Владимир Фирсов - ДВА СОЛНЦА

• Название: ДВА СОЛНЦА
• Автор: Владимир Фирсов
• Издательство: Художественная литература
• Жанр: Поэзия
• Год: 1973

В своих стихах Владимир Фирсов многотемен. Среди них — и гражданственные стихи в их прямом и многогранном значении, и стихи о вечно юной природе, столь близкой и дорогой русскому сердцу, и стихи о настоящей, можно сказать, о солнечной любви, такой редкой в нашей поэзии. В стихотворении «Два солнца» поэт говорит о любви, как о благодатном свете.

---

1969

* * *

Л. М. Леонову

Что делать!
Так уж повелось издревле,
Что мы, за неименьем своего,
Всю жизнь
Берем дыханье у деревьев,
Взамен им не давая ничего.

Мы жалобу родных берез не слышим,
Не слышим даже стука топора.
Мы просто дышим,
Дышим,
Дышим,
Дышим!
Сегодня — тяжелее, чем вчера.

Нам суждено
Всю жизнь страдать одышкой.
Природа мстит за панибратство с ней...

А в чем, скажите, виноват сынишка?
Ему дышать
Во много раз трудней.

Над ним навис тяжелым камнем город,
Где воробьи как галька у ручья.
Он с детства знает
Кислородный голод,
С которым в детстве
Незнаком был я.

Сиротское, босое, озорное, —
Минуло детство, словно дождь косой.
Лишь радуга
Дугою расписною
Качнулась над ушедшею грозой.

Мелеют реки, умирают ели,
Березы скудно сеют семена.
Российские деревни поредели —
Тому виной война и не война.

Но все же к людям
Тянутся деревья,
Свои дары не пряча на засов.
И дышит город
Воздухом деревни,
Дыханием еще живых лесов.

Природа так же думает о сыне.
А сыновья,
Приняв ее дары,
В берестяную летопись России,
Не думая, вписали топоры.

И потому
Не голубые росы,
А горькие слезинки
На ветвях.
Ночами плачут белые березы
Не о себе,
О наших сыновьях.

Как будто знают,
Что сегодня людям
Вопрос,
Но и ответ необходим:
Чьим воздухом живем?
Чей хлеб едим?
Что с внуками и с правнуками будет?

1970

МОИ ПОЭТЫ

Сколько солнца и света,
Сколько чистой любви
У российских поэтов
Клокотало в крови.

Был любой неподсуден.

Что им времени суд,
Если нынче
Их судьбы
Правду века несут!

Как дожди золотые,
Как колосья в пыли,
Все поэты России
По России прошли.

Кто купался в рассветах,
Кто страдал от оков.
Всяко жили поэты —
Боль и радость веков.

Не кичились гусарством,
Кто — в нужде, кто — в борьбе.
Их заморские царства
Не манили к себе.

Не спешили набраться
За морями ума,
Славя вечное братство,
Славя правды грома.

Все земные невзгоды,
Все нелегкие дни
Неизменно
С народом
Разделяли они.

За напев величавый,
За размашистый стих
Кто величье,
Кто славу,
Как опалу, постиг.

Как бы ни было худо,
Но в конце-то концов
Не отыщешь иуду
Средь русских певцов.

Курбский не был воспетым.
(Не прощалось вины!)
Так и жили поэты —
Патриоты страны.

Что, казалось бы, проще:
Есть богатство, покой,
Но Сенатская площадь
Как набат над рекой.

Тень певцов — в казематах
И в глухих рудниках.
Кровь — на стылых закатах,
На холодных снегах.

Их земную дорогу
Охраняют века
Черной речки тревога
И печаль Машука.

Умирали рассветы,
Были ночи глухи.
Уходили поэты,
Оставляя стихи.

Строки, вечно живые,
Были с нами,
Когда
Над полями России
Нависала беда.

И тогда
Полновесней
Становились они.
Как булыжники Пресни
В незабвенные дни.

Стали песни сражаться,
Не прошли стороной
По дорогам гражданской
И Отечественной...

И в размахе работы
Настоящего дня
В бой идут патриоты,
Тем поэтам родня.

Не в погоне за славой,
Как и в давние дни,
Воспевают державу
Бескорыстно они.

Верят верою сильной,
Что с годами далась,
В вечный полдень России
И в Советскую власть!

1970

* * *

Все дальше от деревни ухожу,
Но, уходя,
Я чувствую и знаю:
Чем дальше, тем сильнее дорожу
Тобою, сторона моя родная.

Чем дальше,
Тем дороже мне покос,
Что справедливо праздником казался.
Чем дальше я,
Тем ближе мне погост,
Что вечно над деревней возвышался.

Я не о смерти.
Рано мне о ней,
Хотя, как говорится — все бывает!
И тишина на родине моей
К спокойствию и мудрости взывает.

На том погосте
Спит моя родня.
Она знакома мне по фотоснимкам.
Не будь ее, и не было б меня,
Идущего с тревогою в обнимку.
В моей деревне родственников нет.
Кто по войне,
Кто по нужде простился
С родной землей, которой краше нет,
Где ты родился,
Только не сгодился...

Чем дальше от деревни ухожу,
Тем четче память,
Тем сильней тревога:
А так ли жил,
А тем ли дорожу,
А правильно ли выбрана дорога?

Все правильно!
Я славлю белый свет,
Где радуются, любят и страдают.
Читатель говорит, что я поэт.
И критики ругают,
Но читают.

Я воздухом Отечества дышу.
Служу ему своим нехитрым словом.
Вот только
От деревни ухожу,
Но я вернусь к ней непременно
Снова.

Когда-нибудь
Вернусь к ней навсегда.
И это будет буднично и просто,
Лишь с неба молча
Упадет звезда
На свежий холм у древнего погоста.

1970

* * *

Знакомая дорога убегает
Через поля, где убрана пшеница,
Где, невесомость в небе постигая,
Парит
Почти невидимая птица.

И — тишина.
И — ничего живого.
Лишь я да эта птица надо мною.
Пред тишиной
Теряет силу слово,
Нагруженное звонкой тишиною.

И я молчал.
И только думал:
Мне бы,
Подобно птице,
Плыть и плыть часами
Над тишиною скошенного хлеба
Под вечно молодыми небесами.

1970

ДВА СОЛНЦА

Два солнца каждому дано.
Сумей не проглядеть второе.
Ему за жизненной горою
Дремать до срока
Суждено.

Сумей
В мельканье трудных лет,
Что без конца бегут куда-то,
Не проглядеть его рассвет,
Чтоб не познать
Его заката.

Его восход увидел я
Сквозь проглянувшее оконце.
Любимая!
Судьба моя,
Мое второе в жизни солнце.

Одно желание в груди:
Пусть будет вечным день восхода.
Свети!
И в непогодь свети,
Как светишь в ясную погоду.

В мельканье дней,
В мельканье лет,
В беде и в радости
С годами
Я не растрачу этот свет,
Чтоб ночь не встала между нами.

Два солнца каждому дано.
Издревле так уж мир устроен.
Одно —
Глядит в мое окно,
И в душу мне глядит —
Второе.

1970

ПЕРВЫЙ УЧИТЕЛЬ

Памяти А. А. Коваленкова

Я помню сожженные села
И после победного дня
Пустую,
Холодную школу,
Где четверо, кроме меня.
Где нам однорукий учитель
Рассказывал про Сталинград...
Я помню
Поношенный китель
И пятна — следы от наград.

Он жил одиноко, при школе.
И в класс приходил налегке.
И медленно
Левой рукою
Слова
Выводил
На доске.
Мелок под рукою крошился.
Учитель не мог нам сказать,
Что заново с нами
Учился
Умению ровно писать.

Ему мы во всем подражали,
Таков был ребячий закон.
И пусть мы неровно писали.
Зато мы писали как он.
Зато из рассказов недлинных
Под шорох осенней листвы
Мы знали
Про взятье Берлина
И про оборону Москвы.

В том самом году сорок пятом
Он как-то однажды сказал:
— Любите Отчизну, ребята. —
И вдаль, за окно, указал.

Дымок от землянок лучился
Жестокой печалью земли.
— Все это, ребята, Отчизна.
Ее мы в бою сберегли...

И слово заветное это
Я множество раз выводил.
И столько душевного света
Я в буквах его находил.

А после —
Поношенный китель
Я помню, как злую судьбу.
Лежал в нем
Мой первый учитель
В некрашеном светлом гробу.

Ушел, говорили, до срока,
Все беды теперь — позади.
Рука его
Так одиноко
Лежала на впалой груди!

И женщины громко рыдали.
И помню, как кто-то сказал:
— Медалей-то, бабы, медалей!
Ить он никогда не казал...

Могилу землей закидали.
И после
В военкомат
Огромную пригоршню сдали
Достойных солдата наград.

Мой первый учитель!
Не вправе
Забыть о тебе никогда.
Пусть жил ты и умер — не в славе,
Ты с нами идешь сквозь года.

Тебе я обязан тем кровным,
Тем чувством, что ровня судьбе.
И почерком этим неровным
Я тоже обязан тебе.

Тебе я обязан
Всем чистым,
Всем светлым,
Что есть на земле,
И думой о судьбах Отчизны,
Что нес ты на светлом челе!

1971