Прот. Савва Михалевич - От сокровищ моих

• Название: От сокровищ моих
• Автор: Прот. Савва Михалевич
• Жанр: Короткие истории

Книга протоиерея Саввы Михалевича «От сокровищ моих» – современная проза о нашей порой непростой и противоречивой действительности, об окружающих нас людях, о природе и животных. В силу своего призвания священник видит и знает многое, что скрыто от других людей. Духовный сан автора позволяет узнать и изучить человека во всех его проявлениях: в возвышенных и приземленных, благородных и в низких. Его рассказы об обычных людях, о тех, кто пришел к вере и кто в пути, замечательные очерки о природе, которые автор знает и любит не оставят равнодушным читателя.

---

Птенца японской амадины подарил моему сыну его одноклассник. Этот вид выведен в неволе и в природе не встречается. Очень невзрачная и скромно окрашенная коричневая птичка по размеру меньше воробья, но какой же ручной и приятной в общении она оказалась! Мой маленький сын почти не выпускал птенца из рук, называл Стёпочкой и очень ему радовался. В результате амадина стала самой ручной и милой птицей, какую я когда-либо встречал. Стёпочка совершенно не боялся человеческих рук: сидя на ладони, доверчиво вытягивал шейку, чтобы её почесали. При поглаживании замирал и прикрывал глазки, всем видом показывая неземное блаженство. Охотно клевал просо с ладони. Садился мне на плечо или на голову и так путешествовал из комнаты в комнату. В клетке Стёпочка проводил мало времени. Мы всё время выпускали его полетать по комнате. В то время у меня жили зебровые амадины и неразлучник Гоша. Кстати, этот жёлтый красавец сам залетел на наш балкон, видно удрал от кого-то. Ясным солнечным днём я выставил все клетки с птицами наружу. Вдруг, смотрю, на одной из них сидит жёлтый попугай. Видно, его привлёк мой «птичник». Я тихонечко выбрался на балкон и, зная, что большинство попугаев называют Гошами, стал его подманивать. При звуках моего голоса неразлучник встрепенулся и сел на мою руку, откуда я переправил его в клетку.

Для Стёпочки не было пары, поэтому некоторое время ему пришлось делить клетку с другим «холостяком» – самцом зебровой амадины. Не имея более подходящего объекта, Стёпочка стал ухаживать за соседом: пел ему песенки, танцевал, кланялся, приносил веточку, предлагая свить гнездо, но конечно был отвергнут. Возможно, будь у него подруга, он не был бы таким ручным. А то, стоило мне улечься с книгой на диване, Стёпочка тут как тут. Сядет мне на грудь или на живот, споёт песенку, приласкается, да и задремлет. Подойдёт пора ложиться спать, жена или сын осторожно заберут его рукой и отнесут в клеточку, а он даже не трепыхнётся – такое доверие. Не знаю, может ли другая столь же малая птица настолько привыкнуть к человеку? Ведь, когда говорят о самых ручных, имеют в виду интеллектуалов птичьего племени – попугаев или врановых, которые, как считают некоторые зоологи, по умственному развитию приближаются к собакам и лошадям.

Постоянное общение с животными даёт мне неисчерпаемый материал для наблюдений и размышлений. К тому же, с ними отдыхаешь душой. И мы можем многому у них научиться, потому что «Всякое дыхание да хвалит Господа» (Пс. 150, 6), то есть животные самим своим существованием прославляют Творца – делают то, что многие люди делать разучились и забыли.

ЗАБЛУДИЛСЯ

В одной из своих книг Э. Сетон-Томпсон пишет, что тот, кто хоть раз не заблудился в лесу, никогда не отходил от маминой юбки. Со мной тоже однажды случилась такая неприятность и как раз, когда меня оторвали от маминой юбки – забрали в армию. Дело было в архангельской тайге. Мы жили в лесной командировке – достраивали некий военный объект. Работой нас особенно не мучили. Надзирал за нами молоденький лейтенант, норовивший при всяком удобном случае удрать в город. Никаких развлечений, кроме телевизора и запоздалых газет у солдат не было. Казарма отапливалась плохо из-за неисправности котельной и по ночам мы спали одетыми. Иногда нас по 2–3 недели не водили в баню. Товарищи мои изнывали от скуки и в свободное время или строчили письма домой и всяким «заочницам» или напивались, если появлялись деньги. Я же нашел себе занятие: изучал окрестные угодья – наблюдал за лесными обитателями и даже делал кое-какие записи. Чаще всего я встречал, разумеется, разнообразных птиц: уток, гусей, чаек, крачек, кроншнепов, зуйков и массу мелких воробьиных. Иногда находил гнезда и, укрывшись, наблюдал, как самоотверженные родители без конца сновали целый Божий день, чтобы насытить своих чад. Однажды на просеке обнаружил следы медведицы с медвежонком, четко отпечатавшиеся на мягкой земле, но самих зверей так и не увидел. К концу лета поспевали ягоды: черника, голубика, брусника, морошка, а попозже клюква. Ягод было столько, что идя по лесу приходилось невольно их давить – просто свободного места от них не было. После многократных вылазок я вообразил, что хорошо знаю окрестности и однажды в свободный день (воскресенье) до завтрака задумал совершить поход подальше, чем обычно, вглубь леса. Когда я уходил, все еще спали, но накануне я кое-кого предупредил, что прогуляюсь с раннего утра. Двинулся на северо-восток от нашей казармы. В этом направлении тайга простиралась на десятки километров и, судя по карте, висевшей в ленинской комнате, никаких селений в ней не было.

Мягкий мох приятно пружинил под грубыми кирзовыми сапогами. Печальное безмолвие, столь характерное для северных лесов, окутало меня, вызывая приятное чувство раскованности и свободы. Я тяготился коллективом, постоянным присутствием чужих глаз и невозможностью уединиться, что необходимо для душевного комфорта. Здесь среди густого ельника никто меня не видел и не слышал. Тишина лишь изредка нарушалась писком какой-нибудь птичьей мелюзги, да ветер шелестел кронами деревьев. Примерно через час хода я забрался в места, где прежде не бывал. Впрочем, здесь все было такое же: высокие ели, болото и мох под ногами. Я двигался в прежнем направлении и так шел еще час. Один раз вспугнул какую-то крупную птицу. Она с треском поднялась шагов за 30 впереди. Густые елки помешали ее разглядеть, но по некоторым признакам я предположил, что это была тетерка. Больше ничего интересного не встретилось и я решил, что пора возвращаться и повернул назад. Следов за мной не оставалось, так как упругий мох сразу выпрямлялся. Однако я уверенно пошел, как мне казалось, в нужном направлении. Шел долго. Часов у меня не было, но по моим расчетам давно уже должна была показаться наша казарма. Вместо этого, все тот же частый ельник. Подумав немного, я решил, что взял слишком влево и повернул направо, но и это направление оказалось ложным и я стал понимать, что заблудился, особенно, когда обнаружил собственные следы в грязи у небольшой лужи, которую миновал совсем недавно – я сделал круг, как это свойственно заплутавшему человеку. Не скажу, что б это открытие сильно меня обрадовало, но пока еще страха не было. Я сел на пенек и стал вспоминать, что делают в подобных случаях. День пасмурный. Солнце скрылось за сплошными тучами и оно мне не помощник. Вспоминаю, что направление можно определить по мху на деревьях, но как назло все ближайшие деревья поросли лишайником и мхом равномерно со всех сторон. Еще я вспомнил, что вершины большинства деревьев слегка наклонены к югу. Но на данном участке леса это правило почему-то не соблюдалось: вершины склонялись кто-куда. Другие способы определения стран света я что-то вспомнить не смог и пошел наудачу, куда глаза глядят.

Я ушел налегке, не взяв с собой даже куска хлеба, без спичек в кармане, т. к. никогда не курил. Ребята меня хватятся не скоро, поскольку привыкли к моим долгим отлучкам. Ягоды и грибы еще не поспели, а за время прогулки проснулся мой и без того не слабый солдатский аппетит. Неприятное чувство страха поползло откуда-то из недр живота к груди. Захотелось бежать и искать выхода вон за тем деревом, а если не там, вон за тем кустом. Не без труда подавив накатывающую панику, я вновь остановился, чтобы собраться с духом и поразмышлять. Очевидно: нестись сломя голову, куда глаза глядят бесполезно и глупо, только зря утомлюсь. Надо как-то сориентироваться. И тут я вспомнил одну штуку. В книжках о путешествиях и приключениях пишут, что нужно искать текущую воду. Любой маленький ручей всегда впадает в какую-нибудь речку, а речка – в большую реку. А уж по большой реке всегда можно сориентироваться на местности, да и по берегам всегда есть селения. Северная Двина протекает в 3 км к югу от нашей казармы. Мне надо искать ручей! Я находился посреди обширного болота, где деревья росли не так густо. На одну высокую ель я забрался, ободрав ладони и испачкав смолой всю одежду. Ничего, кроме качающихся еловых вершин вокруг я не увидел. Лес казался безбрежным океаном – кроме деревьев ничего. Оставалось положиться на слух. Покружив немного, я услышал слабое журчанье воды – крошечный ручеек вытекал из болота. Я пошел по его течению и вскоре обнаружил другой ручей, более широкий и бурный. Не буду описывать всю эпопею, но в конце концов моя новая тактика увенчалась успехом. Около 19 часов я очутился на шоссе, проложенному по берегу Двины, усталый и измученный вконец маршем по пересеченной местности и душевными волнениями. Сначала на дороге никого не было, затем показался одинокий «Уазик» и, надо же, в нем сидел морской офицер. Мне, как всегда «везло». «Кто вы, товарищ солдат и почему вне расположения своей части?» Я уже раскрыл рот, чтобы соврать, но ничего путного на ум не приходило и я сказал моряку всю правду. «Садитесь в машину.» Вот это мне уже не понравилось, т. к. я вообразил, что он хочет отвезти меня в архангельскую комендатуру. Однако машина километров через 5 повернула у развилки и доставила меня к дверям нашей казармы. Моряк высадил меня с пожеланием больше не плутать по лесам. Ребята уже беспокоились и собирались на поиски. Съев сохраненную для меня обеденную пайку, я завалился спать и проспал до утреннего подъема.