Ирина Кнорринг - Золотые миры.Избранное

• Название: Золотые миры.Избранное
• Автор: Ирина Кнорринг
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2014
• ISBN: 5-86020-054-14

---

18/ II, 1926

Ночь («В окно сквозит ночной, туманный свет…»)

В окно сквозит ночной, туманный свет
И зеркало рассеянно сверкает.
Хоть музыканта, знаю, дом, а нет,
Но слышу я — виолончель играет.

Стоит в углу, раздув свои бока,
Звенят, гудят натянутые струны.
А я твержу, что вот — пришла тоска
Холодной ночью, матовой и лунной.

Не жаль того, что кончилось вчера.
Не жаль себя, и боль, и горечь эту.
Я буду тихо думать до утра,
Я буду тихо плакать до рассвета.

И ветер гулко стонет за стеной,
И бьётся кровь, и сердце замирает,
И в первом этаже сама собой
Виолончель безумная рыдает.

21/ II, 1926

«Есть верный путь к упрямой петле…»

Есть верный путь к упрямой петле
На крепко ввинченном крючке,
Когда слова перекипели
И горький вкус на языке.

Жить в золочёной женской рамке,
В кольце каких-то сильных рук.
Жить для того, чтоб взглядом самки
Рассеянно смотреть вокруг.

Ронять слова о ярком счастье
И рабски отражать в глазах
Безумное желанье страсти,
Безумный и блаженный страх.

И, тихо опустив ресницы.
Изведав тёмные пути,
Ушедшей юности молиться,
Кому-то говорить: прости!

И дом свой будет неприветлив,
Напоминаньем о тоске.
Так — верный путь к упрямой петли
На крепко ввинченном крючке.

И только б смерть всю душу стёрла
В торжественный и вечный миг,
Когда верёвкой стянет горло
И грубо вытянет язык.

28/ II, 1926

«Какая грустная весна!..»

Какая грустная весна!
Мне эта грусть почти приятна.
В прямоугольнике окна —
Одни бесформенные пятна.

Щекой касаясь косяка,
Облокотившись на перила,
Гляжу я нынче свысока
На мир огромный и унылый.

Туман всё шире и темней.
Тоска всё глуше и капризней.
А за спиной так много дней,
Как будто вырванных из жизни.

О, сердце глупое — не плачь
И не стремись к лукавой цели!
С меня довольно неудач
Последней глупенькой недели.

6/ III, 1926

«Тогда цвели кудрявые каштаны…»

Тогда цвели кудрявые каштаны,
Тогда цвели над выставкой огни,
И дымкою весеннего тумана
Окутывались солнечные дни.

Я к вам пришла с наивными стихами.
Я к вам пришла, как входят в дом чужой,
С доверчиво-раскрытыми глазами,
С высоко поднятою головой…

6/ III, 1926

«Пусть молодая поэзия…»

Пусть молодая поэзия
Мягче церковного воска,
Вырастет стройно и весело
Светло-зелёной берёзкой.

Не молотом с наковальней,
Вымыслом хитрого разума,
А колоколенкой дальней,
Светлым туманом повязанной.

В жизни унылой и жёсткой
Есть ещё дали раздольные,
Листья весенней берёзки,
Строки её белоствольные.

Тянутся к небу молитвы,
Им отвечают созвездья…
— За неспокойные ритмы!
— За молодую поэзию!

9/ III, 1926

RUE DES ECOLES («Я люблю эту тихую улицу…»)

Я люблю эту тихую улицу,
Уходящую в тихий туман.
Не тревожится, не волнуется,
Не гнетут большие дома.

Переулочки тёмные, страшные,
В них — розетки старинных церквей.
А у замка с зубчатыми башнями
Так спокойны глаза детей.

Здесь идёшь разумницей, скромницей,
И не знаешь — куда идёшь.
Неужели потом не вспомнится
Никогда эта тихая ложь?

Солнце ласково корчит рожицу,
Озирая большие дома.
Не волнуется, не тревожится,
И туман, голубой туман…

6/ III, 1926

«Там мне запомнился кричащий голос…»

Там мне запомнился кричащий голос,
Дым папирос и колкие слова,
Как выкрики сплетались и боролись,
И как потом кружилась голова.

А за воротами, мигая кротко,
Фонарь маячил, и была весна…
…Ещё мне там запомнилась решётка
Высокого и тёмного окна.

17/ III, 1926

«Дома ждёт меня бессонница…»

Дома ждёт меня бессонница,
Сторожит ночную тьму.
Ночь молитвенно наклонится
К изголовью моему.
На подушке лягут волосы
Размотавшейся косы.
Ночь прорвут железным голосом
Где-то бьющие часы.

Будут тени тихо корчиться,
Подползёт туман к окну.
Буду медленно ворочаться,
Вслушиваться в темноту.
Думать: «Вот, мол, завтра пятница,
Ехать в город, а потом…»
И обои затуманятся
Над нависшим потолком.

А когда у неба мглистого
Луч протянет лезвиё —
Прокляну в стихах неистовых
Одиночество своё.

19/ III, 1926

«Я буду письма писать…»

Я буду письма писать
Про вещую пустоту.
Их некому отсылать,
И я их сама прочту.

Я выйду навстречу тому,
Кого в этой жизни нет
И зубы до боли сожму —
Не по моей вине.

Перелистаю тетрадь —
Недлинный, пройденный путь,
И буду упрямо ждать
Кого-то, кого-нибудь.

И, подавляя грусть,
Которой пьяным-пьяна,
Застенчиво улыбнусь
И тихо скажу: «Одна!»

21/ III, 1926

«Я в сумерках синих зажгу свечу…»

Я в сумерках синих зажгу свечу
И резким движеньем её потушу.
Не жалости я хочу.
Не милостыни прошу.

Я помню только мой вчерашний сон,
Я помню только мой вчерашний плач,
И бледный, лиловый фон
Над силуэтом дач.

Я буду думать о себе одной.
Ночь бросит тени на моё плечо…
Не говори со мной.
Не спрашивай ни о чём.

21/ III, 1926

Простенькое («Было это в мае…»)

Было это в мае.
Дождик падал с крыши:
И сама не знаю,
Как всё это вышло.

Разлеталась жалость
Корабельной сажей.
Ну, и как прощалось —
Вам и не расскажешь.

Вы не знали ветер,
Небо рвущий в клочья,
Стон тысячелетий
Августовской ночью.

Солнечные пятна
В летний полдень жаркий.
Вам ведь непонятны
Серые бараки.

Я бы рассказала
Про далёкий лагерь,
Про тоску шакалов,
Воющих в овраге.

О головках лилий,
О тревожной скуке,
Как собаки выли
Утром на побудке.

Как синело море
И дразнили дали,
Как играли зорю,
Как отбой играли.

И о том, как мало
В жизни было силы.
Всё бы рассказала,
Да сама забыла.

24/ III, 1926

Март («…А там нарциссы отцвели…»)

… А там нарциссы отцвели
В долине, за Джебель-Кебиром —
И пахнет весело и сыро
От свежевспаханной земли.

Уже рассеялся туман,
Прошла пора дождя и ветра,
И чётко виден Загуан
За девяносто километров.

И девственною белизной,
Под небом, будто море, синим,
Белеет в зелени густой
Цветок венчальный апельсина.

Шуршит трава, басит пчела,
А скоро зацветут мимозы
У той тропинки, под откосом….
Тропинка, верно, заросла…

30/ III, 1926