Пантелеймон Кулиш - Повесть о Борисе Годунове и Димитрии Самозванце

• Название: Повесть о Борисе Годунове и Димитрии Самозванце
• Автор: Пантелеймон Кулиш
• Издательство: Типография П. А. Кулиша, в Николаевской улице, в доме г-жи Яценковой
• Жанр: История
• Год: 1857

Предисловие Кулиша:

Недостаток книг по предмету истории, которые могли бы читать с пользою молодые люди, без особенной, специальной цели, чувствуется у нас до сих пор. Причиною тому не столько отсутствие способностей в сочинителях, сколько — несчастная манера все скрашивать перед детьми и выставлять одни добродетели там, где естественно могут быть и пороки. Обыкновенно думают, что молодые люди, увидев низость души в занимающих передовые места в гражданском обществе, или нравственный разврат в целом поколении известной эпохи, потеряют уважение к старшим и любовь к родной национальности, — как будто детский ум только и живет книгами. Перед ним ежедневно раскрывается действительность, во всей поражающей наготе своей, и, не смотря на то, из детей вырастают люди благородные, любящие свое отечество и готовые для блага его на все пожертвования. Низкие страсти и дурные поступки окружающих их людей вовсе не подавляют в их молодых душах стремления к добру. Напротив, раннее уразумение лицемерия, хищности, предательства и других нравственных пороков рождает в них непреодолимое отвращение ко всему недостойному. Кто из людей честных не знает этого по себе?.. Полный веры в святость юношеской натуры, которая изо всего извлечет себе побуждение к стремлениям чистым и возвышенным, издаю свою повесть о том времени, когда упадок нравственных достоинств в русском гражданском обществе открыл простор для низких происков людей своекорыстных и коварных, и поколебал было основы государственной жизни русского народа до степени, близкой к разрушению. Дурное пускай у меня будет дурным, хотя бы оно наводило на моих читателей грусть, что на Руси в старину мало было хорошего. Эта грусть благотворна: она заставит каждого желать сильнее и всеми мерами содействовать, чтобы теперь и на будущее время было хорошего побольше...

---

63

Маржерет, стр. 63: «Государь дает им небольшое содержание; за то они имеют право своевольничать, как хотят; временем могут приходить в пограничные города, продавать там добычу и покупать необходимые для себя вещи.»

64

См. сочинение Мацеевского: «Polska az do polowy XVII wieku, II, 246 — 248: Эти люди вели праздную жизнь.... Часто сам пан не знал слуг своих.... Для легкой услуги бежало их несколько разом, а от тяжелой обязанности все уходили, как от огня. Когда пан плюнет, трое слуг затирали его плеванье; когда он умывался, четверо подавало ему утиральник. Среди многочисленной ватаги слуг часто нельзя было дождаться услуги, так что польские паны.... говаривали: «Приказал пан и должен был сделать сам; мы за то лишь платим слугам, чтоб разом с нами ели....» Один негодяй, во время раздачи жалованья, был спрошен: неужели и он служит? «Да», отвечал он, «и я служу, делая то, что другие, т. е. ем и пью.»

65

См. Летоп. Самов., 10: «Князь Вишневецкий.... имеючи при себе килканадцать тысяч люду ваенного грошового, опроч драгуней и выбранцов, которых с подданных своих начинил — был по всех городах неизлечоную речь», и пр.

66

Бер (стр. 32, 33) рассказывает иначе открытие Отрепьева пред кн. Вишневецким; но упоминаемые им обстоятельства несогласны с объяснениями польских магнатов. Любопытны подробности Сказания о Гр. Отрепьеве (стр. 7, 9), не смотря на то, что места, лица и события перепутаны и перемешаны с баснословием, как и в других рассказах этой летописи. Извлечения: «Прииде (Отрепьев) во град Самбор, во имение великого пана, Михаила Ратомского, и пана Александра и князь Юрья Свирских, и прият бысть ими радостно, и послаша его в Стодольский монастырь, идеже у них родители лежат, тамо ж и костел веры латинские и мнихов 40 и Язовит пять. Житие же их и причины имея, ряски аки чюги препоясаны, при грудях бархат зелен, и вишнев, и лазорев, и темносинь, и всяких разных сукон амоноти имеяху около шеи малы зело до плещу, и шапки с пухом, а в руках четки. Сиде у мнихов у Язовит.... В то же время той окаянный лютый змий.... нача изнемогати, и рече игумену Пимену, мниху сущу, да повелит ему прияти в болезни духовного отца по вере своей кафалические. Игумен же Пимен повеле ему прияти отца по прошению его; и прииде к нему его духовный отец, Грек сущий, именем Арсений, и исповеда его. Во исповедании же своем рече ему сей.... волк.... Углицкого царевича возвася окаянный в его царское имя: «Послушайте мене. отче Арсение! аще изволит Бог по душу мою послати, и по смерти же моей не скрый, Бога ради, восписуй и на Великую Россию к Московскому государству о моей смерти, яко аще зде, в Самборе граде, в Стодольском монастыре, смерть мя постигнет; аз же, отче Арсение, нарвский сын, великого царя Ивана Васильевича.... возвести по смерти моей, дабы память сотворяли на Руси со отцом моим и братьею; а ныне не возвести никому, дондеже аз есть в животе.» Отец же его духовной, Арсений, сия слышав и усумнися, яко тако великий царь обнища, аще истина есть, и шед поведа того ж монастыря игумену, Пимену, мниху сущу, веры же латинския, вся по ряду сказа, еже ему той окаянный возвести; игумен же Пимен, сия слышав, и прият сердцем своим, дондеже его князя приидут в монастырь, молитвы ради, да возвестит им о сем. Егда же в день недельный приидоша князь Александр и князь Юрий Свирский, и внидоша в келию ко игумену Пимену, благословения ради, он же им вся по ряду возвести, и отца его духовного, Арсения, свидетеля постави, и потом поидоша по костельной молитве на трапезу ясти, бе бо пан Александр угости братию всю, и постав на трапезе пред столом, витатися со всеми мнихи; обычай же тамо, егда кто великий и навышний пан в витании своем руку свою полагаше сверху, а мнихи же полагаху руку свои сысподи, да не подвигнут его на гнев. Той же трехглавный лев и прииде, и витаяся с паны, не восхоте руки своея положити сысподи, но сугубо руками витаяся с паны. И уразумев князь Александр, яко непроста роду есть сий.... по обеде же прииду ко игумену в келию оба князя на прохлад, и позва ту священно-инока Арсения, Грека суща, и посади его за запон, и повелели возвати князя.... И востав князя оба противу его, и витаяся, повеле ему сести, и потом нача глаголати ему игумен: «Брате и милый пане! повеждь сим нашим питателем и великим сенатырем его же кралевские тайные думы и нашему Бернадинству, како ты из земли русския переселися семо, и како царский сын в последнюю нищету уклонися, и како престола своего царского лишися; свидетельствует о тебе отец твой духовный, Арсений.» Тако же и князи начаша его вопрошали о том; он же первие нача ротитися и со отцом своим духовным сваритися, и понося, и глаголя к нему, яко не учитель, но губитель суть и тайнам объявитель. Отец же его духовный паки нача пред игуменом и пред князи тоже глаголати; треокаянный же лев сий лютый, прелукавый еретик, нача с рыданием поведати и дерзнув нарещися царевичем Дмитрием, и како избежа от руки Бориса царя, все лукавым советом, вся по рядку изрече. Тогда же князи послушание его и отпустиша во свою келию; по отшествии же его, заповедав князи во всю седмицу по-гречески поститися ему, в день же недельный приидут князи и видят, аще истина есть, и сия рек, пойдоша князи во имение свое; и егда совершив окаянный пост, в день же недельный приидоша князи в монастырь и повелели литоргисати в Рустей церкви святыя мученицы Екатерины священнику Арсению, бе бо та церковь от монастыря поприще, слобода Руская.... Егда же изнесоша из царских дверей живодательное тело и кровь Господа нашего Иисуса Христа, и приидоста оба князя и близь стаста, и сего волка призваша и вся мнихи монастыря того, и Бернадинства, и Язовиты на смотрение приидоша; и егда причащаху его и нача глаголати к нему отец его духовной, Арсений, и оба князя, и игумен Пимен: «Повеждь нам, брате и господине, пред сею страшною и живодательною трапезою, истинный ли ты еси нарвский сын, или несть?» Он же с клятвою изрек и крестным знамением себе огради и зря на владычиц образ дерзостно, рече: «На том приимаю тело Господне и кровь, яко истинный есмь царский сын, царевич Дмитрий имя мое.» И сия рек, причастися окаянный бесстудно; по совершении же Божественной литоргии, облечеся, окаянный в мирские ризы, по достоянию царску. На трапезе же пред ним по чину царску предстояща оба князя, яко рабы, и чрез день той веселяхуся и рыцарствоваху, и от-толе его пояста князи с великою честию во град свой».

67

В актах упоминаются два свидетеля. Один был Юрий Петровский или Петруша, русский выходец, слуга литовского канцлера Льва Сапеги. Он объявил, что Угличский царевич имел приметы самозванца: бородавку на носу возле глаза и короткую руку. Другой был крестьянин Юрия Мнишка, бывший в плену у русских во времена Иоанна IV и видевший, по его словам, Дмитрия в Угличе. (Собр. Гос. Гр. II, 293 — 296.)

68

В Annuae Litterae Societatis Iesu, an. 1604, стр. 704, 705, сказано: «сопровождаемый одним польским вельможею. Кому ж другому быть этим вельможею, если не пану Мнишку, который у себя в доме обратил уже самозванца к учению римской церкви, который списывался об этом с нунцием и был усерднейшим покровителем московского претендента?

69

Бер, 37: «Новые свидетельства в смерти царевича наконец убедили его, что виновниками обмана были зложелатели его, бояре.» Далее на стр. 45: «Он сказал князьям и боярам в глаза, что это было их дело — в чем и не ошибся — что они изменою и крамолами стараются свергнуть его с престола.»

70

Никон. Лет. VIII, 39: «Царь же Борис ужастен бысть.» Бер, 34: «Эта новость его ужаснула.»

71

Бер, 45: «В сентябре собралось на русской границе до 6 тысяч казаков (положим, что это число и преувеличено), по наущению монаха Отрепьева (Леонида), который уверял их, будто бы законный русский царь жив и скрывается в Польше, в то же время дал знать мнимому Дмитрию, что казаки ожидают его на пределах, что они горят желанием сразится за него с Борисом», и пр.

72

Речь Посполигая значит республика. Так называлось Польское королевство по своему конституционному устройству.

73

Так зти земли названы в Белоцерковском универсале Богдана Хмельницкого.

74

В Сказ. о Гр. Отрепьеве, 10: «Послани быша от царя Бориса многие дары ко князю Костянтину Костянтиновичу» (Острожскому). Там же, стр. 11: «Приидоша с Москвы послы и принесоша много златых к королю, яко да выдаст сего еретика Борису царю.»

75

Главные из этих соучастников были Остерский староста Ратомский и два монаха, вероятно, Мисаил и Леонид. Немцевич, кн. VI, 248.

76

Борис подозревал, видно, воевод северских в сношениях с приверженцами Отрепьева: он именно к тем из них прислал новых товарищей, которые потом оказались изменниками: в Чернигов, в добавок к князю Татеву и князю Шаховскому, Басманова и князя Никиту Трубецкого (узнав, что Чернигов во власти самозванца, они засели в Новгороде Северском), а в Путивль, в прибавку к Рубцу Мосальскому, Михайла Михайловича Кривого-Салтыкова.