Игорь Смирнов - Философский комментарий. Статьи, рецензии, публицистика 1997 - 2015

• Название: Философский комментарий. Статьи, рецензии, публицистика 1997 - 2015
• Автор: Игорь Смирнов
• Жанр: Культурология
• Год: 2015

Подборка около 60 статей написанных с 1997 по 2015 гг

Игорь Павлович Смирнов (р. 1941) — филолог, писатель, автор многочисленных работ по истории и теории литературы, культурной антропологии, политической философии. Закончил филологический факультет ЛГУ, с 1966 по 1979 год — научный сотрудник Института русской литературы АН СССР, в 1981 году переехал в ФРГ, с 1982 года — профессор Констанцского университета (Германия). Живет в Констанце (Германия) и Санкт-Петербурге.

---

В эмиграции русская религиозная философия, нацеленная обстоятельствами в пер-вую очередь на самосохранение, и впрямь становится консервативной (по формулиров-ке Франка, «мир не может сам себя переделать…»[24]). Но прослеживание судеб, по-стиг-ших в изгнании эту философию, не вмещается в рамки моей статьи.

Закончить же ее я хо-тел бы следующим соображением.

Социокультура фактически инобытийна по отношению к отприродному бытию. Дву-мирие — реальность, и оно — продукт человеческого творчества. Естественный по-ря-док сугубо феноменален, он составлен из « вещей-в-себе » — здесь философия Канта спра-ведлива. Но Кант утратил дальнозоркость, когда увидел в трансцендентальном, то есть обладающем сокровенным содержанием, субъекте только нравственно-социальное существо. Заменяя религиозную этику рационально-прагматической, Кант упустил из виду, что весь универсум культуры, отнюдь не сводимой к социальным вза-имо-действиям людей, порожден трансцендентальным актом, внутренней работой сознания, ре-флексирующего , отрицающего и развивающего себя. По ходу трансцендентального тру-да мы с неизбежностью интернализуем различие, оказываемся иными-в-себе . Про-из-водимая нами социокультура поэтому одновременно и самотождественна и неса-мо-тож-дественна — не равна своему выражению, обладает скрытой (загадочной, ноуме-наль-ной) стороной. Она есть явление смысла в значениях, креативной инаковости в ар-те-фактах (включая сюда тексты), жаждущих быть как бы натурофактами , как бы лишь фе-номенами, принадлежать естественной истории, а не все перекраивающей человечес-кой. В когда-то ( в давнюю уже пору расцвета семиотики) заворожившем меня диалоге «Три беседы о метатеории сознания» Мераб Мамардашвили и Александр Пятигорский рас-суждали о непреодолимых трудностях, которые сопутствуют намерениям философа по-нять сознание со стороны. Пятигорский сказал, что сознание нельзя схватить непо-сред-ственно, как и смерть.[25] В се дело в том, что оно непосредственно и не функциони-ру-ет в мыслительных действиях, предпринимаемых человеком. Оно отчуждено от себя в самосознании. Всякий трансцендентальный субъект обладает метасознанием , так что ис-следователь сознания заведомо адекватен в потенции изучаемому им предмету. Ве-ду-щийся философами поиск метапозиции , с одной стороны, человечен, запрограм-ми-ро-ван социокультурой , а с другой — отрывает их от прочих смертных, ибо вменяет выб-ран-ной и эксплицированной точке зрения на мир свойство единственно истинной. Ре-ли-ги-оз-ная философия — не повод для умиления, но и снисходительно-высокомерный взгляд на нее не допустим. Ее метапозиция — даже и при всей своей возвышенности — одна из многих, которыми располагает философия, вещающая от лица то несколько не-оп-ределенного бытия, то абсолютного Духа, то постмодернизма и т. п. Религиозная фи-ло-софия органична для социокультуры , как и любая другая, и, пожалуй, в еще большей сте-пени, чем остальные системы умозрения. Ведь без религиозной подосновы соци-о-куль-тура начинает мельчать, теряя постепенно свой главный смысл — быть спасением для человека, отправленным им самому себе сотериологическим обещанием. В этом пун-к-те умозаключений вступает, однако, в свои права неумолимая диалектика. Квинт-эс-сенция социокультуры , религиозная философия не дает нам возможности, как и вся-кая философская метапозиция , подходить к устанавливаемому и историзируемому че-ло-веком символическому порядку извне. Переворачивая изречение Лейбница, следует ска-зать, что все идейные системы, пребывая в потоке истории, истинны в отрицании друг друга и ложны или недостаточны в своей утвердительности. Что произойдет, если и впрямь очутиться за ру-бежом социокультуры , в искусственном положении вне игры? От-туда нам остается только созерцать социокультуру , реконструировать ее смысловые це-леустановки без соучастия в смыслопорождении , обнаруживать в человеческих зна-ни-ях сильнейшую примесь веры и припоминать не слишком обнадеживающую этику сто-иков. И еще из этого вакуума можно писать статью о религиозной философии, не бо-ясь впасть в предвзятость.

Бой с тенью

Опубликовано в журнале:Звезда 2014, 10

1

Гражданскую войну легко спутать с пересекающимися с ней явлениями — с революцией и партизанщиной .

Революционные преобразования сопричастны гражданским войнам, но могут проис-хо-дить и мирным путем, если, допустим, парламентского большинства добивается ра-ди-кальная партия вроде нацистской , или же выливаться в боевые действия, направ-лен-ные против внешнего врага в случае восстания колоний против метрополий. Со своей стороны, далеко не всякое вооруженное противостояние внутри какого-либо человечес-ко-го общежития революционно, о чем свидетельствуют бесчисленные племен-ные и меж-этнические конфликты. За такого рода феноменальными расхождениями скрыва-ет-ся сущностное. Революции решают социально-политическую задачу так, как ес-ли бы она имела антропологическую значимость [1] — не важно, провозглашается ли при этом ра-вен-ство всех людей (таков был идеал Северо-американской и Французской рево-лю-ций в XVIII в.) либо, напротив, привилегированный статус рас и наций, что вовсе обес-че-ло-ве-чи-вает тех, кто не принадлежит к самозванным избранникам истории. Гражданские войны не преследуют антропологической цели; даже если они вызываются рево-люци-ей [2] , пере-дел-ка человечества составляет их дальнюю, а не ближайшую перспективу, cта-но-вится по-настоящему актуальной тогда, когда междоусобица идет к завершению ( по-ка-зательныe примеры — поход Крас-ной армии на Варшаву в 1920 г., предпринятый пос-ле по-бед над деникинскими войсками в надежде на создание Польской рес-пуб-лики со-ветов, и экспорт успешной кубинской революции в страны Латинской Америки).

Точно так же соприкасаются, но не совпадают по объему и содержанию гражданские вой-ны с партизанскими . Последние, по точному слову Карла Шмитта , « теллуричны »[3], то есть привязаны к родной земле, легитимирующей борьбу с противником не на жизнь, а на смерть — любыми средствами. В том, что касается гражданских войн, этому оп-ределению удовлет-во-ряют массовые возмущения крестьянства, будь они революци-он-ными , как во время Ре-формации в Германии (1524—1525), или контррево-лю-ци-он-ны-ми, как в Вандее (1793—1797). Одна-ко « теллуризм » несвойствен династическим раз-до-рам наподо-бие оспаривания анг-лийс-кого трона двумя ветвями Плантагенетов, которое из-вестно под наз-ва-нием войны Алой и Бе-лой роз (1455—1485). По своему глубинному смыслу парти-зан-ские движения отста-и-ва-ют преимущество генезиса перед историей, по-чвенной пер-возданности перед изменчивостью (вла-сти и территориальных границ). Ностальгия по истокам оче-вид-на у партизан, сопротивляющихся большим социополи-ти-ческим об-нов-лениям. Но и бу-дучи революционной, герилья идеологи-чес-ки мотиви-ру-ется жаждой вер-нуть об-щество к неким из-на-чаль-ным ценностям (ре-ли-ги-озного и эт-но-культурного по-рядка). Граж-данским же вой-нам безразлично, пово-ра-чи-ва-ют ли они ис-торию вспять или при-да-ют ей поступа-тель-ное развитие. Обращаясь то к од-ной, то к дру-гой из этих программ, они разыгрываются эс-сенциально не столько во вре-мени, сколько в про-ст-ранст-ве.

Как видно, отграничивание гражданской войны от прочих агональных акций, часто смы-кающихся с ней, требует отказа от формально-эмпириче-ского подхода к res gestae , рас-познания неявной интенциональности , прячущейся за как будто и без умcтвенного тру-да прочитываемыми целеполаганиями .[4] Б ез такого (всегда подозрительно гипоте-ти-чно-го) погружения в тайный смысл фактически явленного, казалось бы, можно обой-тись при сравнении внутренних войн с тем, что им впрямую оппозитивно , — с войнами вне-шними. Если в первой ситуации мы встречаемся, как обычно считается в полемо-ло-гии (науке о войнах), с конфликтом, не выходящим за пределы одного и того же го-су-дар-ственного обра-зова-ния, то во второй — с межгосударственным противоборством. Хо-тя многие граж-дан-ские войны и впрямь представляют собой схватку за высшую власть в обществе (на ко-торую претендовали, скажем, Помпей и Цезарь, расколовшие в 49—45 гг. до Р. Х. Рим-скую империю), дело обстоит не так просто, как оно видится в на-у-чной традиции. Так, Пелопоннесская война (431—404 гг. до Р. Х.) была сразу и вну-три-на-циональной, и столк-но-ве-нием государственных объединений, возглавляемых Афи-на-ми и Спартой. Сход-но дву-лики-ми бы-ли и еще более отодвинутые от нас во времени со-бы-тия, в ре-зуль-тате ко-то-рых сложилась древнеегипетская цивили-зация. Око-ло 5000 лет то-му назад она воз-ник-ла из победы, одержанной южанами над Нижне-еги-петским цар-ст-вом. Кроме то-го, сле-дует учитывать, что междоусобицы сплошь и ря-дом сопровож-да-ют-ся вмеша-тельством третьей силы, интернацио-на-ли-за-ци-ей внутрен-не-го разлада.[5]Под-твер-ждение сказан-ному дают и текущая современ-ность (Таджикистан, Афга-ни-стан, Со-ма-ли, Ли-вия, Сирия и т. д.), и недавняя история (граж-дан-с-кая война в Ис-пании в 1936—1939 гг.), и се-дая ста-рина (Спарту в сражениях с Афинами финансово под-держивали персы). Ряд ав-то-ров ищет выход из указанной неопре-де-лен-но-сти в том, что предпо-чи-та-ет гово-рить о раз-ных ти-пах гражданской войны, едва ли сво-димых к общему знамена-те-лю.[6] Н о ва-ри-ан-тов без ин-вариантной сердцевины не су-ще-ствует.