Владимир Джунковский - Воспоминания (1915–1917). Том 3

• Название: Воспоминания (1915–1917). Том 3
• Автор: Владимир Джунковский
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2015
• ISBN: 978-5-8242-0143-7

В 2015 г. исполнилось 150 лет со дня рождения В. Ф. Джунковского (1865–1938), свиты генерал-майора, московского губернатора (1905–1913), товарища министра внутренних дел и командира Отдельного корпуса жандармов (1913–1915).

В августе 1915 г. В. Ф. Джунковский был отстранен от службы по личному указанию императора Николая II, после того как представил на высочайшее имя записку, в которой подробно изложил неприглядные факты о деятельности Г. Распутина.

Осенью 1915 г. Джунковский добился назначения в действующую армию и командовал дивизией, а затем 3-м Сибирским корпусом, продолжая вести дневник, ставший основой его воспоминаний за 1915–1917 гг. Западный фронт, напряженные бои под Нарочью, окопные будни, Февральская и Октябрьская революции, падение монархии и развал армии, а следом и распад страны – все это документально зафиксированно очевидцем и непосредственным участником событий.

Издание проиллюстрировано фотографиями из фронтовых альбомов мемуариста. Публикуется впервые.

---

Таким образом предполагаемая мною мера должна идти об руку с 1) увеличением платы за ученье, 2) с увеличением состава классов. Но есть третье сопутствующее условие, крайне необходимое, – обновление преподавательского состава, которое сделало бы возможным улучшить преподавание и тем привлечь учеников. Я уже достаточно ознакомился с ним и вижу, что он не только далек от идеала, но далеко ниже среднего уровня. Моментами меня охватывает тоска – в такие моменты мне так хотелось бы поговорить с Вами, чтобы упрочить свою надежду на лучшее будущее в этом отношении.

До меня дошли слухи, что в академии бывают случаи касательства к уму ребенка, к чубу. Верно ли это? – не знаю, но судя по типам преподавателей – возможно. Но, если даже это и неверно, то тревога у меня возникла и освободиться от нее я не могу. Есть пока единственное средство, прибегнуть к которому я и прошу Вашего позволения – это создать при академии родительскую организацию по примеру и образцу министерства народного просвещения. Теперь такая организация существует везде, так что академия представляет немного неловкое исключение. Этой осенью, когда происходили выборы родительских комитетов в гимназиях министерства народного просвещения, ко мне обращались и некоторые преподаватели и родители с вопросом: а что же у нас? Следовательно, вопрос этот назрел.

Я десять лет работал с родительской организацией и хорошо знаю и ее достоинства, и ее недостатки. И думаю, что в академию она внесет свежую струю: контроль родителей заставит подтянуться многих преподавателей, я буду располагать более богатыми данными о работе в классе и данными от объектов учения. Я полагал бы, что этот вопрос нужно было бы поставить в педагогическом комитете, но решение его, как и утверждение положения об организации, должно через Совет поступить к Вам, так как это вопрос об организации школы. Поэтому даже отрицательное отношение большинства педагогического комитета не может иметь решающего значения для введения родительской организации.

Кроме неизбежности такого введения, по ходу вещей есть еще один мотив за родительскую организацию. Я надеюсь путем нее оживить интерес купеческих кругов к академии и тем расширить просветительные задачи и средства академии. Об одной такой задаче, выдвинутой самой жизнью, я прилагаю вырезку из «Утра России». Если Вы ничего не имеете против идеи родительской организации при Академии, то позвольте мне поставить этот вопрос для обсуждения и разработки в момент, когда я найду это удобным.

Позвольте сказать несколько слов об инспекторе Казакове. Я не льстил себя надеждой, что после сдачи первого свидания все пойдет гладко, и очень интересовался, какова будет линия его поведения. Первое время он буквально ничего не делал в качестве инспектора и вел себя так, как будто все заботы и тревоги жизни Академии его не касаются. Я не мог согласиться с этим и указал ему в специальной беседе на необходимость и его обязанность более активно относиться к функциям инспектора – быть в коридоре ближе к ученикам и надзирателям и предусмотрительно относиться ко всему, что может нарушить правильный ход школьной жизни. Совершенно беззастенчиво он уверял меня, что он все делает.

После этой беседы его линию поведения я мог бы формулировать как итальянскую забастовку: в коридор он идет тогда, когда я там и тогда, когда он должен идти на урок, т. е. идя для порядка в одном месте, он создает беспорядок в другом конце, так как класс остается без преподавателя и задерживает этим другого надзирателя, который также должен идти в класс и т. д. Перевирает далее мои распоряжения и тем создает замешательство, сеет недовольство, и недовольных группирует и организует, а вся его фигура выражает угнетенного и угнетаемого. Пока мне удавалось парализовать его все ходы, но моменты, как, например, переживаемый, когда подымаются страсти, недовольство и т. д., выносят эту фигуру на авансцену и придают ей значительность. Об этом я позволяю себе писать Вам, так как все необходимые преобразования и в особенности смена преподавателей в будущем, с какой стороны подойти, упираются в это звено.

Вы указываете на необходимость теперь же изменить число часов немецкого языка. Но сделать это бесконечно трудно, не нарушая работы очень сложной наладившейся машины. А главное, этот вопрос нужно было бы решать в связи и с наблюдателями-немцами и с другими языками и вообще с вопросом о положении немецкого языка в академии. Именно этот вопрос ставится и жизнью и заинтересованными в академии. Если до сих пор наша экономическая жизнь и хозяйственная политика ориентировалась в направлении Германии, то в будущем она, бесспорно, будет ориентироваться в направлении Франции и Англии, и не представлялось ли бы желательным усилить преподавание не только русского, но и французского и английского за счет немецкого, предоставив изучать последний желающим. Иначе говоря – сделать немецкий язык факультативным. При таком условии мы облегчили бы и учебный план и пошли бы навстречу назревающей потребности. О ней я заключаю не только из априорных соображений, но и из бесед, которые я вел не раз и по его инициативе с членом Общества любителей коммерческих знаний Смирновым, который решительно, как и многие в обществе, настроен против обязательности немецкого языка и горячо стоит за английский, который у нас имеет только 15 часов. Все мои симпатии, признаюсь, лежат на последнем решении вопроса, именно, необязательности немецкого языка, и, если позволите, я подробно разовью и обосную свои предположения в специальном письме.

Из постановлений последней конференции позволю себе сообщить одно – это замену в VII и VIII классах «соколиной» гимнастики[328] военным строем. В прошлом году военный строй был введен по распоряжению министерства. В этом году распоряжение не было подтверждено, и в академии автоматически прекратилось обучение военному строю и также автоматически на его место стала соколиная гимнастика. С самого начала года ко мне стали поступать жалобы и самого преподавателя, и классного надзирателя, и нового инспектора на то, что дело идет плохо (условий много). Тогда я решил предложить педагогическому комитету заменить часы гимнастики военным строем. Мои мотивы таковы: опыт прошлого года и академии, и других школ показал превосходное дисциплинирующее значение военного строя, конечно, в условиях переживаемого момента, но эти условия не изменились и теперь; распоряжения министерства, правда, нет, но оно каждый момент может быть, и мы его можем встретить тогда готовыми и с большим успехом выполнить поставленные нам задания. Наконец, по всему ходу вещей трудно предположить, что нашим юношам VIII класса не придется принять участие в военных событиях. Педагогический комитет согласился со мной и решил ввести военный строй взамен «соколиной» гимнастики, так что с будущего понедельника начнутся эти уроки для VII и VIII классов. Пишу Вам об этом потому, что доложить Совету я буду иметь возможность только в средине октября, т. е. post factum.

Все Ваши письма и пакеты я передал по назначению. Был в средине августа у Круглого. Он принял меня холодно, не узнал, хотя я знаком с ним по институту, сразу же начал говорить о ненормальных отношениях с А. Н. Реформатским. Я ответил, что я и приехал к нему, чтобы установить нормальные, добрые отношения с ним, как представителем учебного округа. Проводил он меня радостно с восклицанием, «отныне, ну, отныне»… Что нужно разуметь дальше, – не знаю. Думаю, что нужно дополнить это восклицание «все по-хорошему». А там, кто его знает, хотя на днях получил от него поклон.

Михеев принят. С Княжевичами я виделся после их возвращения из Крыма. Дима – блестящий лицеист. Александр Антонович[329] осунулся и похудел – болел в Крыму. Лидия Павловна была очень оживлена, и болезни я не заметил, хотя ее глаза стали еще больше и одухотворенней, чем прежде. Все они, и только они, слушали мой рассказ о перипетиях моего вступления в директорство. Недели две тому назад ждал их к себе, но свидание не состоялось именно за болезнью Лидии Павловны. Но теперь она поправилась, по крайней мере, подходит к телефону, так как Ваш привет я передал ей по телефону.

Очень беспокоюсь, что я утомляю Вас своими длинными письмами, а потому позвольте поблагодарить Вас за последнее письмо, которое пришло, как нельзя, вовремя и засвидетельствовать Вам свое глубокое уважение и преданность.

Евгений ЕфимовР. S. Прилагаю письмо профессора П. П. Петрова».

Мой ответ:

«6 октября 1916 г. № 117.

Действующая армия.

Глубокоуважаемый Евгений Николаевич,

Сейчас получил Ваше интересное письмо от 28 сентября, очень благодарю Вас за него. Вы затронули в нем все вопросы, которые и меня сильно волнуют теперь и волновали до сих пор. Спасибо, что так откровенно хорошо обо всем написали. Конечно, при том что происходит теперь в Москве вообще со спекуляциями, с общей дороговизной вопрос об увеличении содержания является крайне насущным. Вы прекрасно сделали, что дали возможность обсудить этот вопрос в частном совещании после заседания. Этим Вы дали вылиться страстям, что и отчасти удовлетворило педагогов. Совершенно правильно Вы поступили, скрыв свои намерения и желая, чтобы Совет проявил инициативу от себя. Этот Ваш взгляд поможет жизни академии встать на правильный путь, с которого она часто сворачивала и тем делала ошибки.