Ян Вильям Сиверц ван Рейзема - Информатика социального отражения. Информационные и социальные основания общественного разума

• Название: Информатика социального отражения. Информационные и социальные основания общественного разума
• Автор: Ян Вильям Сиверц ван Рейзема
• Жанр: Философия
• Год: 2014
• ISBN: 978-5-86947-069-0

Книга посвящена проблемам информационных оснований мышления и культуры. Автор выступает и как информатик и социолог и как философ, по новому раскрывающий связь индивидуального, ноосферного и общественного. В работе затронут ряд актуальных и сложных проблем, как например, проблемы совершенствования знаковых технологий мыслительной деятельности, взаимодействия человека и компьютера, обратимости оснований универсума, моделирования социально-видовых характеристик третьего тысячелетия и ряда других. Книга написана интересно и предназначена для самых различных кругов читателей.

---

Знаковая деятельность человечества, конечно, не является изолированной. Она органически вплетена в материально-духовную практику. Ее задача – создание социальной памяти путем передачи сообщений. «Чтобы распространяться, множиться, – подчеркивает Гердер, – мысль должна стать словом: так и обряд должен обрести видимый знак, чтобы сохраниться для других и для потомства…»[85]. Соединение, «бракосочетание», по выражению Гер дера, Идеи и Знака составляет одну из основ и культуры, и всего социального бытия [86].

Анализ знаковых систем с точки зрения их влияния на социальные процессы впервые был предложен Д. Локком в «Опыте о человеческом разуме», где Локк специально выделяет семиотику как сферу «правильного употребления знаков в целях познания целокупностей»[87].

В определении Гегеля, знак есть «непосредственное созерцание, представляющее совершенно другое созерцание, чем то, которое оно имеет само по себе, – пирамида, в которую переносится и в которой сохраняется чья-то чужая душа. Знак отличен от символа: последний есть некоторое созерцание, собственная определенность которого по своей сущности и понятию является более или менее тем самым содержанием, которое оно как символ выражает; напротив, когда речь идет о знаке как таковом, то собственное содержание созерцания и то, знаком чего оно является, не имеет между собой ничего общего. В качестве обозначающей интеллигенция обнаруживает поэтому большую свободу и власть при исследовании созерцания, чем в качестве символизирующей»[88].

Гегель неоднократно указывал на важную роль знаково-символических отношений в организации процессов мышления[89]. Анализируя мышление как форму духовной деятельности, он придает большое значение способам формирования образов, их ассоциированию[90], их принадлежности к «многообразным способам деятельности духа»[91], опирающегося на ощущения как на свой материал[92]. Подход к мышлению, т. е. к способам узнавания (распознавания) действительности, опирающийся на знаки, символы, образы, выступает для Гегеля как «для нас или в себе тождество разума и способа действия; это тождество, – подчеркивает он, – обусловливает то, что разум начинает существовать теперь в субъекте как его деятельность. Эта деятельность есть мышление»[93]. Здесь в панлогической оболочке ставятся Гегелем важные вопросы о знаковых и образных формах мышления как о внутренней объективной предметности субъективного, взаимодействующего с внешним миром.

Мышление представляет собой, по Гегелю, диалектический процесс разрешения противоречий объективного и субъективного путем абстрагирующей и одновременно практической деятельности, восстанавливающей единство реальности в новой, обогащенной форме – «конец, следовательно, загибается здесь назад в только что упомянутое начало», – отмечал Гегель[94].

Нетрудно заметить, однако, что к началу XIX века описываемые уровни гносеологических подходов были мало связаны между собою. Сама попытка «сжатия» понятий (как показало впоследствии развитие компьютерно-информационной техники), плодотворная именно в этой своей технической ипостаси, не была достаточно соотнесена с мыслительной деятельностью как с процессом диалектическим, как с процессом индивидуально-коллективного отражения объективного мира и самоотражения социально-исторической практики. Несмотря на односторонний характер подобных посылок, забегания вперед от питающего их контекста материальной деятельности, сама идея представления одних объемов понятий в других, мысль о взаимной оборачиваемости этих объемов понятий явно обогащала гносеологический арсенал, наделяла «исчисляющий метод» диалектическими чертами. Развитие производительных сил и соответствующих отношений было все еще недостаточным (по темпу и содержанию этого развития) для того, чтобы представления о качестве мышления могли соединиться с анализом исторической социально – экономической деятельности и в этой последней усмотреть объективные системообразующие и стилетворческие начала, хотя, как было отмечено, уже в положении Ф. Бэкона о существенной близости общественной и языковой структур содержались исходные посылки возможности такого вывода. Однако представление о практике как чисто лабораторной концентрированной деятельности, или о практике опытной, но всегда индивидуальной в смысле ее эвристики, не позволяло адептам «философского языка» рассмотреть «эвристику» производственного процесса в плане кристаллизации способов материального производства, увидеть их социально организующую и в масштабах истории несомненную гносеологическую роль.

Новые горизонты общения – значительная унификация научной и эстетической методологии, развитие мирового рынка, активизация международных отношений в условиях развивающегося разделения труда – выдвинули проблему коммуникации (языковой, психологической, пространственной) в круг непосредственной жизненной обстановки общества.

На долю исследователей, соединивших логико-философский подход с социальным видением мыслительной деятельности, таких, например, как Вильгельм Гумбольдт, выпала задача сказать об обществе, его материально-духовных сообщениях, их механизмах, единицах и – шире – языках нечто существенное, нечто в своей предметности весьма доказательное, доказательное в стремлении к связи информационно-гносеологических уровней.

По Гумбольдту, мышление – это непрерывно развертывающийся процесс познания, восходящий от одной сущности к другой, преодолевающий свое отчуждение и полагающий себя как самосознание человека на всем протяжении человеческой истории. Язык есть деятельность духа, мышление. На духе с самого начала лежит печать материи. Язык – одно из проявлений человеческого единства. Он представляет мышление со стороны наиболее открытой, доступной наблюдению. В языке как в творческой силе человеческого разума в разнообразии и единстве представлена каждая индивидуальная сущность. «Создание языка, – пишет В. Гумбольдт, – обусловлено внутренней потребностью человека. Он не только внешнее средство общения людей в обществе, но заложен в природе самих людей и необходим для развития их духовных сил и образования-мировоззрения, которого человек только тогда может достичь, когда свое мышление ясно и четко ставит в связь с общественным мышлением»[95].

«… Духовное своеобразие в строении языка и народа настолько глубоко проникают друг в друга, что как скоро существует одно, другое можно вывести из него. Умственная деятельность и язык способствуют созданию только таких форм, которые могут удовлетворить их обоих. Язык есть как бы внешнее проявление духа народа; язык народа есть его дух, и дух народа есть его язык – трудно себе представить что-либо более тождественное» [96].

Определяя слова как знаки отдельных понятий[97], Гумбольдт проводит различие между внешней (звуковой и внутренней формой, олицетворяемой совокупностью приемов передачи звуковыми средствами внеязыкового содержания. Каждый язык, подчеркивает он, описывает вокруг народа круг, из пределов которого можно выйти только в случае, если вступить в другой круг[98]. Вот почему важную задачу, по Гумбольдту, составляет исследование специфических «образов жизни и форм деятельности духа у разных народов. Именно эти образы и формы и составляют природу народов»[99]. Благодатным материалом для этого, указывает он, является история национальной культуры[100].

Само по себе выделение темы мышления, его сущности, состава, происхождения – показательно. В истории философии это выделение совпадало, как правило, с поворотной точкой фазы социально-экономического и социально-культурного развития, обозначало новый исторический этап.

Вся древнеегипетская дидактика была по существу мифологическим наблюдением и социальным выводом по поводу источников, качества и направленности развертывания общественного процесса и его отражения. Показательно, что именно в пятом, «золотом» веке греческой античности Платон и Аристотель фундаментально разрабатывают тему мыслительности, во-первых, предельно высоко непосредственно к миру богов вознося мир идей, интеллект и, во-вторых, опрокидывая обнаруженное движение и взаимодействие понятий в саму социальную практику («Государство» Платона, «Политика» Аристотеля). Не менее интенсивно исследовались вопросы гносеологии во взаимодействии с социальными контекстами в работах неоплатоников, произведениях христианской патристики.

Прохождение гносеологической темы через зенит социально-исторических отношений указывает, по-видимому, на повторяющийся, закономерный интерес общества к собственным отражательным возможностям, к познанию особенностей этого отражения через своих специализированных субъектов. Известный пример «пещеры» Платона говорит несомненно не только о неизбежности субъективации отраженного знания, но и об объективности отображаемого, представляя сам процесс отражения как диалектически противоречивое становление истинного, открываемое лишь в ходе практического испытания.