Ирина Кнорринг - Золотые миры.Избранное

• Название: Золотые миры.Избранное
• Автор: Ирина Кнорринг
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2014
• ISBN: 5-86020-054-14

---

V. «Всё в прошлом. Весёлые шумы…»

Всё в прошлом. Весёлые шумы,
На стенах — сплетенье лучей.
Тревожные, тихие думы
Холодных, дождливых ночей.

Тоски моей, душной и томной,
Мне кажется, сделалось жаль,
Обиды, казалось, огромной,
Огромной, как синяя даль.

Так было. И сердце дрожало,
И взгляд был тревожен и строг,
И в сердце возникло немало
Больших, ненаписанных строк.

Мне жалко вас, книги на полке,
Катушки вдоль белой стены,
И куклы бумажные с ёлки,
И страшные, нервные сны…

Вот пачка бумаги, тетрадок,
Я всё отнесу и сожгу.
Мой мир был здесь жалок и гадок,
Он — новый — на том берегу.

Большой, равнодушный, угрюмый,
Без слёз и без ярких лучей,
Без вас, мои грустные думы,
Под шум однозвучных дождей.

VI. «За морем — новая тревога…»

За морем — новая тревога,
Большой, тревожный и новый мир…
Совсем заглохшею дорогой
Мы поднимались в Джебель-Кебир.

Места знакомые, родные,
И каждый камень в белой пыли,
Быть может, ближе, чем Россия,
Родней и ближе родной земли.

Пустые стены и казематы,
Мертво и пусто, тихо, темно…
Здесь помещался класс когда-то…
Здесь танцевали… не так давно…

В конце глухого коридора,
Где в церкви лился дрожащий свет —
В душе сплеталось столько споров,
Так много мыслей… Теперь их нет…

Молчат арабы часовые,
По коридорам тюремный мрак…
И воскрешают дни былые
Здесь каждый камень и каждый шаг.

А там, за входом — яркость моря,
Куда-то тянет морская даль…
Здесь было счастье, и много горя,
И много мыслей, которых жаль.

11/ V, 1925

Какой же нежданной тревогой,
Какой же тоской одаришь,
Ты, серый, холодный и строгий,
Так долго желанный Париж?

Ирина Кнорринг с Юрием Софиевым

КНИГА ЧЕТВЕРТАЯ. ПАРИЖ (1925–1928)

«Шумят мне ветвистые клёны…»

Шумят мне ветвистые клёны
В широкую прорезь окна.
Под сенью сфаятской иконы
Опять я осталась одна.

Гляжу — огоньки в отдаленье,
Как звёзды на небе горят,
И пахнет лиловой сиренью
Туманом окутанный сад.

И было ли грустно — не знаю,
Но было мучительно жаль.
Далёко визжали трамваи
И плыли в дождливую даль.

Какой же нежданной тревогой,
Какой же тоской одаришь,
Ты, серый, холодный и строгий,
Так долго желанный Париж?

22/ V, 1925

ХИМЕРА НА НОТР-ДАМ («Как будто погружённый в вечный сон…»)

Как будто погружённый в вечный сон,
Таинственный, уродливый и тощий,
Столетье за столетьем смотрит он
На шумную асфальтовую площадь.

Рога закинув, высунув язык.,
Облокотясь на твёрдые перила,
Он ловит каждый звонкий крик,
И шум боёв, и стон тоски унылой.

Проходят годы. Век сменяет век,
Бунтует жизнь бессмысленно и тленно.
И там, внизу, страдает человек….
А он всё тот же, твёрдый, неизменный.

И, погружённый в тихий, мёртвый сон,
Как мученики в тёмных, древних нишах,
Столетье за столетьем смотрит он
На улицы и площади Парижа.

23/ V, 1925

«В этот мир, холодный и старый…»

В этот мир, холодный и старый,
В духоту вечерних метро
Я несу вам бронзу загара,
Едкий дым арабских костров.

Я несу вам отблеск заката
С искривлённых стволов маслин,
И ночное молчанье покатых,
Солнцем выжженных, серых долин.

Я с собой привезла издалёка
Тихий шелест колючих мимоз,
На лице — дыханье сирокко,
Под глазами — следы от слёз.

И ещё, в город серых зданий,
В город новых, странных тревог
Привезла я стихи о тумане
И о лентах белых дорог.

24/ VI, 1925

«За рассеянный взгляд в пространство…»

За рассеянный взгляд в пространство,
За тоску, за непостоянство,
За нелепый всегда вопрос,
За бессонные, душные ночи,
И за то, что сердце не хочет
Разукрашенных, светлых грёз,
За беспомощный взлёт печали
В жаркий день, когда листья шуршали
На аллеях и в парке Сен-Клю,
И за то, что когда вонзала
Жизнь в меня своё острое жало —
Я тебе ничего не сказала —
Я так горько себя люблю.

27/ VI, 1925

«Да, я забыла тебе рассказать…»

Да, я забыла тебе рассказать:
Солнце сегодня сверкало,
Светлых волос разметённая прядь
Золотом отливала.

Ярко, так ярко смеялась в кустах
Светлая, светлая зелень,
Капли дождя на больших проводах
Бусинками висели.

Кажется — вдруг поняла я душой
Прелести русского лета,
С дождиком, солнцем, росистой травой —
Я ведь забыла это.

И захотелось несказанных слов,
Тех, что как птицы звенели б,
Ярких, как мокрая зелень кустов
Над закоптелым туннелем.

13/ VII, 1925

Могила Наполеона в Инвалидах

Не там, в аляповатом, пышном,
Огромном мавзолее он,
Где статуи в холодных нишах
Оберегают вечный сон.

Где в жёлтых стёклах блещет солнце
И мягко бродит на стенах, —
Там, будто бы на дне колодца,
Не сам Наполеон, а прах.

А там, направо от капеллы,
От старых выцветших знамён,
Где свет струится сине-белый —
Там ближе чувствуется он.

Всё говорит о нём — лучами,
Холодным, траурным венцом,
Его большой могильный камень
И белое его лицо.

Он сам, невидимый и страшный,
Себе ревнивый часовой.
Часы негромко бьют на башне
Над мрачной статуей его.

17/ VII, 1925

«Я не знаю — тебе всё мало…»

Я не знаю — тебе всё мало,
Ты чего-то хочешь опять.
Я тебе вчера написала,
И теперь не буду писать.

Так — хочу я дешёвой славы?
И торгую самым святым?
Ты, запутанный, ты, лукавый,
Стал давно ли судьёй моим?

Для тебя я в пыльном Тунисе —
Лёгкий сумрак над синью гор.
От твоих бестолковых писем
Веет юношеский задор.

Но над белым Сиди-Бу-Саидом,
Там, где солнце бросает смех,
Ты накапливаешь обиду
На Париж, на меня, на всех.

Потому, как глаза зажмуришь —
Ярко видишь усмешку мою.
Ты теперь и к стихам ревнуешь,
Потому что я их люблю.

Мне с тобой не трудно проститься,
Мне-то солнце будет сиять.
Я люблю опускать ресницы,
Раскрывая мою тетрадь.

— А тебе, картонажный рыцарь,
Больше не о ком тосковать.

19/ VII, 1925

«Вечер был такой пустой…»

Вечер был такой пустой,
Скучный, тёмный, как осенний.
Ливень падал за стеной,
Молча округлялись тени.

Мы сидели на полу
И играли в кабалу.

Мне казалось — прошлый год
Встал в немом оцепененье.
Время медленно ползёт,
Время любит повторенья.

Ты тревожилась грозы.
Двойки клались на тузы.

А зарница за стеклом
Яркой трещиной змеилась.
Разве новое пришло?
Разве жизнь переменилась?

Тени ёрзали в углу.
Дождь струился по стеклу.

23/ VII, 1925