Ирина Кнорринг - Золотые миры.Избранное

• Название: Золотые миры.Избранное
• Автор: Ирина Кнорринг
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2014
• ISBN: 5-86020-054-14

---

27/ IX, 1924

Видения будущего

I. «Я шла мимо ярких витрин…»

Я шла мимо ярких витрин,
Морозному вечеру рада.
Со мною мой мальчик, мой сын,
Весёлый, как май, и нарядный.

За ручку вела я его,
Бросала весёлые шутки.
Всё в звёздах, сошло Рождество
В раскрытую душу малютки.

Скрипели полозья саней,
Блестели вдоль улиц витрины,
Мы шли мимо ярких огней
В игрушечные магазины.

Дрожал несмолкаемый гул
Трескучих трамваев и конок.
Он ручки свои протянул —
Весёлый и ясный ребёнок.

Я в вечность его привела,
Нарядного первенца сына.
Игрушки ему я дала
Красивей, чем в ярких витринах.

Живых набросала цветов
В нарядном глазетовом гробе,
Накрыла парчовый покров,
Венок положила на лобик.

Затеплила тихо огни
У белого гробика сына.
(Стояли морозные дни,
И ветер свирепствовал сильно)

И в белые руки его
Вложила я маленький крестик,
Так шёл он справлять Рождество,
Мой первенец, мой буревестник.

II. «Я прошла, на других не похожая…»

Я прошла, на других не похожая,
С белой прядью на впалом виске.
И дивились, дивились прохожие
Небывалой моей тоске.

В мокром воздухе вечера синего
Стыли мёртвые взгляды чужих
И сверкали промёрзшие линии
Тротуаров и мостовых.

Ветер бил меня снежными хлопьями,
Диким вихрем срывая вуаль.
Шли трамваи с визгливыми воплями
И срывались в мглистую даль.

И прошла я бульварами гулкими
Неуверенным шагом туда,
Где чуть искрилась за переулками
Замерзающая вода.

Мне светили, на вечность похожие,
Искры мелких, мерцающих звёзд…
И меня сторонились прохожие,
Как взошла я на чёрный мост…

29/ IX, 1924

«Я нашла осеннюю отраву…»

Я нашла осеннюю отраву
У стола в двенадцатом часу.
Смотрит холодно и величаво
Профиль женщины на медном су.

Чуть сверкает стёртая монетка
В золотистых, солнечных лучах.
Эти яркие лучи так редко
Прикасаются к моим плечам.

Потому — без смысла и без цели
Я устала молча тосковать.
Ведь недаром целых три недели
Я не трогала мою тетрадь.

А теперь, слегка открыв окошко,
Я за каждым облаком слежу.
На столе колышется немножко
Мой цветной, бумажный абажур.

19/ X, 1924

«Слушай, сердце глупое моё!..»

Слушай, сердце глупое моё!
Ты о чём так неутешно плачешь?
Ты зачем так бьёшься и поёшь,
Как на теннисной площадке мячик?

Ведь ещё сплетаются лучи
Для тебя невидимого света…
Ты от злой обиды не скачи,
Словно от натянутой ракеты.

И над чем так горько стонешь ты,
Маленький, уродливый комочек!
Есть ещё ведь у тебя мечты
В самой глубине осенней ночи.

И с тобой осуждена во мгле
Под удар последний умереть я…
По ошибке ты досталось мне,
Достоянье прошлого столетья!

Ты устало плакать и тужить?
Счёт вести моим часам свободным?
Ах, давно ты перестало быть
Маятником верным и холодным!

19/ X, 1924

«Опять дожди по ночам начались…»

Опять дожди по ночам начались,
Яркие грозы опять…
Я нашла в тетради сухой нарцисс,
Чтобы поцеловать.

Сильней и тесней, замыкаясь кольцом,
К ночи ползёт гроза…
Если войдёшь — я спрячу лицо
И опущу глаза.

Миг моей радости — он далёк.
Мучает день за днём…
Мне хотелось найти ещё цветок,
И ночью плакать о нём,

24/ X, 1924

«Весна в том году ничего не дала мне…»

Весна в том году ничего не дала мне,
И жду я другой весны.
А в сердце давно уж на острые камни
Рассыпались нежные сны.

Покорствовать? Ждать? По ночам молиться?
И думать, думать вновь?
Мне кажется — сердце расхочет биться,
Похолодеет кровь.

И может — в волос моих светлые пряди
Вплетётся белая прядь, —
Когда на моём холодном закате
Мне нечего будет ждать.

24/ X, 1924

Вечера

Наташе

«Я одна в моей маленькой келье…»

Я одна в моей маленькой келье,
Где всегда молчаливый покой.
Мне не надо другого веселья,
Мне привольней и легче одной.

На меня недовольные взгляды
Устремлялись из тёмных углов.
И теперь ничего мне не надо,
Кроме ясных и сильных стихов.

Всюду пыль и хаос. Паутина
Лёгкой тканью висит по углам.
Скучный вечер, томительно-длинный
Я сама для себя создала.

Каждый вечер грустней и печальней.
А когда я устану молчать,
То тебе, моей милой и дальней,
Буду длинные письма писать.

Я не стану сметать паутины,
Пусть под ней моё время ползёт!
А потом я из памяти выну
Этот лишний, потерянный год.

«С неразгаданным именем Блока…»

С неразгаданным именем Блока
На неловко-дрожащих губах
Я останусь совсем одинокой
В четырёх деревянных стенах.

С каждым днём — молчаливей и суше,
И люблю только крылья стихов.
Но теперь уж ничто не нарушит
Красоту моих девичьих снов.

А душа — всё темнее и шире,
Будто в лунную ночь облака…
— То тоска о неведомом мире,
По не начатой жизни тоска.

27/ X, 1924

Россия («Россия — плетень да крапива…»)

Россия — плетень да крапива,
Ромашка и клевер душистый,
Над озером вечер сонливый,
Стволы тополей серебристых.

Россия — дрожащие тени,
И воздух прозрачный и ясный,
Шуршание листьев осенних,
Коричневых, жёлтых и красных.

Россия — гамаши и боты,
Гимназии светлое зданье,
Оснеженных улиц пролёты
И конок замёрзших сверканье.

Россия — базары и цены,
У лавок голодные люди,
Тревожные крики сирены,
Растущие залпы орудий.

Россия — глубокие стоны
От пышных дворцов до подвалов,
Тревожные цепи вагонов
У душных и тёмных вокзалов.

Россия — тоска, разговоры
О барских усадьбах, салазках…
Россия — слова, из которых
Сплетаются милые сказки.

1/ XI, 1924

Вечер («Играет Таусон чувствительный романс…»)

Играет Таусон чувствительный романс,
Поёт кларнет томительной истомой,
А на столе — испытанный, знакомый
И, в сотый раз, разложенный пасьянс.

Так странно всё: и горсть кокард в руке,
И то, что спущен флаг с обидой крепкой,
И гость с эскадры в хулиганской кепке,
В чужом, смешно сидящем пиджаке.

А за стеной — бутылок и стекла
Весёлый звон смешался в пьяном споре…
Наш чай остыл. Горнист играет зорю.
И разговор стихает у стола.

3/ XI, 1924

«Подняли неторопливо сходни…»

Подняли неторопливо сходни,
Отошёл тяжёлый пароход.
Стало как-то тише и свободней,
Разошёлся с пристани народ.

Ни по ком мне тосковать не нужно,
Никого отъехавших не жаль.
Отчего же так темно и скучно
И такая страшная печаль?

Словно там, на грязном пароходе,
Где огни вечерние зажгли,
Все надежды навсегда уходят
От забытой и чужой земли.

12/ XI, 1924