А. Солнцев-Засекин - Побег генерала Корнилова из австрийского плена. Составлено по личным воспоминаниям, рассказам и запискам других участников побега и самого генерала Корнилова

• Название: Побег генерала Корнилова из австрийского плена. Составлено по личным воспоминаниям, рассказам и запискам других участников побега и самого генерала Корнилова
• Автор: А. Солнцев-Засекин
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2014
• ISBN: 978-5-9950-0367-0

Воспоминания князя А. Солнцева-Засекина представляют собой уникальное свидетельство очевидца и одного из организаторов побега выдающегося русского военачальника генерала Л. Г. Корнилова из австрийского плена. Мемуары проливают свет на многие ранее неизвестные обстоятельства побега. Помимо рассказа непосредственно о подготовке и совершении Корниловым побега, автор приводит множество подробностей жизни русских военнопленных в австрийском плену во время Первой мировой войны.

---

Из пьяной болтовни полковника Зелезинского комендант лагеря узнал, что прапорщик Васильев готовит какой-то побег и не только для себя лично, но и для генерала Корнилова. Комендант решил предупредить какую-либо действительную попытку к устройству побега со стороны Васильева, спровоцировав последнего на какие-нибудь преждевременные действия, которые обнаружили бы его замысел, или даже просто инсценировав Васильеву несуществующую в действительности попытку побега.

Повод к этому скоро представился. Однажды из раскрытого окна кабинки, занимавшейся в лагере прапорщиком Васильевым, снесло ветром за окно кусок колбасы, полученный Васильевым в посылке из России, и Васильев обратился к австрийскому часовому, ходившему под окном с просьбой передать ему упавшую колбасу, так как сам, как пленный, не мог выйти в наружный двор, чтобы поднять ее. Часовой исполнил просьбу Васильева, а через несколько часов Васильев был уже арестован, якобы за то, что уговаривал часового помочь ему в побеге, и был отправлен на Эстергомскую гауптвахту. Но часовой отказывался подтвердить лжесвидетельством измышленное против Васильева обвинение, а задерживать Васильева долго на гауптвахте по такому поводу, как невинная просьба, обращенная им к часовому, было также невозможно.

Но нахождение летчика Васильева на гауптвахте помогло коменданту выполнять новый провокационный замысел. Каждый день в камере, занимавшейся Васильевым на гауптвахте, он стал находить подброшенные ему письма на русском языке, якобы написанные какой-то русской дамой, тайно приехавшей из Румынии со специальной целью содействовать побегам русских офицеров из плена. Во всех этих письмах Васильеву предлагалось довериться одному из австрийских часовых гауптвахты, якобы состоящему на жаловании у неизвестной отправительницы писем и условиться с ним об устройстве побега. Письма не были подписаны, и Васильев, заподозрив обман, обратился к коменданту при посещении последним гауптвахты с просьбою не беспокоиться дальнейшим подбрасыванием ему подметных писем. Комендант покраснел и, не отвечая на слова, вышел из камеры Васильева, а часовой, на которого указывалось в письмах, после этого не показывался больше на часах у камеры Васильева.

Так прошло несколько дней, когда другой часовой, стоявший у камеры Васильева, передал ему новое письмо, подписанное пленным русским вольноопределяющимся, которого Васильев знал лично и которому доверял. Вольноопределяющийся писал Васильеву, что австрийский солдат-податель письма может за деньги оказать ему содействий в побеге. На этот раз Васильев попался на удочку. Он условился с часовым о сумме, которую должен будет уплатить ему за помощь в побеге с гауптвахты. Часовой должен был, так сказать, передать Васильева с рук на руки другому австрийскому солдату, который под видом санитара, сопровождающего уволенного со службы инвалида, должен был доставить Васильева к австро-румынской границе и помочь перейти ее. Этому солдату Васильев должен был уплатить отдельно перед переходом границы. Практическая осуществимость и разработанность этого плана внушала Васильеву доверие, тем более что письмо, переданное часовым, было не только подписано известным ему лицом, но и написано знакомым ему почерком.

Ночью часовой действительно беспрепятственно вывел Васильева из помещения гауптвахты и проводил на поросшее картофелем поле за нею, где у деревянного заборчика их поджидал другой солдат, который и должен был сопровождать его до границы. И когда Васильев, сняв с себя кожаную куртку, распорол ее, чтобы достать зашитые в ней деньги и расплатиться с первым из своих ложных «освободителей», из-за забора появилось несколько часовых, а с земли поднялся незамеченный раньше в темноте Васильевым комендант лагеря. Таким образом, была установлена «попытка военнопленного русского офицера-авиатора Васильева склонить путем денежного подкупа австрийского военнослужащего к измене присяге и оказанию ему, Васильеву, содействия в побеге из плена».

Письмо от вольноопределяющегося оказалось подложным: так, по крайней мере, полагал сам Васильев, так как о нем не упоминалось и оно не фигурировало в числе вещественных доказательств, а сам вольноопределяющийся давно был уже переведен из Эстергомского лагеря на работы, чуть ли не на Изонцо-фронт, так что пересылка письма действительно от него была маловероятна. Все было сшито слишком белыми нитками и наличность провокации была очевидной, но все же Васильев был вновь отправлен для заключения в крепость.

Судьба Васильева скоро стала известной в лагере.

В числе австрийских офицеров комендатуры Эстергом-табора находился лейтенант запаса Вейсс, художник по профессии. Он близко сошелся с одним из военнопленных офицеров – также художником и скульптором – прапорщиком Мейером.

Навещая последнего, Вейсс очень полюбил мотивы русских народных песен и иногда угощал пленных, прося их исполнить ту или иную песню. Особенно нравился Вейссу мотив «Из-за острова на стрежень»; песню эту Вейсс в простоте душевной считал русским национальным гимном, а героя ее – Стеньку Разина – мифологическим родоначальником русской царствующей династии Романовых, в чем его уверили некоторые вольнопрактикующие остроумцы из пленных… Невольно вспоминается, как этот бедный обманутый Вейсс говаривал: «Как приятно слышать, что вы – пленные офицеры – так часто исполняете ваш народный гимн. Это так трогательно, что вы в вашем несчастье ищете утешения в родном мотиве и словах своего народного гимна. В вашей верности ему – залог счастья вашей родины и за верность ему вы заслуживаете уважения противников»…

Несколько мимоходом сказанных этим-то лейтенантом Вейссом слов сочувствия прапорщику Васильеву приподняли немного завесу над его судьбой и заставляли догадываться о ней.

Скоро были получены в лагере и более точные сведения.

В лагере образовался театральный кружок из офицеров-любителей. Для спектаклей, даваемых этим кружком, на которых обычно присутствовали офицеры Эстергомского гарнизона, было разрешено доставлять напрокат в лагерь из города предметы реквизита, парики и костюмы. Они доставлялись обычно двумя австрийскими солдатами из лагерной комендатуры, из которых один обычно исполнял обязанности банщика, а другой заведовал освещением лагеря. Доставленные костюмы и предметы проверялись перед поступлением в лагерь для временного пользования дежурным офицером комендатуры и принимались им же после спектакля, вместе с платою за прокат и пользование. И вот, будучи секретарем и казначеем театрального кружка, я вступил в сделку с австрийскими солдатами, принимавшими костюмы для спектаклей. Они должны были приносить для спектакля костюмы, как бы двойные, в которых, вместо подкладки, был подшит другой костюм из более легкой ткани. В театральной уборной этот подшитый костюм спешно отпарывался и оставался в распоряжении пленных офицеров, замышлявших побег. Понятно, не ко всякому костюму можно было подшить такую солидную подкладку, и только очень немного костюмов для побегов удалось мне получить таким способом, но дежурные офицеры, принимавшие костюмы, ни разу не обнаружили этой проделки, а солдаты, разумеется, были подкуплены мною.

Один из этих солдат и рассказал мне подробности несчастья, постигшего Васильева, и передал мне две коротенькие записки от него. В одной из них Васильев уведомлял меня, что вследствие обстоятельств, о которых мне расскажут, он «выходит из игры», в другой он просил меня посетить, когда мне удастся вернуться в Россию, одного из его приятелей, редактора «Вечернего времени» Суворина[40], рассказав тому, как его спровоцировали, и просить его помочь своими связями персональному обмену Васильева на кого-либо из австрийских пленных в России, не могущего быть признанным инвалидом.

Но того, что уже случилось, исправить было нельзя. Чтобы помочь генералу Корнилову в побеге, мне предстояло теперь действовать одному или искать другого союзника вместо Васильева.

Затруднительно было и то, что сам Корнилов находился в другом лагере, и то, что деньги, имевшиеся у Васильева, были у него отобраны, а те, которые имелись у меня при пленении, подходили к концу. Писать в Россию близким с просьбой о высылке денег я не имел возможности, чтобы не раскрывать своего полу-псевдонима. Лишь один раз я рискнул написать из плена одному из однополчан, извещая его, что я тяжело ранен, но жив, нахожусь в плену и предполагаю возвратиться как инвалид. Но тогда на риск этого письма меня заставило решиться только честолюбие молодости: в бою, который окончился моим пленением, я имел счастье совершить ряд действий, каждое из которых могло быть награждено, согласно статута, орденом Святого Георгия, и я опасался, что если в полку будут считать меня мертвым, я не буду представлен, мои трофеи будут приписаны кому-нибудь оставшемуся в живых, и по возвращении из плена мне будет уже трудно восстановить свое право. Я не ошибся в том, что в приказе по полку я был помещен в числе убитых в полку, но ошибся в том отношении, что полк посмертно представлял меня к награде.