Михаил Анохин - Проклятая повесть

• Название: Проклятая повесть
• Автор: Михаил Анохин
• Жанр: Ужасы и Мистика

«Дело», о котором я хочу рассказать, еще не окончено, да и «дела», в юридическом смысле, нет никакого. То есть ни в прокуратуре, ни в следственных органах МВД нет папки с крупно начертанным словом: «Дело» – номер такой-то. В этом нет ничего удивительного: не по каждому факту смерти заводят уголовное дело, ведут расследование. Настолько очевидными кажутся причины смерти, настолько они обильны и повседневны, что власть и люди принимают смерть как неизбежное, должное. Пословица утверждает, что «смерть не за горами, а за плечами», и вечно актуальными являются слова: «Помни о смерти». Но многие ли помнят? Такая папка, только без номера, поскольку единственная, есть у меня. Хотя по строгим законам криминалистики из неё следовало бы «выделить» несколько самостоятельных «дел»: «Дело об экстрасенсе таком-то…», «Дело о поисках святых мощей», «Дело о…» Господи, сколько таких больших и крохотных «дел» накопилось в этой папке за «проклятые годы!». Именно о них мой рассказ.

---

И было сказано ему о значении ликов этого видения, и об именах их, и поняла душа его премудрость устроения мира, но сознание Ефима осталось в неведении, как бывает со снами. Мы не помним, о чем нам снилось, но ходим долгие часы под воздействием этого сновидения, а то и годы, если не всю свою жизнь. Так сильно потрясается душа и запоминает нечто, чего не доступно сознанию.

С той поры Ефим ни перед кем не обнажал своё тело. И в церковь ходить не мог, потому, как еще на подходе слабели все его члены. Мучился поначалу тем, что не мог принять причастия, исповедаться, крест наложить на себя, но подумал, что в том и есть его «особый путь» в мире, и не без гордости о своей избранности думал так.

Когда Ефим вышел к людям, то оказалось, что его забросило в Кулундинскую степь, а вышел он к людям ночью в маленькое поселение около железной дороги Барнаул-Кулунда и потому вышедшая к нему женщина не увидела знаков на его теле, а, повинуясь инстинкту, вынесла одежду своего покойного мужа, хлеб, молоко и немного денег. Все это женщина делала молчком, молчал и Ефим, и ему было хорошо оттого, что она делала.

Не задумываясь особо, куда и зачем едет, Ефим очутился в Новоалтайке, да там и осел у одной вдовой женщины, которая заприметила его на вокзале и позвала к себе из жалости.

Вот что случилось с Ефимом Лоскутовым за пять лет до его встречи с Адамовым.

Отношения с этой женщиной поначалу складывались непросто, поскольку её, как и всех женщин, мучило любопытство. Она осторожно выспрашивала Ефимку: кто он, откуда?

Ефим рассказал о себе то, что посчитал возможным, но особенно трудным было объяснять, от чего он ушел из монастыря, (именно так преподнес Ефим свое необыкновенное исчезновение с монастырского покоса). Однако, раз соврав, пришлось придумывать и дальше. Ефим втолковывал, той женщине, что его вера запрещает ему обнажать свое тело перед лицом человеческим, потому он носит постоянно рубашки и в бане моется один.

– Вера моя православная, – говорил Марье Спиридоновне, (так звали женщину), – но на мне есть послух не обнажать тела на людях и не вступать с женщинами в интимные отношения.

Такое поведение постояльца очень огорчило и обрадовало одновременно Марию Спиридоновну, которой шел пятьдесят шестой годок. Огорчило, поскольку остывающая плоть нет-нет да вспыхивала желанием, а обрадовало потому, что лишало её всякой опаски насчет опять-таки этих желаний. Такова уж противоречивая натура женщины, желающей и страшащейся желаемого. Постоялец при всем при этом оказался домовитым мужиком и сумел обиходить и двор, и само строение, хотя и увечен, рук выше груди не поднимал. Так что хозяйка была вполне довольна им.

Вскоре Ефимка обнаружил у себя способность слышать то, что люди не слышат, и видеть то, чего нормальное человеческое зрение не видит. Правда, эти способности открывались у него только раз в месяц, в ночь полнолуния.

В такие ночи, еще засветло, уходил Ефим далеко за город, так чтобы огни городские не мешали видеть, невидимое обычным очам. Эльфы, гномы, духи ручьев, родников, рек и души деревьев и трав открывались ему в такие ночи. Видел он и пролетавшие страшные сгустки тьмы, пожиравшие на своем пути эти элементалии. Рассказать о виденным Ефим не мог, хотя пытался раз или два, но получалось при этом все не так, как оно было в действительности, потому что нет в языке человеческом ни образов, ни слов, соответствовавших увиденному.

В такую-то ночь он и встретил случайных людей на обочине дороги и увидел тайным зрением своим среди них одного, которому, суждено, умирая, не умереть, а вернуться, как он же, измененным. Потому, что в этом мире всегда должны быть люди «зеркального свойства», дабы остальные поняли вселенскую истину, истину Творца мира, что доброта его создала небо и землю, что и небо приемлет к себе только души добрые.

Но и не только это, явное для Ефимки, открылось в предназначении его самого и в будущем Адамова. Была еще одна, окутанная тьмой тайна «зеркального свойства», ибо не только в отражении добра заключалось оно и в преумножении добра, но и в отражении зла и таком же преумножении его.

Разумеется, Ефим ни когда так не думал, то есть не рассуждал, таким образом, он чувствовал так, а все, выше сказанное, только переложение тех чувственных знаний, которые он имел, которые его вели по жизни с тех самых пор, когда небесное знамение «ожгло» Ефима.

Непостижимая разумом тайна мира переполняла его, и эта переполненность замыкала его уста. Говорил Ефим редко, мало, все больше сидел в той странной позе, которая сама собой сложилась, еще тогда, когда он обнаружил себя за тысячи верст от Соловков в кулундинской степи.

Однажды хозяйка занедужила, слегла. Ефим зашел к ней в горницу, что он делал чрезвычайно редко, (обычно сидел в своей странной позе в угловой комнате), и Марии Спиридоновне поначалу казалось, что он, вот так сидя и «окочурится», а потом привыкла. Так вот, зашел к ней и срывающимся голосом сказал:

– Ты, голубушка – (он её никак иначе не называл), пожелай мне здоровья и исцеления того, что у тебя болит. Но только пожелай все душой, искренне.

Очень та удивилась:

– Что ты, Ефимушка! Рази я когда тебе плохого желала? Это ты мне пожелай здоровья, авось Господь услышит твои молитвы.

Так «отразилась» её искренняя доброта и вернулась обратно. Уже вечером встала Марья Спиридоновна, словно и не болела только что.

– Диво ты совершил, Ефимушка. Чудо. Видно, и вправду тебя Господь слышит, – хозяйка, не знала, чем угостить-накормить своего исцелителя.

– Не я, голубушка, не я исцелили тебя, а ты сама себя исцелила. Люди-то от злобы, от не доброты своей болеют. Злобой от Бога отодвигаются, а добротой придвигаются.

Больше говорить он не стал: и так сказал много.

Только наполовину поверила Мария своему постояльцу, а язык её уже разнес весть по округе, и потянулись болящие, и скорбящие в дом за исцелением. Так, мало, помалу из тех, кого исцелил Ефим, образовалось общество без названия и без особой цели, просто из удивления способностям Ефима. Наиболее начитанные придумывали разные новомодные объяснения типа экстрасенсорики, особого энергетического поля. Постепенно из отрывочных слов Ефима начиналось складываться особое учение о целящей доброте.

Соседи Марии Спиридоновны очень настороженно отнеслись к постояльцу, да и соседями их назвать можно было с известной натяжкой: дома стояли не в улицу, а самым причудливым образом, чаще всего «соседкались» огородами, разве что Кузьмины на особинку были. Этот дом был в тридцати метрах от дома Марии Спиридоновны, и потому Аглая Кузьмина была одной из поклонниц Ефимки, её сын Виктор каждое лето приезжая на каникулы, часами проводил время, в общении с ним.

По окончании университета Кузьмину предложили в Томске аспирантуру, и все семейство переехало в этот город. С Кузьминым мы еще встретимся на страницах этого расследования.

Но вот странность, почитатели Ефима, желая добра друг другу, не исцеляли друг друга, и приходилось все-таки обращаться к врачам, да и Ефим не исцелял всех подряд, иные уходили от него неисцеленными. Почему Ефим отказывал в лечении, он не объяснял, отказывал, как ножом отрезал:

– Не могу! Не буду!

Поскольку люди, в основном, желали злого, то Ефим страшно страдал от этого, так как, отражаясь от него, зло усиливалось.

Не раз и не два он плакал горькими слезами, называя себя распространителем «чумы» и «проказы», и редко когда радовалось его сердце. Но подлинное горе для Ефима было впереди и скрыто было от него тайным помыслом Отца небесного.

Вот в этот-то дом и постучался тогда Адамов, не понимая сам, зачем пришел. Встретил его в дверях Ефим.

– Пришел, пришел, – проворковал он из глуби груди, идущими словами, как голубь перед голубкой и от тона, и тембра его голоса, Адамову сделалось спокойно и хорошо, только раз, когда он открывал калитку и вступил в ограду дома того, словно ледяной водой окатило его страхом, но прошло моментально.

– И как было тебе не прийти, голубь мой, когда промыслитель Господь о том подумал.

Ефимка провел его, по полутемному коридору, в угловую комнату, где во весь угол был сделан иконостас.

– Садись, вот тут. – Он указал на низенькую табуретку, а сам сел, напротив, на круглый вязаный коврик все в той же странной позе, заложив пятки ног на голени.

Адамов смотрел на него и ждал объяснений, зачем этот странный человек позвал его к себе.

– Объяснить хочу, что случилось с твоим другом. – Пояснил Ефим. – Хотел сказать большее, но понимаю, что этого делать не следует. Почему? Поймешь сам. Скажу только, что когда ты к жизни проснешься, тогда я отойду из мира сего.

Адамов, сделал было, попытку что-то сказать, но Ефимка жестом руки остановил его:

– Молчи и не требуй объяснений. Видел ли ты, как зеркало отражает от себя свет? Знаю, видел. Вот так же и я отразил удар твоего друга, когда он бросил его из мысли своей к действию. А я ведь предупреждал, что «не получится». Понимаю. Непонятно. Однако мир устроен так, что он зло и добро отражает от людей многократно. Задумывался ли ты над очевидным, но необычайно редкостным в мире явлении?