Энтони Бёрджесс - Муза

• Название: Муза
• Автор: Энтони Бёрджесс
• Издательство: Журнал "Аврора"
• Жанр: Короткие истории
• Год: 1990

Энтони Бёрджесс (1917 г. р.) — известный английский писатель, автор многих романов (в том числе «Заводной апельсин»), рассказов, сценариев фильмов. Он является также исследователем творчества Шекспира.

В рассказе «Муза», написанном в 1968 году, Бёрджесс изображает полет Пэли — литературоведа будущего — в прошлое, в Англию времен королевы Елизаветы I. Однако, как явствует из рассказа, такая Англия существует только в воображении, а не в реальной действительности.

Автор с явной иронией относится к возможности проникновения в тайны творческого процесса. Этот рассказ — своеобразная пародия на жанр научной фантастики.

---

— Ну-с! — объявил Свенсон, охваченный легким приступом возбуждения. — Мы прибываем в Англию!

Пэли жадно взглянул вниз, на знакомые очертания рек: Тис, Хамбер, Темзу. Он жадно глотнул воздуха, быстро повторяя про себя зазубренное.

— Счет на приземление! — сказал Свенсон. Синтетический голос на левом борту корабля невозмутимо принялся отсчитывать секунды, начиная с трехсот.

— Я, пожалуй, попрощаюсь, — глухо сказал Пэли, открывая люк на палубу космического корабля, который вел в миниатюрный реактивный самолет, рассчитанный самое большее на одного человека.

— Вы должны приземлиться в устье Темзы, — сказал Свенсон. — До свиданья, а не прощайте (это он сказал по-французски). Надеюсь, вы докажете что-то там такое, что вам хочется доказать,

200-199-198. Пэли уселся в кресло пилота, проверил несложные приборы управления. Ожидание было подобно целому столетию. Он криво усмехнулся, глядя на себя — этакого елизаветинца, положившего руки на руль миниатюрного реактивного самолета XXI века. 60-59-58. Он повторил елизаветинские гласные, еще раз мысленно пробежал свою фиктивную метрику: молодой человек из Нориджа, желающий проникнуть в театральные круги («Видите ли, я написал пиесу и весьма недурственную!»). Синтетический голос, гулко звучащий здесь, в маленькой кабине, досчитал до конца: 4-3-2-1.

Старт. Пэли стартовал из брюха корабля-матки, внезапно совершенно успокоенный, а затем пришедший в радостное возбуждение. Светила луна, зеленая сельская местность спала глубоким сном. В лунном свете серебрилась река. Курс корабля Пэли был заранее задан Свенсоном. В его распоряжении было ограниченное управление, но он мягко сел на воду. Прежде всего ему нужно было выбраться на берег. Маленький моторчик негромко урчал, пока Пэли выруливал в лунном свете. Река была широка в этом месте, и Пэли казалось, что он находится в мире, где кроме воды и неба больше ничего нет. Берег приближался — весь в густых зарослях кустарника, деревьев и осоки. Никаких признаков жилья не было, а на воде не видно было никакого другого судна. Что бы подумали на этом судне, окажись оно сейчас рядом, при виде его, Пэли? Впрочем, он ничего не боялся: с убранными крыльями, маленький гидросамолет издали походил на некую неприглядную шлюпку — так превосходно был он замаскирован. А теперь, для полной безопасности, Пэли спрячет его в осоке, укроет травой и листьями, но сперва, прежде чем выбраться на берег, он переключит реле времени, поставив уже на суше металлический фюзеляж под высокое напряжение, которое убьет каждого, кто захочет пробраться на корабль. Жаль, конечно, но ничего не поделать! Реле автоматически отключится через год, через двенадцать месяцев, день в день. А за это время сколько мифов, рассказов и безумных слухов возникнет вокруг любознательного исследователя, случайно нашедшего самолет, в которые не поверит искушенный Лондон.

А вот и Лондон, куда он прилетел.

Пэли, направлявшемуся на свою ночную прогулку вверх по реке, идти было довольно легко. Луна освещала межевые тропинки и приступки у изгородей. Раскинутые там и сям фермы спали. Раз ему показалось, что он слышит отдаленный свист. Потом как будто бы пробили часы на городской башне. Он не представлял себе ни месяца, ни дня недели, ни времени суток, но предполагал, что сейчас поздняя весна и что-то около трех часов до рассвета. Год, как утверждал Свенсон, был именно 1595-й. Время функционировало здесь точно так же, как на настоящей Земле. Два года тому назад Свенсон возил одного человека в Московию, где время считали по христианскому летосчислению и год был тогда 1593-й. Пэли, совершая свою прогулку, нашел, что на здешнем воздухе гораздо легче дышится, но из-за необычного расположения звезд ему то и дело становилось не по себе. На небе сияло созвездие Кассиопеи, похожее на подвыпившее W — первую букву имени Шекспира, но были и такие созвездия, которых Пэли прежде никогда не видел. Могли ли звезды, как верили сами елизаветинцы, воздействовать на историю? Мог ли этот елизаветинский Лондон, потому что он видел над собою звезды, неведомые подлинной Земле, быть идентичным тому, который мы знаем только по книгам? Что ж, он, Пэли, скоро это выяснит.

Лондон — серое каменное чудовище — набросился на него не сразу. Он подступал к нему вкрадчиво и мягко: сначала дома, построенные в полях и среди деревьев, потом загородные виллы знати, не знающие городской пыли, и затем, словно онемевшая труба глашатая в свете ущербной луны, — Тауэр. За ним — сбившиеся в кучу спящие дома. Пэли вдыхал воздух этого летнего Лондона и воздух этот ему не нравился. Пахло пыльной ветошью, салом и нечистотами, но неслись также запахи, известные ему с того времени, когда он летал над Борнео, неуверенно углубляясь в далекие районы джунглей. Да, здесь, действительно, пахло джунглями. И словно бы в подтверждение этого вдали раздался вой. Но это выла собака. Собаки, лучшие друзья человека, — даже здесь, в ином физическом пространстве; собаки, которые перелаиваются в непостижимой космической пустоте. Потом раздался человеческий голос, чьи-то башмаки застучали по булыжной мостовой. «Четыре утра! И утро отличное!» Пэли инстинктивно отпрянул в узкий проход и прижался всем телом к влажной стене. Ему было рано себя обнаруживать. Он мысленно воспроизвел крик звонаря — гласные у того были ближе к американским, чем к современным английским, он произносил так: «утрау атличное». Теперь, зная, который час и машинально ощутив остановившиеся ручные часы, которых уже при нем не было, он подумал, что же ему делать до наступления дня. Гостиницы с круглосуточно дежурившими клерками здесь отсутствовали. Он подергал себя за темную бородку — результат трехмесячного выращивания, — и решил, что чем скорее начнет свой научный поиск, тем лучше, и потому отправился в Шоредитч, где находился Театр. Если верить истории, то за городской чертой, в месте, недосягаемом для городского совета, ненавидившего театральные представления, расположено было новое, прекрасное здание Театра. Нетерпеливый зуд ученого поскорей увидеть Театр овладел Пэли и заставил его позабыть о холодном утреннем ветре, только что поднявшемся. Он хорошо знал современный земной Лондон, но на этих улицах ориентировался плохо. Он направился в северо-западную часть города — к Майнориз, Хаундс-дитч, Бишопсгейту — и по дороге его дважды чуть не стошнило от зловония, идущего от стока. Вокруг царил густой, тошнотворный смрад, и Пэли решил, что он, должно быть, исходит от Флит-дитч. Он залез в свою сумку, вытащил из нее щепотку порошка и высыпал на язык, чтобы унять рвотные позывы.

Стояла гробовая тишина, как говорится, ни одна мышь не шевелилась, а он все шел и шел, пока наконец в серебристом свете плывущего облака перед ним не возник Театр, и нечто вроде разочарования овладело им. Это было шаткое деревянное строение, обнесенное деревянным частоколом, с косматой соломенной кровлей. Да, предметы всегда оказываются меньшего размера, чем ожидаешь их увидеть, и они всегда выглядят буднично. Можно ли войти вовнутрь? — подумал Пэли. Ночного сторожа вроде бы не было. Прежде чем подойти к входу (он скорее напоминал дверь в уборную, чем вход в храм Муз), Пэли оглядел всю эту освещенную луной сцену — убогие дома, булыжную мостовую, зеленые деревья, казавшиеся такими удивительными и неожиданными здесь. И вдруг он заметил первые живые существа.

Ни одна мышь не шевелилась — так он думал. Но эти создания с длинными хвостами были обыкновенными крысами. Три из них что-то грызли, сидя на куче мусора неподалеку от прохода к Театру. Он осторожно приблизился — крысы сразу же бросились наутек, он явственно различал каждый волосок их усов в лунном свете. Да, это были крысы, самые что ни на есть земные крысы, хотя он только один раз видел их в университетской лаборатории, — животные с маленькими бусинками-глазами и толстыми мясистыми хвостами. И вдруг он различил то, что они грызли. Это было человеческое предплечье, извлеченное из груды мусора. Нельзя сказать, чтобы Пэли был совсем не подготовлен увидеть такое. Он рисовал в своем воображении головы изменников, выставленные на Темплбар; тела их, вынесенные волнами Темзы и гниющие там; руки и ноги, отрубленные на Тайберне (там, где в наши дни стоит Мраморная Арка) и раскиданные на поживу птицам, питающимся падалью. (Коршунам, конечно же, коршунам, которые, очевидно, сейчас сидят в гнездах.) Желудок его успокоился от приема лекарства и он невозмутимо обследовал обглоданную руку. Все мясо крысы еще не сожрали: их пиршество было прервано в самом начале. На запястье однако болтался клочок какой-то мягкой ткани, который заставил Пэли нахмуриться — это было что-то анатомически знакомое, но никак не вяжущееся с нормальной человеческой рукой. Ему показалось, только на секунду, что этот лоскут похож на глазную впадину, откуда само глазное яблоко уже вынуто, а мягкое ложе осталось, но полностью опустошенное. Пэли с улыбкой отбросил эти фантазии. Он отвернулся от руки — жалкого человеческого останка — и устремился прямо ко входу в Театр. К его удивлению, дверь была не заперта. Она заскрипела, когда он отворил ее, как бы радушно приглашая его войти в этот странно знакомый мир 1595 года. И вот он, Театр — утрамбованный глиняный пол для зрителей, стоящих в партере, боковые ложи, выступающая вперед сцена без занавеса, галереи, башня с флагштоком. Пэли дышал глубоко, преисполненный благоговения. Да, это был он, Театр! И вдруг: