Игорь Смирнов - Философский комментарий. Статьи, рецензии, публицистика 1997 - 2015

• Название: Философский комментарий. Статьи, рецензии, публицистика 1997 - 2015
• Автор: Игорь Смирнов
• Жанр: Культурология
• Год: 2015

Подборка около 60 статей написанных с 1997 по 2015 гг

Игорь Павлович Смирнов (р. 1941) — филолог, писатель, автор многочисленных работ по истории и теории литературы, культурной антропологии, политической философии. Закончил филологический факультет ЛГУ, с 1966 по 1979 год — научный сотрудник Института русской литературы АН СССР, в 1981 году переехал в ФРГ, с 1982 года — профессор Констанцского университета (Германия). Живет в Констанце (Германия) и Санкт-Петербурге.

---

Чтобы проникнуть в сущность гражданской войны, следует задуматься над тем, ка-ко-му виду социальности она принципиально чужда. Вряд ли приходится сомневаться в том, что агональность исключается такой дуальной организацией общества, которая пред-полагает обмен брачными партнерами, совершающийся между его подразде-лени-я-ми. Этот архаический социальный порядок, изученный Клодом Леви-Строссом в «Эле-мен-тар-ных структурах родства» (1947), фамильяризует общественный договор, скреп-ля-ет его кровными узами, делает его нерушимо надежным, нейтрализуя возможную рознь в коллективе. Общество, составляющее большую семью, лишь репродуцирует се-бя от поколения к поколению, соответствуя тем самым прокреативно своей раз и навсе-гда данной креативности , выраженной в ритуальной драматизации жизни. Для двух или бо-лее (при усложнении дуальности ) групп, из которых складывается примордиальное об-щество, приобретение ценности (необходимой для продолжения рода) неразрывно со-членено с ее отторжением. Воинственность здесь не может быть имплозивной — в рамках родового союза она не более чем симулятивна , к примеру в обряде умыкания невест.

В этом освещении табу инцеста, которое, по Леви-Строссу , обусловливает бипо-ляр-ный с-трой общества, оборачивается запретом на интрасоциальную агрессивность. Если нет кро-восмешения, если ближний перестает быть объектом полового влечения, то эро-тизи-руется дальний, который оказывается для «я» собственным Другим. Можно ска-зать, что corps social основывает себя на превентивной защите от саморазрушения, на пре-дотвращении «войны всех против всех», которая, вопреки Гоббсу и его после-до-ва-те-лям, Гегелю и Рене Жирару , никогда не была «естественным состоянием» людей. По-дав-ленная интрасоциально , агрессивность канализуется вовне коллектива, причем в ар-ха-ических и традиционных обществах она бывает направленной не только против чу-жого этноса, но и против соплеменников из соседних родовых союзов. Для опасающе-го-ся дезорганизации, заглядыва-ю-щего в будущее общества фратриального характера не слишком значим тот факт, что оно связано с другим обществом восхождением к од-ним и тем же предкам. Внутренняя война изгоняется из непосредственной социальной ре-аль-ности, а не из той, что явят на свет национальны e государствa . Homo ritualis доби-ва-ет-ся отнюдь не этнически-диахронной , но коммунальной пан- и синхронной солидар-но-сти.

Как подчеркивает Морис Годелье , становление этатизма протекает в стороне от се-мей-ных конституентов архаической социальности : главный ресурс, который исполь-зу-ет созревающая государственность, — «мужская инициация», устанавливающая половое и возрастное превосходство одних членов коллектива над прочими, вносящая нера-вен-ст-во в его бытование.[7] С имволизируя смерть и новое рождение, обряд посвящения при-дает производящему его мужскому коллективу дополнительную генеративную мощь — жизнь творится помимо женского участия в инсценированном про-кре-ативном акте.[8] К ис-торико-этноло-ги-ческим соображениям Годелье необходимо до-ба-вить, что разность тел, имеющих и не имеющих право на господство, выходит за свои изначально биоло-ги-ческие границы (муж-ское versus женское & детское) — она не служит делу про-дол-же-ния рода, отчего вы-тал-кивает тех, кто захватывает высшие пози-ции, из со-ци-ального вос-производства, из эро-тизированной соматической сферы в об-ласть транс-цен-ден-тно-го, имматериального, ду-ховного и увенчивается воцарением бес-смерт-ного бо-гоподоб-но-го правителя ( кото-ро-му в Древнем Египте показательным об-ра-зом был предписан ин-цест). В условиях госу-дарст-венно-городской цивилизации вер-хов-ная власть распре-де-ля-ется между воплощен-ной спиритуальностью (каковую пред-став-ляет жре-чество или цер-ковный причт) и оду-хо-творенной плотью (царя, вооружен-ных муж-чин, обмениваю-щих-ся мнениями на аго-ре).

Здесь, конечно же, не место вдаваться в подробности сложного и обильного по ре-зуль-татам перехода от примордиального общества к огосударствленному . Но вот что нель-зя не отметить. С возникновением государства семейная жизнь его подданных пре-вра-щается из конституирующей общество в приватную, интимизируется , отделяется от пу-бличной. За стенами своих домов индивид и его собственный Д ругой соподчинены некоей силе, берущей начало не от мира сего, строго говоря, в фантазии. Не будучи ес-те-ственной, эта сила инсти-ту-ционализуется в аппарате принуждения. Закон, на котором дер-жится государство, от-ли-чается от табу тем, что он не разумеется сам по себе, а про-во-дится и контролируется спе-циальными (судебно-полицейскими и надзорными) учре-ж-дениями. Закон более чем просто конвенци-о-нален — он непостоянен (подвергаясь всяческим трансформациям — в зависимости от того, какая будущность рисуется от-вет-ст-венным за него лицам), и потому его соблюдение заведомо не гарантировано че-ло-ве-че-с-кой натурой. Что-бы придать себе надежность, государство удваивает свет-скую власть в религиозной и сплачивает подданных патриотически , апеллируя к их нацио-наль-ной идентичности, то есть к их общему происхождению. Однако обе эти опоры лишь дополнительны к за-ко-ну и не обязательны для государственного строительства, которое может узурпиро-вать религиозную функцию, делаясь теократией, либо обособ-лять-ся от церкви в своем л a и-цист-ском варианте; охватывать раз-ные национальные группы либо быть репрезентативным только для ка-кой-то части этноса (в го-ро-дах-госу-дарст-вах).

Общество закона рискованно, иными словами, исторично. Этатизм создает пред-по-сыл-ку для войн, которые оказываются и гражданскими, раз комбатанты были до раз-до-ра носителями одного и того же правопорядка [9] , и внутренними, коль скоро вершатся так-же коллективами, этнически однородными, но принадлежащими к разным госу-дар-ст-венным образованиям, придерживающимися неодинаковых законов. Не важно, как на-зывать войны этого сорта. Принципиально только то, что они зеркально симмет-ри-чны по отношению к архаическому фамильяризованному социуму. Междоусобицы де-мон-стрируют xрупкость этатизма, результируются в том, что он либо вовсе перестает су-ществовать, вырождаясь в хаотическую конкуренцию полевых командиров ( war-lords ), либо диссоциируется в множестве новосозданных государств (как в Югославии 1990-х гг.), либо усиливает себя, не полагаясь на свои прежние формы, в сверхэтатизме (ин-тегрирующем региональные правления, как в Древнем Египте — там их было до со-ро-ка; ставящем на место раз-валившейся монархической империи безудержно репрес-сив-ный тоталитарный режим, как в Советской России). Ито-гом внут-рен-них, граждан-с-ких войн может быть и прими-ре-ние враждовавших сто-рон, обес-пе-чи-ва-ющее себе дли-тель-ность лишь в тех обстоя-тель-ствах, когда оно подра-зу-ме-вает не просто обоюдные ус-тупки антагонистов, но сдвиг от отправления насилия к идеологи-ческо-му соревно-ва-нию, которое соответствует са-мой умозрительной приро-де государ-ствен-ной власти, ус-т-рем-ленной в потусто-рон-ность.

Точно так же становится понятным, что именно делает интрасоциальную вражду в по-следней ее глубине топологической, а не темпоральной . Она выпадает из любого кон-струируемого людьми времени — и из преисториче-ски ритуального, и из собственно ис-торического. Событие в пространстве не совпадает с событием во времени в том, что раз-вертывается экстенсионально , не обладая возможностью перестроить свой интен-си-онал. Всяческого вида внутренние войны то сужают объем (если, допустим, открытая кон-фронтация, захватившая значительные слои населения, перевоплощается в антиго-судар-ственный террор профессионалов-подпольщиков), то раздвигают свои границы (сре-ди прочего при вмешательствах в конфликт извне). Но при этом значение противо-бор-ства остается к его концу тем же, каким оно было в отправном пункте. Внешние во-ору-женные стол-кновения нередко перелагаются в свою противоположность: война про-тив страны, осуществлявшей геноци-д под именем «окончательного решения еврейс-ко-го во-проса», са-ма вылилась в массов oe уничтожение мирных жителей Германии с воз-ду-ха. В свой черед, внутренние войны монотонны (одна из их персонификаций — ве-ре-ни-ца самозванцев, сеявших « c муту » в Московии начала XVII в.); меняют не со-держа-ние, но тактику (например, активную на консервативную: Великий северный поход был пред-принят Мао Цзэдуном в 1934—1935 гг. с тем, чтобы спасти повстанческую ар-мию); бывают крайне затяжными (герилья в Колумбии длится уже пятьде-сят лет); вспы-хивают заново после заключения мира и наступления затишья на фронтах (как то слу-ч a лось в Мексике в 1910—1920 гг.)[13]; переносятся с места на место (из Руанды в со-сед-нее Конго); про-дол-жа-ются в иных по сравнению со стартовыми формах (в «раску-ла-чивании», возоб-но-вившем меж-до-усобицу в России в качестве административного на-си-лия). Чем упорнее современная со-циокультура концептуализует себя как « постисто-рическую » и ре-ализу-ется, глобализуясь хозяйственно, скорее в пространстве, нежели во времени, тем уча-щеннее сотрясают ее внутренние и гражданские войны, каковые явились, по фор-му-ли-ров-ке Май-ка Л. Р. Смита, «доминирующей моделью вооруженных действий за по-след-ние бо-лее чем 50 лет».14