Сергей Есин - Дневник, 2005 год [январь-сентябрь]

• Название: Дневник, 2005 год [январь-сентябрь]
• Автор: Сергей Есин
• Жанр: Биографии и Мемуары

---

Много думаю о новых замыслах и о Марке Авербухе — он поехал в Шартр и Комбре, по моим следам.

Днем в разговорах о том, о сем выяснилась пикантная и прелестная подробность. Я-то думал, что без меня в Литинституте ничего не происходит! Ан, нет! Оказывается, герой нашего времени А.И.Приставкин вывез в Париж группу наших студентов, — деньги давал фонд Филатова. Отбор, рекомендации и прочее — это его просвещенная воля. Ну, и сам всех их представлял. Приехали: Галина, Вайнгер, Дьякова и Миронова. Дома проведу либеральное расследование.

Но это — между прочим, как неглавное, значительно важнее, что с Ирэной Ивановной мы вроде бы договорились провести осенью нормальную презентацию Литинститута в Доме дружбы в Париже. Посмотрим! Решили также церемонию, связанную со званием Сокологорской, перенести на начало лета. Я обратно везу и мантию, и грамоту, и даже майки и сумки, которые взял в институте. Ни я, ни моя литература, ни Литинститут никого в Париже не заинтересовали. Я представляю, с каким внутренним злорадством посматривают на меня некоторые коллеги…

В 17.30, практически впритык к закрытию выставки, началась пресс-конференция "Литгазеты". Я пришел на Салон довольно рано, кого-то послушал, волновался. Как и всегда, понимал, что мне, обычно дистанцирующемуся от постоянных разборок, совсем не выгодно лезть в эту кашу, но и Полякова не мог оставить, и чувство гнева и справедливости гнало меня вперед. Положение сложное, потому что придется априори доказывать, ты-де не хуже всех, и как здесь обоснуешь известную долголетнюю связку наших журналов, их недоброжелательность к писателям спокойного русского патриотического толка, независимо от качества литературных текстов. Надо, конечно, еще обязательно подчеркнуть, что далеко не все писатели другого лагеря — писатели низшего класса. Что бы там ни говорили мои друзья, но никогда не смогу отнести ко второму сорту ни Т.Толстую, ни О.Павлова, ни Дмитриева, ни даже Пригова, он тоже в своем роде создал и свой стиль, и свое направление. Речь должна пойти о том, что здесь слишком много гарнира, удобных деятелей и деятельниц, милых людей, которые в свою очередь должны были поддержать всю команду. Я думаю, что особую роль в этом играли Архангельский, Быков — их известность базируется почти исключительно на их телевизионном мелькании. У меня возникло также ощущение, что ряд участников — Барметова, Иванова, Ольга Славникова — просто был слоббирован "экспертами", то есть людьми не прямых специальностей: Сколько бы С.А.Филатов ни говорил, что, дескать, все присутствующие были "заказаны" французской стороной, просочились слухи, что список французов занимал лишь одну пятую, остальное добавляли мы, иногда даже расширяя общую квоту, чтобы включить, например, Славникову, вот так возникла цифра в 43 человека.

Об этом и многом другом я размышлял, пока собирался народ в зал. Но тут я подумал: а чего терять время, пойду-ка я послушаю, что там говорят писатели на другой встрече…

Зал был полон, шел синхрон, и в это время к микрофону подошла русская женщина, сказала, что фамилия ее Медведева, что она актриса и уже давно живет во Франции, всю жизнь читала Пушкина, Лермонтова и Тютчева и вот уже два дня сидит здесь, на Салоне, приезжая с другой стороны Парижа, и просто ничего не понимает — о чем здесь говорят писатели. Я-то давно знаю пустоутробие многих, их тягу к саморекламе и желание понравиться. Потом она резко высказалась о литературе Сорокина. Тут-то меня и осенило: с ее выступления я и начну.

Дневник тоже пишется по законам прозы. Вот так пишешь, пишешь — и вдруг чувствуешь — всё закончилось, пар ушел. Отмечу только основное в этой пресс-конференции. Очень четкую, без каких-либо компромиссов речь Полякова, мое некоторое метание, тем более что в зале сидела Татьяна Никитична Толстая, потом был доклад, фрагменты из книги доктора Большаковой, выступление Равиля Бухараева, определенное и точное, Лиды Григорьевой. Силы и векторы определены, я думаю, всё это в ближайшее время появится в "Литгазете". Умолкаю.

Кажется, не успел своевременно записать, что однажды утром встретился с Ольгой Михайловной Герасимовой, она из института восточных языков. Знакомство наше началось лет семь назад. Эта женщина по несчастью оказалась во Франции, ей всё достаточно ясно, но обратного пути ни в Россию, ни на Украину (она, кажется, оттуда) у нее нет — уже офранцуженные дети, привычный уклад. Снабдила меня комплексом той литературы, за которой она жадно следит, а я, естественно, нет, так как почти не читаю литературы региональной. Но ведь — это парадокс! — правда-то возникает как раз в региональных изданиях, в разговорах, в замечаниях за столом. Среди данных мне материалов очень интересная статья о том, как "исследователи" писали о голоде 30-х годов на Украине, иногда чуть ли не по наводке еще Гитлера, год за годом увеличивая число жертв, а потом (уже с другими заказчиками) начали преувеличивать число жертв сталинских репрессий. Очень хорошо приводится там методика этих своеобразных подсчетов. В тонкости не вхожу, но демократические институты постепенно вызывают у меня все меньше и меньше уважения. В свое время ведь и та, греческая демократия, те знаменитые собрания на агоре проходили лишь в том случае, когда каждому избирателю давали обол. Всё, господа, платно, и с тех пор мало что изменилось. Идеалистов, оказывается, на земле мало. Еще была статейка об эстонском поэте, покончившем самоубийством: он понял, что эта самая пресловутая интеграция с Европой означает конец нации (материнской).

Но самое поразительное — это обмолвка, связанная с именем Б.Н.Тарасова. Оказывается, Б.Н. изловил как-то Ольгу Михайловну еще в Москве и сказал ей, что в Литинституте не так уж и хорошо, все довольно болотисто. Известно, что за любыми лирическими посылкам идут посылки материальные, и вот Б.Н. познакомил Ольгу Михайловну со своим сыном Андреем, который работал, а может быть и сейчас работает, в РГГУ. Сколько людей сгорело на семейной сцепке, и сколько еще погорит! И главные персонажи жизни, разбивающие репутации, — это дети. Так вот, вроде бы Б.Н. сказал: "Зачем отправлять студентов из института восточных языков в Литинститут, их лучше слать в РГГУ", где курировать этот обмен будет его сын, и такая хорошая установится челночная жизнь: Москва — Париж. С грустью записываю все это в дневник, не сомневаюсь, что история невыдуманная, хотя, может быть, и обостренная. С другой стороны, это будущий сюжет.

24 марта, четверг. Никогда еще с такой вожделенной страстью не уезжал из Парижа. Поздно вечером собрался, заталкивая всё в чемодан, — какое было искушение повыбрасывать все эти книги, но решил, что, даже если будет перевес, все равно увезу. Увез брошюры, планы, все бутылки вина, подаренные мне здесь, увез и десять маек, которые купил для наших работяг. Отчетливо понимаю, что профессура найдется, а слесарь — никогда, слесарей надо удерживать. Последний раз утром за шведским столом съел фруктовый салат и корнфлекс с горячим молоком, кусок сыру, выпил кофе. И хотя был абсолютно уверен, что автобус с нашими писателями за мной не заедет, ждал лишних 20 минут, потом сел в такси и отдал 40 евро до аэропорта Шарля де Голля. Писатели уже были там, они размягчились, настроенные на московскую жизнь, Татьяна Никитична Толстая мне даже улыбнулась. Тут же выяснилось, что Дмитрий Александрович Пригов забыл в гостинице куртку и шапку. Мне это очень знакомо, сам такой. Рассказали, что Вознесенский еще на несколько дней остается в Париже: упал в ванной, разбил голову. Вообще странно, зачем Богуславская его сюда притащила — на моих глазах он практически два раза уже терял сознание, один раз на приеме в министерстве культуры, второй раз на приеме у президента. Вдобавок ко всему Зоя почему-то решила жить в отдельном от него номере, так что, думаю, он с разбитой головой лежал один какое-то время в этой чертовой французской ванне… Чье честолюбие руководит поступками этого человека? Его собственное или это воля "пославшей его жены"? Старость и уход со сцены такая тяжелая вещь, за этим надо внимательно присматривать.

Купил в беспошлинном магазине "Дьюти фри", в аэропорту, флакон самых модных духов для Валентины Сергеевны, ко дню ее рождения; духи называются "Кензо".

В самолете работал с дневником, читал английский — четыре часа пролетели как сон. Чуть позже подойду к главному событию дня, к эпизодам в Бишкеке. А пока должен сказать одно: теперь-то я уж точно различаю Рубинштейна, придумавшего жанр "стихов на карточках", и нашего самого знаменитого модерниста Пригова. Я взялся довезти Дмитрия Александровича домой, еще на вокзале открыл свой чемодан, достал ему теплую куртку, джемпер, а потом Толик, благо он живет неподалеку — завез его в Беляево. Был интересный разговор относительно судьбы всех молодых, вернее когда-то молодых поэтов с громкими теперь именами. Куда подевался Парщиков — а, оказывается, он живет в Германии, по своей еврейской линии; для меня это было неожиданностью; почти растворился Степанцов, забился в складках жизни Ерёменко… Чтобы остаться на поверхности, чтобы создать свою школу, нужны огромные усилия, а наши писатели часто думают, что все возникает само собой. В ответ на эти размышления я могу привести один из апокрифов, связанных с Пастернаком — кто-то из старых литераторов утверждал, что этот великий поэт говорил так: "Надо себя навязать эпохе". Итак, прощайте писатели, которые так талантливо себя навязывали и эпохе, и Франции, об этом мы еще будем говорить, гнев так крепко держится в душе, что, думаю, долго еще будет руководить мною.