Элизабет Эбботт - История целибата

• Название: История целибата
• Автор: Элизабет Эбботт
• Жанр: Прочая научная литература
• Год: 2016
• ISBN: 978-5-480-00323-9

Флоренс Найтингейл не вышла замуж. Леонардо да Винчи не женился. Монахи дают обет безбрачия. Заключенные вынуждены соблюдать целибат. История повествует о многих из тех, кто давал обет целомудрия, а в современном обществе интерес к воздержанию от половой жизни возрождается. Но что заставляло – и продолжает заставлять – этих людей отказываться от сексуальных отношений, того аспекта нашего бытия, который влечет, чарует, тревожит и восхищает большинство остальных? В этой эпатажной и яркой монографии о целибате – как в исторической ретроспективе, так и в современном мире – Элизабет Эбботт убедительно опровергает широко бытующий взгляд на целибат как на распространенное преимущественно в среде духовенства явление, имеющее слабое отношение к тем, кто живет в миру. Она пишет, что целибат – это неподвластное времени и повсеместно распространенное явление, красной нитью пронизывающее историю, культуру и религию. Выбранная в силу самых разных причин по собственному желанию или по принуждению практика целибата полна впечатляющих и удивительных озарений и откровений, связанных с сексуальными желаниями и побуждениями.

Элизабет Эбботт – писательница, историк, старший научный сотрудник Тринити-колледжа, Университета Торонто, защитила докторскую диссертацию в университете МакГилл в Монреале по истории XIX века, автор несколько книг, в том числе «История куртизанок», «История целибата», «История брака» и другие. Ее книги переведены на шестнадцать языков мира.

---

Но для женщин, направляемых к своему призванию Господом, а не скупостью, бедностью или другими причинами, вынуждавшими родителей отдавать дочерей в монастырь, насильственный обет целибата редко оборачивался трагедией. Для них он служил орудием веры и средством обретения личной независимости.

Обители радости

[338]

Как Екатерина Сиенская и несметное число других праведниц, посвятивших жизнь Господу, глубоко верующие христианки без малейших колебаний давали обет вечного соблюдения целомудрия. Моральное давление, оказывавшееся на них с тем, чтобы они хранили невинность, было особенно сильно, поскольку девственность составляла постоянное наваждение религиозных мыслителей и писателей. Написанная в XIII в. работа Hali Meidenhad – «Святая непорочность», – резко осуждавшая сексуальные отношения и брак, была адресована молодым девственницам в надежде на то, что они сохранят свою невинность[339]. Девственность провозглашалась «добродетелью, стоящей выше всех других добродетелей, которая более других угодна Христу». С другой стороны, даже супружеские половые отношения объявлялись непристойными, отвратительными и скотскими, «бесстыдным вожделением плоти… <и> срамным соитием, полным вонючей мерзости и гнусных деяний». На деле это лишь «ложе для страждущих, чтобы ловить <в их падении> слабых, которые не могут стоять на высоком холме так близко к небесам, как добродетель невинности». В том случае, когда это было непонятно, автор велел своей девственной читательнице «не ломать ту печать, которой ты запечатана!»

На тех, кто был решительно настроен против замужества или состоял в несчастливом браке, описание семейной жизни, приводимое в Hali Meidenhad, должно было производить еще более угнетающее впечатление, чем то, которое Лев Толстой дал в «Крейцеровой сонате», с негодованием осуждая брак. Редкая счастливая жена или муж, как заявлял автор, должны переживать по поводу того, что их супруга или супруг перейдут в мир иной. Большая часть тех, кто состоит в браке, ненавидят друг друга, и когда ненавистный супруг дома, жена, которая как каторжная надрывается в домашних хлопотах, «при взгляде на нее мужа приходит в трепет; его мерзкая радость, как и грубость, наполняют ее ужасом». Кроме того, он издевается над ней, бьет ее и колотит, как будто она его рабыня.

Сексуальные отношения с этим чудовищем, конечно, обязательны. Следующий этап семейного чистилища – это беременность, при которой лицо жены становится «зеленым как трава», вокруг глаз у нее темные круги, а голова раскалывается от пульсирующей боли. Во рту отвратительный вкус, а стоит ей что-то съесть, как желудок все выбрасывает обратно. Более отталкивающее описание беременности и утренней тошноты, наверное, трудно было придумать, и оно не могло не оказывать сильного впечатления на женщин, читавших это произведение.

Большое число других литературных работ также были посвящены теме защиты девственности, в частности для многих примером для подражания становились широко распространенные «Жития» разных праведниц. Как и у обычных женщин, у святых девственниц, о которых шла речь в Hali Meidenhad, случались яростные столкновения и стычки, правда не с опостылевшими им мужьями, а с нечестивыми правителями, дикими зверями и злыми воинами. Hali Meidenhad – впечатляющее произведение, но, несмотря на преувеличения, там говорилось о реальных отношениях бесчисленных мужей и жен. В семьях, где мало что можно было скрыть от их членов, потрясенные читатели должны были находить сходство сюжетов с браками их родителей, мучительными и опасными для жизни родами матерей, норовистым нравом и тяжелой рукой отцов.

В тот период даже девушки из состоятельных семейств жили вместе с другими женщинами в женских покоях, где нельзя было избежать встреч с мужчинами – родственниками и слугами. Им никогда не удавалось оставаться в одиночестве, и для тех, кто к нему страстно стремился, жизнь была кошмаром, вынесенным на всеобщее обозрение. Вход в некоторые комнаты женщинам был запрещен, им часто приходилось сидеть не на стульях, а на подушках. Они не владели ничем, включая себя самих. Они не могли сами путешествовать, учиться, обращаться к властям. Они не могли ни учить, ни ухаживать за больными, ни управлять, ни руководить. Они не распоряжались ни одной стороной своей жизни, включая собственное будущее. Принимая во внимание эти реалии, мрачное описание супружеской жизни и родов, данное в Hali Meidenhad, должно было заставить молодых женщин всерьез задуматься над открывавшимися перед ними возможностями, включая перспективу сохранения девственности, к чему их настойчиво призывал автор.

Женщины, которых не соблазняли романтические представления о браке, а больше манила духовность, сначала все чаще задумывались, а потом все сильнее стремились к жизни в монастыре. Почти всегда их больше всего привлекало целомудрие, поскольку данные ими обеты означали, что они отрекаются от грешного вожделения и своей традиционной роли жен и матерей, получая взамен одобрение Христа, а также восхищение и уважение общества. «Ты поешь новую песню, – восторженно вещал ведущий французский теолог XV в. – Ты будешь избрана и коронована божественной короной в раю… Страстная песнь созерцания сделает тебя царицей земли и небес»[340].

Такая девственность предполагала не только воздержание от половой жизни. Кроме того, это было всеобъемлющее мистическое качество, лирически описанное испанским писателем XVI в.: «Непорочность тела ничего не значит без целомудрия мысли, а если они дополняют друг друга, то нет ничего более чистого, ничего более угодного Господу, а сама она становится цветком Пресвятой Богородицы»[341].

Девственность однозначно одобрялась Церковью и обеспечивала ангельскую загробную жизнь. Она также исключала необходимость заключать мерзкий брак, заводить чумазых детей и горевать, когда они умирают. Но никто не рассчитывал на то, что можно хранить вечную девственность дома, потому что родителям не терпится выдать дочь замуж, если только ей очень не повезет и они не отдадут ее в монастырь, где целомудрие почиталось величайшей добродетелью.

В пользующемся хорошей репутацией, солидном монастыре пределом для искренне благочестивой девственницы были небеса – как в прямом, так и в переносном смысле слова. Ее духовную награду составлял мистический союз с Христом, место в раю, возможно, причисление к лику святых, если ее непорочность дополнялась достаточным количествам других свершений. Внешний мир также сулил ей уважение и престиж, а исключительным праведным подвижницам, таким как Екатерина Сиенская, Бригитта Шведская и Хильдегарда Бингенская, вполне можно было рассчитывать на власть и влияние в важнейших государственных вопросах. Монастырь давал европейским женщинам больше свободы для духовного развития и самовыражения, чем какой бы то ни было другой общественный институт, включая семью. Те из них, которые стремились к лидерству, вполне могли воплотить свои стремления в стенах монастыря, но светские возможности, в отличие от их братьев, им были недоступны.

В монастыре стремившаяся овладеть знаниями женщина могла получить образование, в котором за его пределами ей было отказано – иначе говоря, только женщины, уходившие в монастырь, могли рассчитывать на получение образования. Те, кто хотел учиться, за монастырскими стенами вполне могли удовлетворить это свое желание, в то время как в светском обществе эрудированная дама была редкостью, и порой над такими женщинами глумились как над ненормальными. Монастыри предлагали им образование, доступ к архивам и библиотекам, переписку с учеными-теологами. (Фанатичные служители Церкви препятствовали этой деятельности, но некоторые симпатизировавшие им духовные отцы ободряли их на этом пути, а самые сообразительные монахини умели обходить препятствия на пути к обретению знаний.)

Наряду с этим уход в монастырь представлял собой законный способ избежать проблем и конфликтов семейной жизни и сменить их на пылкие, задушевные отношения с другими монахинями. Но лучшим из того, что мог предложить монастырь монахине, было непросто определимое, но очень ценное состояние – одиночество – в форме отдельной комнатки или кельи. В этих малюсеньких кельях было все, в чем нуждались монахини: небольшой стол со стулом, распятие и кровать. Все это находилось лишь в ее распоряжении, и на протяжении долгих часов она могла молиться, медитировать, размышлять, читать или писать, сколько было угодно душе. Таким образом, благочестивая женщина, повенчанная с Христом и давшая обет непорочности, вполне могла рассчитывать на то, что жизнь в монастыре выведет ее на пути, в мирской жизни перекрытые для нее на каждом повороте. Однако такой взгляд на монастырскую жизнь представляет ее в несколько идеализированном свете. Дело было в том, что в действительности большинство обитательниц женских монастырей отнюдь не стремились к духовному совершенству, попадая туда совсем по другим причинам. Они рассматривали свое монашеское состояние как возможность сделать карьеру, которая в других обстоятельствах была бы для них более чем проблематичной. Их родители или опекуны давали монастырям требуемые суммы денег, и монахини получали возможность проводить остаток жизни в праздности. «Большинство людей не ощущает эмоционального подъема от… евангельских убеждений», – жаловалась одна монахиня[342]. В этом замкнутом мире, далеком от благочестия, торили свой путь послушницы, искренне преданные принципу целомудрия. Поэтому нет ничего удивительного в том, что для каждой монахини монастырь представлялся совсем не тем, чем он был для других: «карьерой, призванием, тюрьмой, убежищем; для разных обитательниц средневекового женского монастыря он воплощал в себе все эти качества»[343].