Иван Кратт - Великий океан

• Название: Великий океан
• Автор: Иван Кратт
• Издательство: Военно-морское издательство Военно-морского Министерства Союза ССР
• Жанр: Исторические приключения
• Год: 1951

Историческая дилогия «Великий океан», написанная русским советским писателем И. Ф. Краттом (1899–1950), рассказывает об отважных землепроходцах, вышедших в конце XVII века на берега Аляски и пытавшихся закрепиться в Северной Калифорнии, где в 1812 году было основано русское поселение под названием «Росс» (т. е. «русский»), нынешний Форт-Росс в штате Калифорния США. Писатель создал колоритный образ Александра Андреевича Баранова (1746–1819), первого правителя русских поселений в Америке. Роман состоит из двух книг: «Остров Баранова» и «Форт Росс».

Текст романа приводится в ранней редакции (1951 год, Военно-морское издательство Военно-морского министерства Союза ССР) и отличается от более поздних изданий.

---

— Моя мать, синьоры… — произнес Луис, запыхавшись. — Донья Игнасия Аргуэлло и Морага…

Хозяйка наклонила голову. Она была толстая и вялая, и только глаза сохранили красоту. Пятнадцать детей и тихая однотонная жизнь в президии состарили раньше времени.

После обоюдных приветствий донья Игнасия представила гостям детей:

— Анна-Павла…

— Гертруда…

— Франческо…

— Сантьяго…

Стараясь не улыбаться, Резанов отвечал на поклоны маленьких Аргуэлло, чинно, с серьезным видом отходивших в сторону.

— Гервасио…

На этот раз худощавый черноволосый ровесник Луиса, стоявший на пороге, резко отступил назад и скрылся.

— Гервасио! — крикнул Луис.

Но хозяйка поспешила назвать следующее имя. Резанов заметил, что она смутилась, а Луис нахмурил брови. Однако наблюдения Резанова были прерваны. Из боковой двери, выходившей в коридор, показалась невысокая девушка, почти подросток, в темном бархатном платье и остановилась на пороге, переводя дыхание. Высокий чистый лоб, волосы, разделенные пробором, ясные глаза, приоткрытые от волнения губы, нежный, чуть удлиненный овал лица, тонкие плечи были так очаровательны, что Резанов залюбовался. Он сообразил, что это та самая девушка, которая несколько минут назад выпрыгнула в окно.

— Мария-Консепсия, — сказала донья Игнасия с гордостью и, как показалось, со скрытым облегчением. Значит, строптивица успела переодеться и не укатила в миссию, как грозилась сделать!

Но об этом приезжие ничего не знали.

Вскоре донья Игнасия ушла приготовить шоколад, Луис оживленно показывал Лансдорфу и Давыдову саблю чуть ли не самого Кортеса, не замечая, что гостям больше хотелось смотреть на сестру, чем на саблю, монах беседовал с Резановым. Лишь девушка молча расставляла на столе чашки.

— Вы часто бывали в разных странах, синьор? — спросила она вдруг Резанова, когда монах вышел из комнаты и Николай Петрович на время остался один.

Конча сказала это и покраснела. Ей в первый раз приходилось выполнять роль хозяйки в присутствии такого знатного гостя.

Резанов, давно уже с любопытством наблюдавший за ней, улыбнулся и наклонил голову.

— Когда я была маленькой… — продолжала девушка, увлекшись и присаживаясь на диван, — мне казалось, что наша президия стоит на краю земли и дальше за морем начинается рай. Один раз я подговорила Луиса, и мы хотели поехать туда на лодке, но Гервасио рассказал обо всем отцу… Так я и не доехала до рая… Простите, синьор… — сказала она, снова краснея, и поднялась. Только сейчас она заметила, что монах вернулся и внимательно ее слушает. — Я помешала вашей беседе.

В длинном закрытом платье она выглядела совсем взрослой, тяжелые волосы оттягивали назад маленькую голову.

Досадуя на свою неловкость, девушка отошла к столу.

— Вы много видели, синьор посол, а я прожил свой век среди пустыни, и единственная земная отрада — этот дом, — сказал монах.

Падре Уриа скромничал. Он побывал не в одной стране, долго жил в Риме, лично знал папу, служил обедню в королевской капелле старой андалузской столицы Кордовы. Следил за событиями в Европе, интересовался Наполеоном и царем Александром, многое слышал о русских колониях на Аляске, в особенности о правителе их Баранове.

За столом сидели долго. Донья Игнасия рассказывала о детях, о первых годах жизни в этом краю. Вспоминая, она вздыхала и улыбалась и выглядела помолодевшей лет на десять. Луис с восторгом глядел на мать, а Конча тихонько обрывала листочки с виноградной лозы, просунувшейся в окно, и молчала. Зато как только начал рассказывать Резанов, девушка не пропустила ни одного слова. Она сидела спокойная по виду и сдержанная, но Резанов замечал, как бледнели и вспыхивали ее щеки.

Он рассказал про Санкт-Петербург, про двор царя, широкую, как залив, Неву, дворцы, над сооружением которых трудились лучшие зодчие, о необъятных просторах своей страны, простирающейся до Америки, о колониях на Ситхе, где одинокий старый правитель сам бьет зорю в своей крепости, и имя его известно во всех портах Тихого океана, о русских людях, переплывающих моря.

Когда же он описал бедствия «Юноны», Консепсия поднялась и быстро вышла из комнаты.

Вскоре после ее ухода Резанов тоже поднялся. Визит и так затянулся. Он легкой шуткой закончил рассказ и, поблагодарив семью Аргуэлло, стал прощаться. С шумом поднялись Давыдов и Лансдорф. Им порядком надоело сидеть за столом. Лансдорф хотел спать, а мичман торопился рассказать Хвостову про все смешное, что видел в испанской крепости. И подразнить приятеля знакомством с необыкновенной красавицей.

Прощаясь, Николай Петрович сказал о главной цели своего посещения. Он попросил провизии для команды и разрешения остаться на несколько дней в гавани, пока приведут в порядок судно. Тогда он сможет отправиться в Монтерей. Он отложил разговор об этом умышленно, чтобы не показать его исключительную важность.

Луис сказал, что все будет сделано и что кораблю незачем торопиться. Бумаги в Монтерей он сегодня же отправит нарочным.

Донья Игнасия и монах просили русских синьоров не торопиться. Несмотря на невыносимую жару, синьора вышла на крыльцо проводить гостей.

А во дворе Резанова и его спутников ожидал сюрприз. Несколько солдат и служителей, изнемогая от зноя, уже грузили в скрипучую телегу мешки с мукой, овощами, кур, живую свинью. Это была провизия для «Юноны».

— Кто вам сказал? — спросил озадаченный дон Луис одного из солдат.

— Синьорита, — ответил солдат.

Молодой комендант засмеялся, махнул рукой.

— Консепсия!.. Конча!.. — крикнул он. — Синьоры уже уезжают!

Но девушка не отозвалась.

Глава третья

…Стреляла пушка. Эхо гудело в горах, медленно уплывал дым. Несколько байдар шли к берегу, теряясь в дожде между лесистыми островками. На последней уходил Баранов, проводивший «Юнону» в далекое странствие. В меховом картузе, невысокий и сутулый, правитель российских колоний долго глядел вслед кораблю. Потом повернулся к берегу.

Было сыро и холодно, низкие тучи закрыли вершину горы, моросящая пелена оседала на скалы, на первые венцы крепости Ново-Архангельской — столицы далеких земель. Сотни людей с надеждой следили за уходящим судном…

Таким запомнился день отхода из Ситхи…

Резанов отложил перо. Негромко плескалась за бортом волна, изредка скрипела обшивка. Светлый зайчик, отбрасываемый стеклом иллюминатора, дрожал на стене каюты. Стоял полуденный час; на корабле, кроме вахтенных матросов, все отдыхали, укрывшись от зноя.

Но Резанов не ложился. Широкоплечий, в одной рубахе, он сидел у стола и на четвертушках тонкой японской бумаги писал в Санкт-Петербург письмо. Уже третье и этом новом 1806 году. Последний раз писал из Ново-Архангельска, куда прибыл сразу же после безрезультатного посольства к японскому императору. Корабли кругосветной экспедиции ушли домой, он остался в колониях выполнить второе поручение — ознакомиться с делами Российско-американской компании — настоящего хозяина Аляски.

Богатство и нищета, небывалые возможности и бессилие, великие замыслы и косность стояли рядом, и пока только воля и ум Баранова не давали погибнуть начатому.

Больше ста лет назад русские люди появились в этих местах. Огромная Россия простиралась до трех океанов, и смелые ее мореходцы первыми открыли Америку с севера, первыми поселились на не принадлежащих никому берегах. Беринг и Чириков нашли пролив и море, «Российский Колумб» Григорий Шелехов обосновался на Алеутских островах и Аляске, создал компанию для освоения новых земель. Необозримые равнины и горы, снежное безмолвие, леса и реки напоминали родину, влекли к неизведанному и, быть может, счастливому. Бежали сюда мужики от каторжной жизни, поморы, прогоревшие купцы, солдаты, вольные люди — все, кто еще верил и искал…

Компания промышляла морских котов и бобров. Пушное богатство заполнило рынки мира. Мешки золота давали Кантон, Кяхта, Лондон и Амстердам, но люди гибли без счета от стычек с индейцами, суровой природы, лишений и голода. Полтора года шли сюда корабли из Санкт-Петербурга, десяток тысяч верст и два моря отделяли его от колоний по другому пути через Сибирь. Своего хлеба не было.

«Российский Колумб» умер в Иркутске десять лет назад. Десять лет правил колониями его преемник, Александр Баранов, одним своим именем державший в повиновении всех жителей далекой страны. Стареющий и одинокий, он терпеливо ждал помощи родины, строил широкие планы. Теперь корабли пришли. Молодой царь внял настойчивым просьбам главных хозяев компании, обеспокоенных письмами правителя, внял осторожным советам министра коммерции. Просвещенные люди обеих российских столиц заинтересовались далеким краем. Посольство в Японию должно было открыть порты для торговли с колониями, посланнику Резанову поручалось навести здесь порядок.