Пантелеймон Кулиш - Повесть о Борисе Годунове и Димитрии Самозванце

• Название: Повесть о Борисе Годунове и Димитрии Самозванце
• Автор: Пантелеймон Кулиш
• Издательство: Типография П. А. Кулиша, в Николаевской улице, в доме г-жи Яценковой
• Жанр: История
• Год: 1857

Предисловие Кулиша:

Недостаток книг по предмету истории, которые могли бы читать с пользою молодые люди, без особенной, специальной цели, чувствуется у нас до сих пор. Причиною тому не столько отсутствие способностей в сочинителях, сколько — несчастная манера все скрашивать перед детьми и выставлять одни добродетели там, где естественно могут быть и пороки. Обыкновенно думают, что молодые люди, увидев низость души в занимающих передовые места в гражданском обществе, или нравственный разврат в целом поколении известной эпохи, потеряют уважение к старшим и любовь к родной национальности, — как будто детский ум только и живет книгами. Перед ним ежедневно раскрывается действительность, во всей поражающей наготе своей, и, не смотря на то, из детей вырастают люди благородные, любящие свое отечество и готовые для блага его на все пожертвования. Низкие страсти и дурные поступки окружающих их людей вовсе не подавляют в их молодых душах стремления к добру. Напротив, раннее уразумение лицемерия, хищности, предательства и других нравственных пороков рождает в них непреодолимое отвращение ко всему недостойному. Кто из людей честных не знает этого по себе?.. Полный веры в святость юношеской натуры, которая изо всего извлечет себе побуждение к стремлениям чистым и возвышенным, издаю свою повесть о том времени, когда упадок нравственных достоинств в русском гражданском обществе открыл простор для низких происков людей своекорыстных и коварных, и поколебал было основы государственной жизни русского народа до степени, близкой к разрушению. Дурное пускай у меня будет дурным, хотя бы оно наводило на моих читателей грусть, что на Руси в старину мало было хорошего. Эта грусть благотворна: она заставит каждого желать сильнее и всеми мерами содействовать, чтобы теперь и на будущее время было хорошего побольше...

---

53

Летопись Самовидца, 7: «Сами державцы (владельцы земель) на Украине не мешкали, тилько уряд держали, и так о кривдах посполитых людей мало знали, альбо любо и знали, тилько заслеплены будучи подарками от старост и жидов арандарей, же (что) того не могли узнати, же (что) их салом по их же шкуре и мажут.»

54

Боплан (Описание Украйны, 52 — 58,) сохранил для нас любопытные подробности и о степных походах казаков. Привожу извлечения: «Казаки, зная, какая опасность ожидает их в степях, переходят оными в таборе, или в караване, т. е. между двумя рядами телег, замыкаемых спереди и сзади 8, или 10 повозками; сами же, с дротиками, пищалями и косами на длинных ратовищах, идут посреди табора, а лучшие наездники вокруг оного. Сверх того, во все четыре стороны, на 1/4 мили, высылают по одному казаку для наблюдения. Как скоро покажется неприятель, стражи дают сигнал, и табор останавливается. Если казаки откроют врагов, то бьют их; если же сами будут прежде замечены, татары подкрадываются к табору и внезапно нападают на оный... Случалось и мне несколько раз, с 50, или 60 казаками, переходить степи. Татары нападали на наш табор, в числе 500 человек, но не в силах были расстроить его; да и мы также мало вредили им, ибо татары только издали грозили нападением, не подъезжая, однако, на ружейный выстрел и, пустив через наши головы тучу стрел, скрывались... Намереваясь нечаянно разграбить какой-нибудь караван, буджаки употребляют весьма искусную хитрость. Надобно заметить, что тамошние степи покрывает густая, в два фута вышиною, трава, которую при проезде нельзя не притоптать; посему, опасаясь, чтобы следы не открыли числа и направления отрядов и чтобы неприятели не пустились в погоню, татары поступают следующим образом. Отряд человек в 400 разделяется на 4 шайки; одна идет к северу, другая к югу, третья к востоку, четвертая к западу. Одним словом, каждая сотня следует особенным путем, и прошед около 11/2 мили, разделяется еще на 3 шайки, в 33 коня, которые также расходятся в разные стороны, если не препятствует какая-нибудь река; через полмили снова разделяются на три части. Таким образом не более 10, или 11 татар остаются вместе... Все это совершается скорее, нежели в полтора часа, на всем скаку: иначе, если казаки откроют их во время рассеянного движения, то никакая быстрота уже не поможет. Но хищники весьма опытны в сем маневре и так хорошо знакомы со степями, как искусные лоцманы с гаванью. Каждая шайка в 10, или 11 всадников, идет степью произвольно, избегая только встречи с другими; милях же в 10, или 12 от места разделения, в определенное время, все они сходятся в какую-нибудь лощину, где надеются отыскать корм для лошадей своих и воду. Иные прямо идут к месту соединения, другие же, находясь от оного далее, описывают дугу. Трава, притоптанная 11 лошадьми, на другой день поднимается, и следы изчезают... Татары изобрели хитрость сию с намерением обмануть казаков, которые преследуют их неутомимо. Сведав о появлении татарской шайки и зная, что в ней не более 500, или 600 человек, 1000, или 1200 казаков садятся на коней, ищут следов неприятельских и, по оным достигнув до средины описанного нами круга, в недоумении останавливаются, не зная, где искать врагов, ибо следы расходятся во все стороны... Из сего понятно, как трудно отыскать хищников. Казаки встречаются с ними случайно, во время роздыха, или ночлега; но татары всегда осторожны: имея глаза узкие и следовательно зрение острое, они открывают нас прежде, нежели мы их завидим. Притом же хитрость, а не сила, решает победу. Встретясь друг с другом за час до заката солнечного, или через час по восхождении, враги, подобно мореходцам, старающимся выиграть ветер, употребляют все искусство, чтобы стать спиною к солнцу, дабы оно светило в глаза неприятелю», и пр.

55

Там укрывался Хмельницкий, когда поляки грозили схватить его; там же сбирались казаки, когда в 1648 году они возмутились и одержали победу на полях Корсунских.» Боплан, Опис. Укр. 25, 26.

56

Там же: «Уверяют, что казаки скрывают множество пушек в протоках Войсковой Скарбницы, но где именно, никто из поляков вам не скажет, ибо они в тех местах не бывают... Казаки скрывают под водою не только пушки, отбиваемые у турков, но и деньги... Каждый казак имеет на островах свой тайный уголок. Возвратясь с поисков над турками, они делят в Скарбнице добычу и все, что ни получат, скрывают под водою, исключая вещей повреждаемых оною.

57

Там же: «Преследуя их однажды на возвратном пути с Черного моря, турецкие галеры проникли до самой Скарбницы; но там, в лабиринте островов, запутались и не могли найти выхода. Казаки грянули в них из ружей с челнов, закрытых камышами, потопили многие галеры и так напугали турков, что они с тех пор не смеют входить в Днепр далее 4 или 5 миль от устья.»

58

Трудно сказать, на котором именно: казаки переменяли место для Сечи несколько раз. См. Ист. о Казак. Запор., 5, 6, в Чтен. Общ. Ист. и Др. Р. 1847, генв. Иногда они собирались держать рады и на открытых урочищах. См. Боплана, Опис. Укр., 17.

59

Вспомним, например, гетманство Дашковича, враждебное России, и потом предложения другого предводителя их, Дмитрия Вишневецкого, Иоанну IV; вспомним участие их в войнах Малороссии с Польшею и потом враждебные действия в отношении к Гетманщине.

60

Есть основание думать, что Отрепьев объявил себя царевичем еще на Запорожье. В январе 1601 года некто Тирфельд писал из Нарвы к Абовскому коменданту, что «сын Иоанна Мучителя жив и здоров, находится у казаков и старается овладеть престолом.»

61

Основываюсь на темном намеке Бера, стр. 32: Отрепьев возвратился (из Литвы) в Россию, прошел в землю казаков (запорожцы считались казаками литовскими, значит — в землю казаков донских) и начал там разглашать, и пр. Петрей, повторяя почти везде слова Беровой летописи, выясняет это место так: «злой чернокнижник возвратился в Россию и взбунтовал донских казаков.» (Сказ. Совр. о Дим. Сам. I, пр. 32.) Нет надобности здесь до имен, перепутанных обоими: важно обстоятельство, конечно, записанное по слухам.

62

Ригельман пишет (Ист. о Донск. Коз. I, 2), что у донцов существовало предание о происхождении их от какого-то зверолова, совершенно сходное с таким же преданием запорожцев о происхождении их общины. На стр. 8 и 9 своей Истории он говорит: «Первоначальное ж жительство их было неотменно подобно низовым запорожским казакам, потому что избы казачьи и до ныне называются также, куренями, и построением подобны оным.... а в главном городе Черкаске станицы одна от другой отделены и каждая своим околотком состоит. Они сперва жительством, нравом и поведением своим совсем запорожским казакам подобны были. Ибо с самого тут начала пребывания своего, как сказывают сами, так как сечевские, не имели жен и терпеть их не могли; но как стали за добычью отходить, то в промыслах своих доставали от турок, кумык, крымцов, кубанцев, черкес, от разных горских татар и из прочих мест, всякую пажить и людей, в том числе и женской пол, оных стали брать за себя и сожительствовать с ними.

63

Маржерет, стр. 63: «Государь дает им небольшое содержание; за то они имеют право своевольничать, как хотят; временем могут приходить в пограничные города, продавать там добычу и покупать необходимые для себя вещи.»

64

См. сочинение Мацеевского: «Polska az do polowy XVII wieku, II, 246 — 248: Эти люди вели праздную жизнь.... Часто сам пан не знал слуг своих.... Для легкой услуги бежало их несколько разом, а от тяжелой обязанности все уходили, как от огня. Когда пан плюнет, трое слуг затирали его плеванье; когда он умывался, четверо подавало ему утиральник. Среди многочисленной ватаги слуг часто нельзя было дождаться услуги, так что польские паны.... говаривали: «Приказал пан и должен был сделать сам; мы за то лишь платим слугам, чтоб разом с нами ели....» Один негодяй, во время раздачи жалованья, был спрошен: неужели и он служит? «Да», отвечал он, «и я служу, делая то, что другие, т. е. ем и пью.»

65

См. Летоп. Самов., 10: «Князь Вишневецкий.... имеючи при себе килканадцать тысяч люду ваенного грошового, опроч драгуней и выбранцов, которых с подданных своих начинил — был по всех городах неизлечоную речь», и пр.

66

Бер (стр. 32, 33) рассказывает иначе открытие Отрепьева пред кн. Вишневецким; но упоминаемые им обстоятельства несогласны с объяснениями польских магнатов. Любопытны подробности Сказания о Гр. Отрепьеве (стр. 7, 9), не смотря на то, что места, лица и события перепутаны и перемешаны с баснословием, как и в других рассказах этой летописи. Извлечения: «Прииде (Отрепьев) во град Самбор, во имение великого пана, Михаила Ратомского, и пана Александра и князь Юрья Свирских, и прият бысть ими радостно, и послаша его в Стодольский монастырь, идеже у них родители лежат, тамо ж и костел веры латинские и мнихов 40 и Язовит пять. Житие же их и причины имея, ряски аки чюги препоясаны, при грудях бархат зелен, и вишнев, и лазорев, и темносинь, и всяких разных сукон амоноти имеяху около шеи малы зело до плещу, и шапки с пухом, а в руках четки. Сиде у мнихов у Язовит.... В то же время той окаянный лютый змий.... нача изнемогати, и рече игумену Пимену, мниху сущу, да повелит ему прияти в болезни духовного отца по вере своей кафалические. Игумен же Пимен повеле ему прияти отца по прошению его; и прииде к нему его духовный отец, Грек сущий, именем Арсений, и исповеда его. Во исповедании же своем рече ему сей.... волк.... Углицкого царевича возвася окаянный в его царское имя: «Послушайте мене. отче Арсение! аще изволит Бог по душу мою послати, и по смерти же моей не скрый, Бога ради, восписуй и на Великую Россию к Московскому государству о моей смерти, яко аще зде, в Самборе граде, в Стодольском монастыре, смерть мя постигнет; аз же, отче Арсение, нарвский сын, великого царя Ивана Васильевича.... возвести по смерти моей, дабы память сотворяли на Руси со отцом моим и братьею; а ныне не возвести никому, дондеже аз есть в животе.» Отец же его духовной, Арсений, сия слышав и усумнися, яко тако великий царь обнища, аще истина есть, и шед поведа того ж монастыря игумену, Пимену, мниху сущу, веры же латинския, вся по ряду сказа, еже ему той окаянный возвести; игумен же Пимен, сия слышав, и прият сердцем своим, дондеже его князя приидут в монастырь, молитвы ради, да возвестит им о сем. Егда же в день недельный приидоша князь Александр и князь Юрий Свирский, и внидоша в келию ко игумену Пимену, благословения ради, он же им вся по ряду возвести, и отца его духовного, Арсения, свидетеля постави, и потом поидоша по костельной молитве на трапезу ясти, бе бо пан Александр угости братию всю, и постав на трапезе пред столом, витатися со всеми мнихи; обычай же тамо, егда кто великий и навышний пан в витании своем руку свою полагаше сверху, а мнихи же полагаху руку свои сысподи, да не подвигнут его на гнев. Той же трехглавный лев и прииде, и витаяся с паны, не восхоте руки своея положити сысподи, но сугубо руками витаяся с паны. И уразумев князь Александр, яко непроста роду есть сий.... по обеде же прииду ко игумену в келию оба князя на прохлад, и позва ту священно-инока Арсения, Грека суща, и посади его за запон, и повелели возвати князя.... И востав князя оба противу его, и витаяся, повеле ему сести, и потом нача глаголати ему игумен: «Брате и милый пане! повеждь сим нашим питателем и великим сенатырем его же кралевские тайные думы и нашему Бернадинству, како ты из земли русския переселися семо, и како царский сын в последнюю нищету уклонися, и како престола своего царского лишися; свидетельствует о тебе отец твой духовный, Арсений.» Тако же и князи начаша его вопрошали о том; он же первие нача ротитися и со отцом своим духовным сваритися, и понося, и глаголя к нему, яко не учитель, но губитель суть и тайнам объявитель. Отец же его духовный паки нача пред игуменом и пред князи тоже глаголати; треокаянный же лев сий лютый, прелукавый еретик, нача с рыданием поведати и дерзнув нарещися царевичем Дмитрием, и како избежа от руки Бориса царя, все лукавым советом, вся по рядку изрече. Тогда же князи послушание его и отпустиша во свою келию; по отшествии же его, заповедав князи во всю седмицу по-гречески поститися ему, в день же недельный приидут князи и видят, аще истина есть, и сия рек, пойдоша князи во имение свое; и егда совершив окаянный пост, в день же недельный приидоша князи в монастырь и повелели литоргисати в Рустей церкви святыя мученицы Екатерины священнику Арсению, бе бо та церковь от монастыря поприще, слобода Руская.... Егда же изнесоша из царских дверей живодательное тело и кровь Господа нашего Иисуса Христа, и приидоста оба князя и близь стаста, и сего волка призваша и вся мнихи монастыря того, и Бернадинства, и Язовиты на смотрение приидоша; и егда причащаху его и нача глаголати к нему отец его духовной, Арсений, и оба князя, и игумен Пимен: «Повеждь нам, брате и господине, пред сею страшною и живодательною трапезою, истинный ли ты еси нарвский сын, или несть?» Он же с клятвою изрек и крестным знамением себе огради и зря на владычиц образ дерзостно, рече: «На том приимаю тело Господне и кровь, яко истинный есмь царский сын, царевич Дмитрий имя мое.» И сия рек, причастися окаянный бесстудно; по совершении же Божественной литоргии, облечеся, окаянный в мирские ризы, по достоянию царску. На трапезе же пред ним по чину царску предстояща оба князя, яко рабы, и чрез день той веселяхуся и рыцарствоваху, и от-толе его пояста князи с великою честию во град свой».