Кальман Миксат - Том 2. Повести

• Название: Том 2. Повести
• Автор: Кальман Миксат
• Издательство: Художественная литература
• Жанр: Классическая проза
• Год: 1967
• ISBN: не указан

Кальман Миксат (Kálmán Mikszáth, 1847―1910) — один из виднейших венгерских писателей XIX―XX веков. Во второй том собрания сочинений Кальмана Миксата вошли повести, написанные им в 1890—1900-е годы: 

― «Голубка в клетке» (1891);

― «Имение на продажу» (1894);

― «Не дури, Пишта!» (1895);

― «Кавалеры» (1897);

― «Красавицы селищанки» (1901);

― «Проделки Кальмана Круди» (1901);

― «Кто кого обскачет» (1906);

― «Шипширица» (1906).

Время действия повестей Миксата «Имение на продажу», «Не дури, Пишта!», «Кавалеры», «Кто кого обскачет», «Шипширица» и «Проделки Кальмана Круди» ― вторая половина XIX века.

Историческая повесть «Красавицы селищанки» посвящена эпохе венгерского короля Матяша Корвина (XV в.). В основу повести легли изустные легенды, бытующие в комитате Фогараш (Трансильвания), где действительно есть село Селище.

Повесть «Голубка в клетке» представляет собой два варианта одного и того же сюжета в разных временных рамках: первая, романтическая, часть отнесена лет на четыреста назад и написана с легкой иронией в духе новелл Боккаччо; вторая, сатирическая, часть, относящаяся по времени действия ко второй половине XIX века, ― в духе реализма.

Все повести, в том числе сатирические, отличаются характерным для Миксата мягким, добродушным юмором.

---

Господин Рошто, чтобы успеть пробраться в первые ряды, помчался наверх, прыгая сразу через две ступеньки.

Носатый фактотум окликнул было его:

— Вы что, дяденька, тоже хотите войти?

— Еще бы! — отвечал Рошто, стукнув себя в грудь.

— А лучше было бы, если бы женщины одни пошли к королю.

— Почему же это?

— А вы бы тем временем со мной потолковали. Тут уж Рошто не выдержал и вспылил:

— Пусть с тобой, сынок, гром небесный потолкует. Меня мой хозяин, граф себенский, — коли доводилось тебе слышать про такого, — не к ногам, а к голове прислал. Я-то ведь здесь от лица самого графа, вместо него самого, значит. Так вот я и иду к голове.

— А вы знаете короля-то?

— Нет. Не случалось видеть. Потому и иду.

— Ну ладно, ступайте! Ведите своих женщин.

ГЛАВА VI Король Муйко и его двор

Из коридора гости попали в вестибюль, в четырех углах которого стояло по королевскому телохранителю с саблями наголо. Когда все четыре сабли одновременно взвились для приветствия, селищанкам показалось, что вокруг засверкали молнии.

Затем двустворчатые двери в зал распахнулись, и красавицы увидели окруженного блестящей свитой короля, восседавшего на позолоченном троне. На голове у него была украшенная перьями цапли пурпурно-красная шапка, на коленях лежала сабля, усыпанная драгоценными камнями. Остальные вельможи с обнаженными головами полукругом расположились возле трона.

Сколько впечатлений сразу! Даже для господина Рошто их было слишком много, а уж что говорить о женщинах! Старый, управляющий в замешательстве продвигался вперед нерешительно.

При виде женщин толпа придворных заколыхалась, зашевелилась, кое-кто вполголоса выразил свое восхищение, где-то звякнула сабля, зазвенела сбившаяся набок золотая перевязь на ментике. На рукоятях сабель, ментиках, головных уборах засверкало великое множество опалов, смарагдов и рубинов.

Король с улыбкой дал гостям знак приблизиться. Господин Рошто сделал еще три шага вперед и бросился на колени. Женщины последовали его примеру. И напрасно: стоя, эти стройные создания были куда красивее. Женщине не пристало преклонять колени; кланяясь, она становится похожей на надломленный у самой чашечки тюльпан.

— Встаньте, — ласково сказал король, и Михаил Рошто, поднявшись, начал по-латыни произносить речь, ту самую, что прошлый раз не получилась у него перед палатином. Тогда он, правда, добрался до пятого предложения, здесь же сбился уже на третьем. А между тем как красочно была расписана в его речи нищета и обездоленность осиротелого бедного края: поля, которые некому пахать; словно проклятая кем-то деревня, на лужайках которой не увидишь играющих детишек, — их нет, они не рождаются, — деревня, в которой не услышишь колыбельной песни…

— Довольно, — ласково остановил его король. — Нам превосходно известно все, о чем вы просите. Равно как и нищета, которую породили постоянные войны. Мы с готовностью освобождаем тебя, добрый старче, от обязанности держать речь, полную флоскулосов и симилей и прочих ораторских приемов, поскольку, вместо красот риторических, ты привез с собой настоящую, живую красоту.

С этими словами король сошел с трона и направился прямиком к селищанкам. Он был отменно красив в своей отделанной пурпуром горностаевой мантии, белом, шитом золотом доломане, с рубиновыми пуговицами, в желтого цвета сапожках, на голенищах которых, вместо бантов были украшения из смарагдов в виде трилистников клевера. А застежка на ментике, а пояс — сплошь усыпанные сверкающими драгоценными камнями! Честное слово, одна лишь верхняя его одежда стоила целого десятка деревень.

Первой он окликнул по-румынски Анну Гергей:

— Вдова или девица незамужняя?

Та, задрожав как осиновый листок, отвечала:

— Я только по-венгерски умею, ваше величество!

— Я спрашиваю, вдова ли ты?

— Вдова, ваше величество…

— И хотела бы снова замуж выйти?

Лицо у вдовушки вспыхнуло огнем, а голос пропал вдруг — так что она уже шепотом выдавила из себя:

— Смотря за кого, ваше величество.

Король повернулся круто на каблуках, как это принято было при дворе, и уже по-венгерски обратился к Марии Шрамм:

— Отчего это у вас в Селище так по-разному народ одевается?

— Я только по-немецки говорю, ваше величество, — боязливо, потупив глаза, отвечала та.

— Так ты — саксонка? — теперь уже по-немецки спросил король.

— Да.

— И у тебя тоже нет мужа?

— На небе есть, — сладким голоском отозвалась Мария.

— А кто был твой муж?

— Сапожник.

— Значит, нет его и на небе, — со смехом заметил король. — Туда попадают только те, у кого руки чистые.

Наконец он подошел и к Вуце, передничек которой подсказал ему, на каком языке к ней обратиться. И в королевском ремесле навык — большое дело.

— Сколько же тебе лет, малютка?

— Это одному отцу моему известно.

— Неужто и ты замужем?

— Бант у нее в волосах, ваше величество, — заметил Рошто, стоявший поблизости, и тут же получил под ребро от одного вельможи (хорватского пана или короля Боснии — не иначе!), который шепотом посоветовал ему:

— Учись, старина, порядку. Королю отвечает только тот, кого он спрашивает.

(«Гм», — только и пробормотал старик в ответ и втянул голову в воротник своего кафтана.)

— Есть у тебя какое-нибудь желание? — допытывался король у Вуцы.

— Чтобы меня как можно скорее отпустили отсюда, ваше величество! — откровенно сказала румыночка и грациозно-кокетливо опустилась на одно колено.

— А знаешь ли, дорогая моя, что ты слишком хороша для того, чтобы желать с тобою скоро расстаться.

— Знаю, конечно, мне уж не раз дома пастухи об этом говорили.

— Воистину дикий полевой цветок, — повернулся король к Рошто. — Прямо надо сказать, старик, Селище не ударило лицом в грязь. И что же, много ли еще таких красавиц в деревне?

— Более или менее все одинаковы, — не моргнув глазом ответил Рошто.

Тут король весьма почтил старика, пустившись с ним в длинный разговор. А у Рошто лицо так и сияло гордостью.

Все это время прочие вельможи стояли вокруг в почтительном молчании, словно они были во храме. Не то чтобы хоть словом осмелились с женщинами переброситься, а и смотрели-то на них, будто на образа святые. Тем более странно было видеть, как слуги, которые во время этой великой церемонии кучкой стояли в левом углу зала, без всякого стеснения болтали о чем-то между собой. Вот какова нынешняя челядь! Среди них был и тот носатый, что возглавлял шествие.

Как раз над ними висела на стене какая-то странная картина, изображавшая женщину, а вернее, только ее спину. Это-то произведение искусства и рассматривали бездельники, собравшись в углу.

Носатый объяснял остальным:

— О, этот портрет — дьявольски интересная штука. О нем существует очень любопытная легенда.

— Что вы говорите!

— Вместе с королем Эндре Вторым на Священной земле сражался против сарацинов некий художник по имени Друмонт, который будто бы водил дружбу с дьяволом. Король, получив весть о том, что заговорщики убили его жену *, сильно горевал и сетовал, что у него не сохранилось ни одного ее портрета и он теперь никогда больше не увидит дорогих ему черт. Тогда рыцарь Друмонт и говорит ему: «Мне много раз случалось видеть королеву в Вышеграде, я нарисую вам ее по памяти». И стал писать портрет. Только однажды в бою зацепила и его сарацинская стрела. Король подбежал к художнику, а тот был уже при смерти. Но все же он еще успел сказать тем, кто вокруг него собрался: «Откройте мою сумку и передайте королю лежащее в ней полотно». Король взглянул на картину и удивился. «В самом деле, это она! Но что ты наделал, несчастный Друмонт! Почему ты нарисовал ее со спины?! Лица-то ее я так и не увижу!» Тут умирающий художник приподнялся на локте и говорит: «Не горюй, король! Повесь портрет у себя в приемной, и, если кто-нибудь хоть раз скажет тебе правду, королева повернется к тебе лицом».

— Разумеется, до сих пор королева так ни разу и не повернулась? — заметил высокого роста лакей, полчаса назад шествовавший с зонтиком в руках.

— Нет, один раз это все-таки случилось. Легенда гласит, что портрет сей (мой отец заполучил его в одном из далматинских монастырей) долгое время висел в приемной короля Эндре, оставаясь неизменным. Но вот как-то раз, когда уже действовала Золотая Булла, врывается в тронный зал с саблей наголо некий простой дворянин, недовольный чем-то, и, ссылаясь на Золотую Буллу, кричит: «Ты слеп и зол, король. И я сейчас разочтусь с тобой за все». Тут-то Гертруда повернулась и взглянула на короля и на дворянина, который при виде такого чуда перепугался и вылетел, не помня себя, из дворца.

— Черт побери! — воскликнул одни из бессовестных лакеев, — будь я королем, забрал бы я картину отсюда и повесил бы ее в своей приемной.