать? Как и что нам дальше планировать и как действовать? Над этими вопросами мы и раздумывали у меня в кабинете. Я старался не раскрывать своих замыслов, прежде чем выслушаю Владимира Петровича и Виктора Георгиевича. И все не выходили из моей головы слова отца Бабрака, слова Халиля и Лоэка о том, что победить Афганистан нельзя. Я — воин. Меня сюда послали воевать. Однако Афганистан можно купить!

Со своими помощниками я пока об этом не говорю.

Вошел генерал Бруниниекс. По его лицу вижу: стряслось что-то невероятное.

— Где?

— Под Джэлалабадом, — отвечает Илмар.

— Что?

— Изнасилованиэ. И расстрэл свидэтэлэй.

Ничего себе «подарочек» к съезду партии!

Самойленко спросил разрешения вылететь на место происшествия. Естественно, я согласился и попросил его взять с собой Голь Ака и кого-нибудь из прокуратуры.

— Есть!

— Возвращайтесь сегодня.

Гнусные издержки войны, ничем не оправданная жестокость… Позор нашей армии, призванной сюда для «выполнения интернационального долга». Я, может быть, и не стал бы останавливаться на этом ЧП, если бы оно не помогло раскрыть моральный облик некоторых должностных лиц самого высокого положения.

В больших-то делах все респектабельны и мудры. Но как быть, если произошло позорное с моральной точки зрения событие?

Я постараюсь описать все как можно более точно.

С Самойленко в кабинет зашел и Бруниниекс. Виктор Георгиевич выглядел бледно-зеленым и уставшим.

— Страшное дело, — произнес он, — Джелалабад гудит, вот-вот взорвется.

— В унивэрситэтэ в Кабулэ митингуют. Трэбуют начать всэафганский джихад. В акадэмии наук объявлэн траур. Кинотэатры нэ работают, — добавлял Илмар Янович. — Нэ исключэно…

— Ну это ясно, — перебил я его, — хорошая весточка под лавочкой лежит, а плохая — по свету бежит.

Часы показывали 21.45.

Подобного, насколько мне известно, за год войны в Афганистане не было. А если учесть, что по шариату подобное вообще недопустимо и немыслимо, то можно предположить глубину грязи, в которую нас, 40-ю армию, толкнули…

Итак, вот что рассказал мне Самойленко.