Ирина Кнорринг - Золотые миры.Избранное

• Название: Золотые миры.Избранное
• Автор: Ирина Кнорринг
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2014
• ISBN: 5-86020-054-14

---

16/ IX, 1925

«Всё беззвучнее сердце колотится…»

Всё беззвучнее сердце колотится,
Всё плотнее туман голубой,
Испугаю тебя безработицей,
Задыхаясь, поднявшись домой.

В тесной комнате взглядами жалкими
Ты мне скажешь, что жизнь прожита.
Я тебя не утешу фиалками,
Ни словами о вере в Христа.

А над тихими душными стонами
Ярко-праздничный воздух разлит.
И деревьями позолоченными
Осень тихо в саду шелестит.

Посмотри, как виденьями странными
Сжались тени, и тая во мгле,
Голубыми, как небо, туманами
Скрыты дали осенних аллей.

6/ X, 1925

Домой («Завернула влево. Шевелясь…»)

Завернула влево. Шевелясь,
Тень за мной бесшумно побежала.
У моста чуть освещает газ
Узкий путь от тёмного вокзала.

Ромбы, и квадраты, и круги
Наполняют темноту, и гулко
Раздаются звонкие шаги
В тишине глухого переулка.

Разве радость в жизни сожжена?
Разве всё так скучно и туманно?
— В белом доме мрак и тишина,
Горькая, как дикие каштаны.

9/ X, 1925

«Электрический свет потух…»

Электрический свет потух,
Я тихонько зажгла свечу.
Не напрасно мой голос глух,
Я не первый месяц молчу.

Я одна, и кругом темно,
Тихо пахнут цветы и духи.
Я, качаясь, смотрю в окно
И читаю свои стихи.

У меня унесла печаль
Много дней из календаря,
И горит на столе свеча,
Как у тихого алтаря.

9/ X, 1925

Вечер («Молчу и стыну в тишине пустой…»)

Молчу и стыну в тишине пустой
И сдавлен мозг цепями дум унылых,
Как будто полон дом нечистой силы
И завелся в камине домовой.

Шуршит обоями, стучит по крыше,
Ползёт в углу мохнатым пауком…
В осенней мгле шаги как будто слышу,
Но где-то бесконечно далеко.

Я подожду, пусть тихий ливень хлынет
Мне хорошо в осеннем полусне.
Мохнатый домовой сидит в камине
И неутешно плачет обо мне.

9/ X, 1925

«Над гулким грохотом бульваров…»

Над гулким грохотом бульваров
Часы звонят на башне девять раз.
В намокших, скользких тротуарах
Отсвечивает лиловатый газ.

Роняет небо мелкий дождик
И виснет дождь разорванным шатром,
И, путаясь в толпе, прохожий
Спешит на красный огонёк метро.

А там, над грудою ступенек,
Засаленной рукой сгребая пыль,
На безобразные колени
Безногий молча положил костыль…

Да. Страшно знать, что спала тайна,
И вот решён неистовый вопрос
Ещё до ужаса случайным,
Седым дымком двух тонких папирос.

21/ X, 1925

«Я говорю: не знаю и не помню…»

Я говорю: не знаю и не помню,
Хочу забыть далёкие слова…
А вижу тёмную каменоломню,
И слышу, как кричит сова.
Зачем, зачем я так тревожно помню
Ту, тёмную, как ночь, каменоломню?
Тайник души мне грустно раскрывать.
А дни идут всё глуше и нелепей.
В моём портфеле есть одна тетрадь —
Одно звено тяжёлой цепи.
Нет, отчего мне страшно раскрывать
Ту роковую, синюю тетрадь?

2/ XI, 1925

«Я совсем на себя не похожа…»

Я совсем на себя не похожа,
И своих же стихов не люблю.
Безобразны изгибы дорожек
В оголившемся парке Сен-Клю.

Ну, а что же
До сих пор я упрямо люблю?

2/ XI, 1925

«Зачем ты бьёшься и тоскуешь…»

Зачем ты бьёшься и тоскуешь
И зло смеёшься над собой?
Ведь ты не первую целуешь
В тумане улицы пустой?

Ведь в глубь арабского квартала,
Таинственного, как мечта,
Тебя давно уж засосала
Пугающая темнота.

Ты жизнь увидел шумным баром
И встретил блёстками вина,
Твоя задумчивость над старым
Совсем темна, совсем пьяна.

Что ж? В скучных оргиях разгула
Пройди слепую жизнь скорей,
Пока она не обманула
Ночным безлюдьем пустырей.

3/ XI, 1925

Осень («И шумела в парке осень…»)

И шумела в парке осень
Древним шумном старых сосен,
По ночам шумела осень
В глубине пустых аллей.

Там дрожали силуэты,
И как страшные скелеты,
Трепетали силуэты
Оголённых тополей.

Лёг туман над лесом рыжим,
Ветер рвался над Парижем,
И ночами Бобка рыжий
В конуре своей визжал.

А в окне чернели прутья,
Перенизанные мутью,
И под ветром гнулись прутья
В брызгах тонкого дождя.

5/ XI, 1925

«Нет, я всегда была такой…»

Нет, я всегда была такой.
Не надо знать, ах, и не надо помнить
Тот тихий дождь, когда нас было двое,
И круг от лампы в полутёмной комнате.

В те дни тяжёлый луч бросал закат
В пустые шапки тонконогих сосен.
И, как сейчас, душа была измята
Землёй и небом мутной осени.

13/ XI, 1925

«Нет, я всегда была такой…»

…Пуст кинематограф Гарибальди.
На канале блещут огоньки.
И солёный ветер с моря гладит
Синие воротники.

Белизна арабского квартала
Кажется ещё белей.
Мы идём, и робкие шакалы
Завывают в тишине полей.

Кактусы в серебряном тумане
Вспыхивают блёстками луны,
А потом — мечтой, как на экране,
Зацветут разорванные сны.

А на завтра — вновь тоска начнётся,
Жалоба, что некуда идти…
— Жизнь моя, забрызганная солнцем,
Тихая, ненужная — прости!

13/ XI, 1925

Там («Там даль ясна и бесконечна…»)

Там даль ясна и бесконечна,
Там краски знойны и пестры,
И по долинам в душный вечер
Горят арабские костры.

Там иногда, далёко где-то
Звучит прибой взметённых волн,
Там в синих форменках кадеты
Играли весело в футбол.

Там счастье было непонятно,
И был такой же серый день,
Как те разбросанные пятна
Арабских бедных деревень.

Там безрассудные порывы
Мешались с медленной тоской.
Оттуда мир, пустой и лживый,
Казался радостной мечтой.

Там сторона моя глухая,
Где горечь дум узнала я,
Пусть ненасытная, пусть злая,
Вторая родина моя.

14/ XI, 1925

«Когда огни вечерние горят…»

Когда огни вечерние горят,
Всё делается проще и грустнее.
Скрипит перо. Шуршит колода карт.
И красный уголь в печке тлеет.

Тогда тревожно холодеет грудь,
Тогда глаза спокойны и суровы.
И хочется самой себе швырнуть
Обидное, язвительное слово.

19/ XI, 1925

«На стене легли пятном кривым…»

На стене легли пятном кривым
Тени от руки и головы.
Было тихо. За полночь далёко.
Я лежала и читала Блока.

Уж себе я не могла помочь.
Неспроста околдовала ночь
И впились недвижные ресницы
В бледные, знакомые страницы.

В этот час казалась страшной мне
Тень от полотенца на стене.
И над книгой, мертвенно лежащей,
Грудь мне раздирал упорный кашель.

И себе сказать я не могла,
Что былая радость — отцвела,
Что давно заменено другими
Несравнимое как будто имя.

24/ XI, 1925