Рышард Клысь - «Какаду»

• Название: «Какаду»
• Автор: Рышард Клысь
• Издательство: Радуга
• Жанр: Современная проза
• Год: 1987

Рышард Клысь — видный польский прозаик, в годы гитлеровской оккупации — активный участник антифашистской борьбы. Уже известная советским читателям остросюжетная повесть «Какаду» посвящена героическому подвигу польских подпольщиков.

В повести «Кладбищенские гости» автор рассказывает о судьбе рядового немца, на собственном опыте убеждающегося в античеловеческой сущности фашизма и в бессмысленной жестокости американского антикоммунизма.

Рассказы из сборника «Бенгоро» описывают напряженную борьбу польских патриотов с националистическими бандами в первые послевоенные годы.

---

— Ты и впрямь так думаешь?

— Иди поговори с мужиками, сам убедишься, — отвечает со злостью Рен. — Все словно воды в рот набрали. Никто ничего не знает. Никто ничего не хочет говорить. На нас смотрят как на пугала.

Грозный вытаскивает из кармана пачку сигарет. Угощает Рена, оба закуривают.

— Странно. Собственно, что здесь происходит, черт побери?! В этой деревне люди всегда вели себя как надо.

— Люди меняются, — говорит Рен. — Не забудь, это уже не оккупация. Времена тоже изменились.

Вдруг до их ушей доносится пронзительный женский крик.

— Иди посмотри, что там такое, — задумчиво кидает Грозный. — Я схожу к ксендзу.

Ксендз, понурый и чем-то озабоченный, как раз выходит из костела, когда неожиданно раздаются первые в этот день винтовочные выстрелы. С холма, на котором расположен костел, он видит двух мужчин с винтовками в руках, пробегающих через поле клевера.

Он смотрит на них с возрастающим испугом.

Люди Грозного останавливаются на дне неглубокого оврага, по которому пролегает проселочная дорога.

У ног их лежит неподвижно вытянувшееся тело.

Ксендз неуверенно ступает шаг-другой в их сторону, потом бежит.

А над оврагом кружится огромная стая тоскливо каркающих ворон, чернеющих на фоне залитого солнцем неба, словно сутана ксендза.

Рен врывается в избу и сталкивается лицом к лицу с Фабианом. Они смотрят друг на друга с нескрываемой ненавистью.

— Так-то вы выполняете задание? — цедит сквозь стиснутые зубы Рен. — Не понимаете, где находитесь?

Фабиан чуть сощуривает глаза, усмехаясь.

— Зато ты все понимаешь, да?

— Что вы здесь делаете?!

— Нам лучше знать, что надо делать, — говорит Фабиан. — Или мы похожи на недоумков?

— Чего вы хотите от этой женщины? — спрашивает Рен.

— Прочисти мозги! — орет Фабиан. — Может, сам догадаешься, чего можно хотеть от женщины…

— Мы пришли сюда не затем, чтоб насиловать баб.

— Не твое собачье дело.

— Да что ты на него, как последний дурень, слова тратишь, — отзывается Посвист. — Какого черта цацкаться с этим щенком?

Рен отступает к двери, ни на мгновение не выпуская из рук пистолета. Отойдя в сторону и прислонившись к стене, он коротко приказывает:

— Марш отсюда! Ну, живо!

Те смотрят друг на друга. На кровати сидит почти голая женщина и, закрыв ладонями лицо, тихо всхлипывает. Посвист сплевывает на пол в сторону Рена и после короткого колебания направляется к выходу. В дверях на секунду останавливается.

— Ну, фрайер, мы этого тебе не забудем, — заявляет он.

Рен с негодованием качает головой.

— Знаете, кто вы? Подонки!..

— Вы банда преступников, — захлебывается ксендз в отчаянии, — убийцы без капли совести! Как вы могли застрелить этого мальчика, который не причинил вам никакой обиды…

Они уныло толпятся перед ним с опущенными головами и даже не пытаются оправдываться.

Ксендз сидит на земле, поджав ноги. На коленях у него покоится голова Войтека. Тот мертв. На груди темнеет пятно крови.

Ксендз прячет лицо в ладони и на какую-то минуту застывает. Потом осторожно опускает голову мальчика на землю и, перекрестив его, принимается читать по латыни молитву за упокой души усопшего.

Двое с винтовками снимают в молчании шапки.

Над их головами по-прежнему кружится стая каркающих ворон.

— Кто тут стрелял? — обращается Грозный к приближающимся к нему людям.

Вперед выходит Дзик.

— Не мы…

Они подходят ближе. Посреди вооруженной группы стоит избитый до крови крестьянин. Рубаха у него разорвана, он едва держится на ногах.

Грозный глядит выжидающе на Дзика.

— Кто это такой?

— Партийный, — злорадно поясняет Дзик. — Он тут ерепенился, так мы его чуток обласкали…

Крестьянин поднимает опущенную голову, откидывает со лба волосы и говорит Грозному:

— Ну, пан поручик, перебрали вы меру…

Грозный вглядывается с удивлением в мужика.

— Это вы, Галица?

— Значит, все-таки узнали меня?

— Помилуй бог, вы — и в партии?

Крестьянин молчит. С нескрываемой враждебностью смотрит на Грозного.

— Но вы ведь всегда были против красных, — недоумевает Грозный. — Что случилось, почему вы поменяли взгляды?..

— Ничего я не менял! — заявляет крестьянин со злобой. — Как был против коммуны, так и буду, как бог велел…

— Так зачем вы полезли в партию?

— А вы что здесь делаете, с этими бандитами?

— Это к делу не относится, отвечайте на мой вопрос…

— Я не знал, что вас так задевает за живое и пан Миколайчик[26]…

— При чем здесь Миколайчик? Что вы его-то приплетаете?..

— А за что же тогда меня избили? — кричит крестьянин. — Я ведь из партии Миколайчика.

— Вы в ПСЛ[27]?

— А как же! Не могли людей спросить? Об этом каждый воробей в деревне чирикает…

Грозный резким движением поворачивается к Дзику. Хватает его за лацканы куртки, притягивает к себе и с яростью орет:

— Что ты, дуралей набитый, натворил? Я велел тебе красных искать, а ты тащишь зеленого!..

— Он говорил, что партийный, — лепечет перепуганный Дзик.

— Оно верно! — признается крестьянин. — Говорил. Ну и что?..

— Прочь с моих глаз, дубина! — кричит Грозный на Дзика. Потом поворачивается к крестьянину: — Не держите на нас обиды, Галица. Мы пришли сюда призвать к порядку пэпээровцев. А против вас у нас ничего нет…

— Лучше бы вы оставили нас в покое, — заявляет крестьянин враждебно. — Нам здесь никаких порядков не надо. На кой вы сюда полезли? Кто вас просил? Жили себе люди и без вас, так нет — свалились на нашу голову, только безобразие от вас и вред… А пользы никакой! Говорите, пэпээровцев пришли стрелять? А кому нужна их смерть? Кто вас об этом просил? Насвинячите в деревне — и ищи-свищи вас, а нам тут и дальше вместе жить…

— Ну, Галица, хватит! — прерывает его Грозный. — Не все в деревне так думают…

Люди Грозного неуверенно поглядывают друг на друга исподлобья.

Крук нетерпеливо рыскает по двору Лосося. Заглядывает в чулан, где стоит ручной жернов, потом на конюшню, наконец направляется к овину.

Лосось плетется следом за ним.

— Ну так что будем делать? — спрашивает Крук, играя рукояткой нагана.

— С чем, пан начальник?

— Говори, где тайник?..

— Я же сказал — у меня нет ничего такого…

— Что же он, сквозь землю провалился?

— Откуда мне знать?

— Но вы же его видели, верно?

— Да, видел, — соглашается Лосось. — Но это было на рассвете.

— Мы должны его найти.

— У меня его нет.

Крук входит в овин. Он пуст.

— Я ничего не знаю, — настойчиво повторяет Лосось. — Я в политику не лезу… Может, старый причетник знает? У него спросите. Он сосед Быры. Может, он что знает?..

Люди Чайки шныряют по всему хозяйству, осматривая каждый уголок. Старик, опираясь обеими руками на сучковатую палку, провожает их насупленным взглядом.

— Эх, люди, люди, — тяжко вздыхает он. — Не боитесь вы бога…

— Как это не боимся? — возмущается Чайка. — Кто это сказал? Мы — верующие…

— Так на что вам надобна жизнь этого бедолаги? Что он вам сделал?

— Он нам ничего не сделал. Мы его даже и в глаза не видели.

— Так зачем вам его убивать?

— Дело политическое.

— Разве так годится?

— Заради отечества, старик, — говорит Чайка. — Мы убьем его, чтоб послужить отечеству…

Старик причетник таращит на него глаза.

— Что вы сказали?

— Заради Польши! — поясняет Чайка. — Нам здесь в Польше не надобно красных. Мы убьем его заради Польши…

Выкликая: «Польша! Польша!»,
Шли они, исполнясь пыла,
И однажды это слово
На устах у них застыло.
Но, желая, чтобы пыл их
Все же господом был признан,
Вновь пошли они в дорогу
С криком: «Милая отчизна!»
И господь им объявился
Из куста, в огне сверкая,
И спросил у них одно лишь:
«Пусть отчизна, но какая?»[28]

Кордиан умолкает, обессилев. Он медленно поворачивает голову к сидящей возле него на скамейке девушке и с усилием улыбается.

— Красиво, правда? — тихо произносит он.

— Где-то я слышала это или, может, читала. Не помню…

— Это стихотворение Словацкого.

— Да. Это Словацкий. Верно.

— Это стихотворение все время не выходит у меня из головы. Ты знаешь, вот уже долгое время я не могу ни о чем другом думать. Это ужасно…

— Что?

— Когда была война и оккупация, все казалось простым. Я считал, главное — чтобы была Польша…

— Не думай сейчас об этом. И не говори так много, тебе это вредно.

— Я не могу об этом не думать!