Ирина Кнорринг - Золотые миры.Избранное

• Название: Золотые миры.Избранное
• Автор: Ирина Кнорринг
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2014
• ISBN: 5-86020-054-14

---

23/ VII, 1925

В вагоне («Уткнувшись в диваны, я чутко ловила…»)

Уткнувшись в диваны, я чутко ловила
Ускоренный дактиль колёс.
Откуда такая тревожная сила
И солнца, и смеха, и слёз?

В окошке — ряд улиц, уныло знакомых,
И тающий пар от реки.
Что было вчера неприятного дома?
Ах, да — ощущенье тоски.

Посёлки, заводы, туннели, откосы,
Мохнатая, серая пыль.
Рассеянным дактилем вяжут колёса
Какую-то страшную быль.

23/ VII, 1925

«Я здесь не та. Не плачу о весне…»

Я здесь не та. Не плачу о весне.
Любимых книг не трогала ни разу.
А дни идут. И холод в каждом дне.
Далёкий, нелюбимый, черноглазый —
Люби меня и думай обо мне!

29/ VII, 1925

«Нам не радуга в небе сияла…»

Нам не радуга в небе сияла
В тот желанный и радостный день,
Нас дождливая даль провожала
И чертила круги на воде.

И когда потекли над волнами
Все знакомые близко места,
В тишине не звучало над нами
Легендарное имя Христа.

И когда поднималась усталость
И забилась с тревожной тоской,
Только небо над нами шаталось
И взлетала земля за кормой.

29/ VII, 1925

«Ты говоришь, что я живу тоскливо…»

Ты говоришь, что я живу тоскливо,
Что я стара, инертна и мертва,
Что нет в моей душе благих порывов,
Не радуют красивые слова.

Да, в девятнадцать лет ты больше знала,
Хотела большего в мечтах своих.
Ты видела созданье идеалов,
А мне досталось лишь крушенье их.

Куда идти? К какой заветной цели?
Ведь цель и смысл мне не укажешь ты,
Когда упрямо в каждом дне недели
Я вижу только горечь пустоты.

5/ VIII, 1925

«С улыбкою неотвратимых дней…»

С улыбкою неотвратимых дней
Теперь смотрю в мои воспоминанья.
Я не люблю восторженных людей,
И не люблю крикливых восклицаний.

Но были дни, когда душа цвела,
И жизнь меня несла поэмой плавной.
Ты думаешь — тогда весна была?
Нет, осень мутная шатала ставни.

6/ VIII, 1925

«Испуганный бой часов на башне…»

Испуганный бой часов на башне.
За тонкой иголкой — блестящая нить.
Бессвязные фразы о дне вчерашнем…
Тебе иногда не бывает страшно?
Ты иногда не боишься жить?

17/ VIII, 1925

Утро («В сердце лёгкий дурман…»)

В сердце лёгкий дурман.
Всё простое, послушное.
На перроне — туман,
Фонари не потушены.

Склон, заросший травой,
С желтоватою проседью.
Смочен яркой росой,
Словно дождиком осенью.

И шаги так легки,
Тешат мысли случайные.
Ну — а горечь тоски?
А безумье отчаянья?

18/ VIII, 1925

«Всё медленней ночи глухие…»

Всё медленней ночи глухие
И мыслей назойливый шум.
Всё реже тоска о России
Тревожит испуганный уж.

Без света, без смысла, без цели,
Без веры в какой-то исход,
Плывёт за неделей неделя,
За годом мучительный год.

Дождливые дни раздавили
Предчувствием, страхом, бедой.
И больше не хочется лилий
Над тихой и чистой водой.

29/ VIII, 1925

К книжке Ходасевича («Упрямый ямб, размерный гул…»)

Упрямый ямб, размерный гул,
Звучащий холодом всезнанья.
Быть может, он перешагнул
Те, мне неведомые, грани.

Так — сильный, твёрдый, ясный и сухой,
Холодный, как лежачий камень,
Он смотрит вдаль перед собой
Своими узкими глазами.

29/ VIII, 1925

В вагоне («Холодный ветер сух и рьян…»)

Холодный ветер сух и рьян.
Сижу, смотрю в стекло, и вижу
Один всклокоченный туман,
Лежащий густо над Парижем.

И высоко, над головой,
В тоске унылой и всегдашней,
Торчит над сизой пеленой
Верхушка Эйфелевой башни.

8/ IX, 1925

Мысли за работой («Что длиннее моей полосы?..»)

Что длиннее моей полосы?
Что скучнее осенних минут?
Я боюсь посмотреть на часы:
Слишком медленно стрелки ползут.

А иголка острее тоски.
Но больнее тоска, чем игла.
Всё размернее взмахи руки,
А в окошке — дождливая мгла.

Надо кончить работу к пяти.
Нитка рвётся, свиваясь в узлы.
До метро без дождя бы дойти
Через облако тающей мглы.

В жизни есть безнадёжный изъян.
Ливни хлещут и ветры метут…
В мутно-синий, холодный туман
Слишком много уходит минут.

8/ IX, 1925

«С тёмной думкой о Падшем Ангеле…»

С тёмной думкой о Падшем Ангеле
Опуская в тоске ресницы,
Раскрываю его евангелие,
Его шепчущие страницы.

В тучи дымное солнце клонится
За неровным глянцем окошек,
И по сердцу скребёт бессонница
Голосами голодных кошек.

Подожди: будет небо хмуриться,
Хлынет ливень дико и рьяно.
На безлюдных и тёмных улицах
Зашатаются клочья тумана.

И когда закричит отчаянье
Криком сдавленным и негромким, —
Вспомни мысли мои случайные,
Обращённые к Незнакомке.

10/ IX, 1925

«В мире тающем и старом…»

В мире тающем и старом
Светит ровный свет.
Вот откроет Алькантара
Скоро свой секрет.

Вот рекламы с новым вздором
Ярко и пестро
Расцвели по коридорам
Гулкого метро.

В мир понятный и не страшный
Пусть ведёт дурман.
Блещет Эйфелева башня
Сквозь ночной туман.

Всё, как было, всё, как надо.
Вечер. Дождик. Тьма.
Мутно слитные громады —
Серые дома.

И на всём оцепененье
Многих сотен лет…
В мире таянья и тленья
Светит ровный свет

10/ IX, 1925

В вагоне («Мучительная, как ночной сирокко…»)

Мучительная, как ночной сирокко,
Нелепая, как мой к нему вопрос,
Моя тоска. Блестят огни далёко,
Ловлю спокойно ровный стук колёс.

Не страшно мне, напрасно мысли спорят.
Ведь из всего, что в жизни сожжено,
Люблю я только ночь зимы одной,
Холодную, как Северное море.

10/ IX, 1925

«В моей душе есть много пятен…»

В моей душе есть много пятен
И роковых пустот.
Мне каждый шорох неприятен
И каждый шум гнетёт.
Быть может, слишком много пятен
На мне оставил тот.

В моём окне дожди косые
Сплели свою вуаль.
Ни детских сказок, ни России —
Мне ничего не жаль.
Уже давно дожди косые
Мне затемнили даль.

Холодной ночью я не плачу
В глухом полубреду.
Я не люблю большую дачу
В неубранном саду,
Но больше ни над чем не плачу
И ничего не жду.

16/ IX, 1925

«Всё беззвучнее сердце колотится…»

Всё беззвучнее сердце колотится,
Всё плотнее туман голубой,
Испугаю тебя безработицей,
Задыхаясь, поднявшись домой.

В тесной комнате взглядами жалкими
Ты мне скажешь, что жизнь прожита.
Я тебя не утешу фиалками,
Ни словами о вере в Христа.

А над тихими душными стонами
Ярко-праздничный воздух разлит.
И деревьями позолоченными
Осень тихо в саду шелестит.

Посмотри, как виденьями странными
Сжались тени, и тая во мгле,
Голубыми, как небо, туманами
Скрыты дали осенних аллей.

6/ X, 1925