Сергей Лишаев - Эстетика Другого

• Название: Эстетика Другого
• Автор: Сергей Лишаев
• Жанр: Философия

В монографии ставится ряд существенных для философской эстетики вопросов. Что мы чувствуем, когда чувствуем что-то особенное, Другое? Что происходит с нами в момент, когда мы как-то по-особому расположены? Что это за расположения? Если расположения отличны друг от друга, то чем? И, наконец, каковы онтологические предпосылки, делающие такие расположения возможными? Соглашаясь с тем, что нынешняя эстетика оторвалась от жизни, автор видит выход в создании эстетики как ветви онтологии, как аналитики чувственных данностей, субъективные и объективные моменты которых не изначальны, а обнаруживаются в стадии рефлексии над эстетической ситуацией. «Эстетику Другого» можно определить как попытку дать развернутый ответ на эти непростые вопросы. В книге разрабатывается концептуальный аппарат феноменологии эстетических расположений и дается аналитическое описание феноменов, которые еще не получили углубленной философско-эстетической проработки; среди них: «ветхое», «юное», «мимолетное», «затерянное», «маленькое», «ужасное», «страшное», «тоскливое», «скучное», «безобразное» и др.

Книга предназначена для всех, интересующихся проблемами эстетики, онтологии, философской антропологии.

---

Скука ожидания. К специфичным для скуки пре-эстетическим «провокаторам» эстетического расположения можно отнести ситуацию ожидания: вот-вот появится что-то (кто-то) и нечто завершится (начнется); при этом для того, чтобы «пришла» скука, важно, чтобы тот, кто ждет, не мог ускорить приход ожидаемого[330]. Ожидание «того, чего нет в наличии», эстетически опустошает настоящее; лишает интереса, новизны, смысла то, что окружает человека в момент ожидания: во вне и во мне становится как-то «пусто», все обесцвечивается «ожидаемым» как другим (иным) по отношению ко всему актуально присутствующему. Другое (то, чего или кого нет, что ждут) присутствует в нашем его ожидании, оно есть доминанта нашего внимания как самое важное и интересное для нас на данный момент. Ожидаемое выявляет себя в качестве иного, «другого» всему окружающему нас именно своим отсутствием, оно «другое» всему наличному как неналичное. Причем сила скуки ожидания не зависит от собственной значимости предмета ожидания самого по себе, не зависит от его «ценности», «значимости» для нас; важность встречи может, конечно, более или менее увеличивать или уменьшать интенсивность скуки ожидания, но не может изменить ее онтолого-эстетической сути. Другое здесь только «другое», так что приход «гостя», «материализация» ожидаемого приводит к выходу из модуса «скуки».

Здесь совершенно отчетливо проявляется характерная для скуки относительность, условность переживания лишенности Другого, когда речь должна идти не о полном отсутствии Бытия, а о недостаточности его присутствия, о «недостаче» Бытия. Такая модификация расположения скуки, как «скука ожидания», должна быть отнесена к условной эстетике другого, поскольку ожидание — всегда есть ожидание чего-то, встреча с чем должна произойти в «определенное время», а потому и скука ожидания имеет дело с «относительно» скучным расположением, со скучным относительно чаемой встречи[331]. Скука прекращается независимо от того, состоялась ли встреча с кем-то или с чем-то, кого (что) «ожидали». Как только становится ясно, что «время прошло» и приход ожидаемого не состоится — скуке конец.

Преэстетической приманкой для «скуки» в данном случае выступает не восприятие времени через специфическую организацию пространства (неизменность открывающегося передо мной вида, однообразие сменяющих друг друга предметов), а виртуально присутствующая своим отсутствием «вещь», предполагаемый момент ее ожидаемого появления «во времени» (в будущем времени), который в состоянии томительного ожидания обесцвечивает все, что проходит передо мной, что дано мне «здесь и теперь».

В силу своей заданности («через час», «на следующей неделе», «в следующем месяце», «через год») чем-то внеположным человеку, некоей визуальной актуализацией будущего, этого рода скука должна быть отнесена к расположениям с внешним референтом {хотя она изначально не связана с окружающими скучающего человека вещами): любые вещи скучны, пока я нахожусь в состоянии томительного ожидания. Если автореферентный модус скуки изначально «не связан» ни с какой внешней Присутствию реальностью, то в ситуации скуки ожидания эта замкнутость расположения на самом человеке отсутствует: возможность попадания в эстетическое расположение тут задается чем-то (пусть идеально, виртуально, воображаемо) внеположным человеку (предметом, которого здесь и теперь «нет», но который скоро здесь будет), соответственно, такой эстетический феномен распадается с устранением одного из моментов расположения (которое в данном случае сопряжено с появлением ожидаемого). Если обычно расположения с внешним референтом прекращаются с исчезновением предмета эстетического восприятия из поля зрения, то в рассматриваемой ситуации все происходит как раз наоборот: расположение распадается вместе с появлением внешнего референта, который «был», присутствовал, но не был «материализован» в пространстве и времени.

Таким образом, «скука ожидания» — весьма своеобразная разновидность «наведенной скуки» в том плане, что, с одной стороны, она изначально увязана с чем-то внеположным «скучающему», а с другой стороны, внешний «элемент» расположения (ожидаемое) отсутствует, что и отличает такого рода скуку от других модификаций скучного расположения.

Заключая этот разговор о скуке ожидания, хотелось бы обратить внимание читателя на следующее обстоятельство. Если внимательно всмотреться в расположения тоски и хандры, то в них также можно обнаружить «ожидание». Тоска — это всегда тоска «по», и как мы выяснили, это тоска не по чему иному как по отсутствующему Бытию. Это неопределенное ожидание, ожидание неизвестно кого (чего). Иначе и быть не может, если отсутствует — Бытие, которое не есть никакое «что». Душа ждет «чего-то», что может наполнить жизнь смыслом, сделать ее содержательной[332]. Эта неопределенность ожидания, имплицитно содержащегося в тоске и хандре, свидетельствует как раз о том, что эти расположения относятся к эстетике безусловного, в то время как скука с ее ожиданием определенного «что» или «кто» свидетельствует о данности расположения, в котором Другое как Бытие дано в условной форме как переживание отсутствия определенного «другого».

Приложение к 2-й главе. Приложение 9. Эстетика звука в ее отношении к эстетике пространства и эстетике времени (к разделу 2.1)

До сих пор, говоря об эстетических расположениях (и увязывая их с эстетикой пространства или с эстетикой времени), мы опирались преимущественно на один, пусть и доминирующий в человеческой жизни орган восприятия: зрение. Но помимо зрения есть и иные источники и способы восприятия, один из которых имеет весьма серьезные основания быть рассмотренным в плане его притязаний на роль самостоятельного источника эстетических расположений. Речь идет о звуке и, соответственно, об акустических образах сущего. Если даже обоняние, вкус и осязание могут до некоторой степени претендовать на то, чтобы быть источником эстетически значимых впечатлений[333], то тем более это относится к слуху, второму по значению источнику ощущений. Роль музыки, одного из древнейших и могущественнейших по эстетической силе воздействия видов искусства, в художественно-эстетической жизни человека — яркое тому подтверждение.

Оставив в стороне менее значительные и самостоятельные в эстетическом отношении области тактильных, обонятельных и вкусовых ощущений, сконцентрируем наше внимание на мире звука и звуковых впечатлений. Прежде всего спросим, относится ли акустическое восприятие к области эстетики пространства или его следует отнести к эстетике времени? Поскольку звуки длятся и чередуются, можно говорить о временном аспекте восприятия звука, а поскольку мы имеем дело с опытом созвучия, одновременного восприятия нескольких звуков, то с полным основанием можно говорить и о звуковом пространстве [334]. Причем, хотя акустическое пространство не менее реально, чем пространство визуальное, в восприятии звука на первый план выходит все же именно последовательность и длительность акустических явлений, их темп и ритм. Отсутствие созвучия еще не уничтожает возможность получения звукового впечатления, в то время как без длительности, без последовательности в смене звуков никакое акустическое восприятие вообще невозможно. Если в зрительном восприятии движение вещей, их появление и исчезновение как бы вторичны, подчинены пространству, реализованы пространственно и никак иначе (то есть эстетическое восприятие времени здесь всегда уже предполагает какие-то пространственные формы, фигуры — пусть даже это будет пространственность, задаваемая человеческим телом)[335], то в акустическом восприятии созвучие всегда включено в некий звуковой поток, в непрерывность звуковой изменчивости мира. Ведь пауза, тишина (в их восприятии как паузы и тишины) всегда уже предполагает звук как «предшествующее» паузе и за ним «следующее».

Таким образом, акустическое восприятие с необходимостью предполагает временной аспект существования и лишь во вторую очередь — его пространственную форму. Если в визуальном мире эстетика первично базировалась на созерцании пространственной формы (доминирование прекрасного), то в акустическом мире эстетический эффект основывается на восприятии звуковой последовательности, ее темпо-ритмов и мелодики (собственно, и первые музыкальные инструменты были ориентированы на выявление именно временной, темпо-ритмической и мелодической основы звука (барабан, бубен, свирель и т. п.)). В звуковом восприятии любая акустическая объемность, пространственность всегда уже включена в «звуковое движение» и подчинена ему, так что, хотя в границах эстетического восприятия звука и можно говорить о своего рода эстетике звукового пространства, о «пространственно-звуковых элементах» эстетических расположений, предметный разговор на эту тему требует специальных исследовательских усилий, поскольку в живом опыте явного акцента на пространственно-эстетической качественности звуковой предметности (акцента, подобного временной акцентировке нашего зрительного восприятия предмета на его старости, ветхости или юности) — обнаружить не удается.