Владимир Михановский - Дорога к Пушкину (сборник)

• Название: Дорога к Пушкину (сборник)
• Автор: Владимир Михановский
• Жанр: Поэзия

Сборник стихотворений.

---

Мать и сын

Судьба явила то ли милость,
То ли ехидство – не понять,
Но что поделать – так случилось,
Что рядышком – и сын, и мать.
И после смерти – много ближе,
Чем были в жизни – видит бог.
В Горах – не в Риме, не в Париже –
Их свел обыденный итог.

Пара

Дантес и Натали – влюбленных пара,
Свидетели – весь петербургский свет.
О силе их сжигающего жара
Она и он твердили – разве нет?
Она об этом мужу говорила,
Да и Дантес влюбленность не скрывал.
Но изменила ль Натали? Что было?
В ногах никто, конечно, не стоял.
Что ж, бесполезно спорить с целым светом,
Плодя при этом ворох небылиц.
Не лучше ль прямо поспрошать об этом
У них самих – у действующих лиц?
Итак, в сухом остатке, что же было?
Верна иль неверна была жена?
Наташа – «я верна была!» твердила,
Но есть еще другая сторона.
И где-то далеко от жизни невской,
Там, где ожил весной Булонский лес,
Двоих судьба столкнула: Соболевский,
Друг Пушкина, а рядом с ним – Дантес.
Весна Парижа в неуемной силе
Распространяла свой влекущий пыл.
Они о многом переговорили,
Языковой барьер их не делил.
– Забыть ту зиму, верно, вы не в силе,
Когда интригу сплел безумный бес.
Скажите, Жорж, с Наташею вы были?..
– Да, без сомненья, – отвечал Дантес.
…За рамки я не выхожу нисколько,
И только об одном, друзья, твержу:
Я не свидетель – летописец только,
И лишь слова и факты привожу.
Вот матерьял, друзья мои, для стресса.
Я рассказал, поверьте, все как есть.
Оставим все на совести Дантеса,
Но есть ли совесть у него и честь?

Мошкара

Хочу отметить я одно
Из примечательных явлений:
Когда от нас уходит гений,
Оставив памяти зерно,
С собой в бессмертье он берет
Ничтожеств пестрый хоровод –
Гляди: вельможа Воронцов,
Чиновник Ланов, граф Хвостов…
Вот так кружится мошкара
В закатный час, в речном изгибе.
Так наблюдешь комара,
Застывшего в янтарной глыбе.

Черновики

Черновики исчерканы, да так,
Что в них живого месте не отыщешь.
Но, собственно, с чего б тебе искать?
Не для того перо по ним бежало,
Слезился желтый воск, часы спешили
И ночь на Мойку опускала крылья.
Конечно, он писал и для тебя –
Но только то, что сам пускал на волю,
Что сам творец тисненью предавал.
Бери ж строенье – только не леса,
Бери корабль – но стапелей не трогай!
Мне кажется, что если б Пушкин знал,
Что каждый день его и каждый час
Исследоваться будет микроскопом.
И что не в меру рьяный пушкинист
На кафедру взобравшись, перечтет
По пальцам подагрическим своим
И нежных дев, и жен, его любивших,
И если б знал поэт, с каким упрямством
Рука эта к нему залезет в душу, —
Он уничтожил бы черновики,
Он уничтожил бы записки, письма
И дневники свои…Как быть? Душа
Не терпит ничьего прикосновенья.

«Не верь льстецу: обманет и предаст…»

Не верь льстецу: обманет и предаст.
Ты думаешь, он искренен? Ничуть:
В рублевых виршах лжет – солжет и в жизни.
Лишь гений справедлив, талант правдив,
А бесталанность – лжива в каждом слове.
И что такое искренность? Поэт
Писал: я помню чудное мгновенье…
И тот же Пушкин сообщал в письме
О новостях в Михайловском, о том,
Что он увлекся было Анной Керн,
О том, что муж ее благополучно
Украшен парой молодых рогов.
И там, и тут он искренен до дна.
Противоречье? Да, противоречье.
Что ж! Пушкин – он достаточно велик,

Чтобы вместить в себе противоречье.

Нептун

Пушкин был здесь не однажды,
Проходил по анфиладам,
Видел вещи самодержца –
Стол, подсвечники, кровать.
Монплезир – у самой кромки,
Так что в комнате приемов
Из широкого окошка
Только волны и видать.
Так задумал царь свирепый,
Что всю жизнь дорогу к морю,
С иноземцами сражаясь,
Всею мощью пробивал.
Он желал, чтоб днем и ночью,
О мечте напоминая,
За стеклом, куда ни глянешь,
Набегал за валом вал.
Ветер с Балтики свежеет.
Старичок на постаменте
Смотрит на дворец патрона
И трезубец сжал в руке…
Проходя у Монплезира,
Вспомнил он о нем легенду,
И потом, в Лицей вернувшись,
Записал накоротке.
Петр велел отлить Нептуна,
Но заводчик усомнился:
Как же – голую фигуру?
Поношенье! Стыд и срам!
Царь был неплохой художник,
И заводчика фигуру
Сам отлил, и в сад поставил
На глумление гостям.
Вот, гляди: с бородкой жидкой
Постнорожий старикашка,
У гранитного подножья –
Серой плесени кора.
Он стоит довольно прочно –
Неужели потому что
Так же ханжество бессмертно,
Как величие Петра?

Петергоф

От синь-порога
На запад строго
Легла дорога
В простор голодный.
О, стоил много
Сей путь свободный!
Он к Саардаму
Ведет упрямо
И дале, дале
В морские дали.
И дождь ли, кровь ли
С высокой кровли
Летел на плиты,
Что в землю врыты?
Сто лет ненастья
И самовластья…
Мгновенья канут,
Сраженья грянут.
И, зеленея,
Здесь позже встанут
Сады Лицея.
Шаг полководца…
И бриз несется
Из уст Борея.
Твои деянья,
России ратник,
Несли страданья
И ожиданья,
Что грянет праздник!
И Медный Всадник
Не зря означил
Гром славы в эхе,
Переиначил
Пути и вехи.
Взнуздал державу,
Суля ей славу.
Ты стал судьбою.
Я шел с тобою
Путем архива,
Чтобы правдиво,
Отнюдь не льстиво
Дать лик твой славы.
Герой Полтавы!

…На тяжкий купол,
На древних кукол
И просто на пол
Дождишко капал.
Как капли эти,
Вода столетий
В четыре смены
Без перемены
Точила стены.
А ведь когда-то
Витали клики!
И в час заката
Здесь Петр Великий,
Придя с работы,
Забыв заботы,
Пивал в веселье
Хмельное зелье!..
Плескался лихо
Фонтан-шутиха,
Чадили плошки,
И в громе танца,
В пылу контрданса
Мелькали ножки.
Разлив тупейный,
И смех скоромный,
И неуемный
Гул ассамблейный…
На тусклый купол,
На битых кукол
И просто на пол
Дождишко капал…
Раздайтесь, своды!
Уймитесь, воды!
Не унести вам
К балтийским гривам
Не смыть тяжелых
Шагов Петровых.
Он так же вечен,
Как след картечин
На нарвских стенах,
Как отблеск боя
На белопенных
Волнах прибоя,
Как дым рассветья,
Хотя б столетья
На старый купол,
На римских кукол
И просто на пол
Дождишко капал…

Белого севера дочь

Снится сосне царскосельская мачта,
Край прибалтийский в снегу,
Cнится зеленой и легкой зима, что
Мир одевает в пургу.
Что ей до лавров, от радости пьяных,
Шепчущих тихо всю ночь?
Грезит о штормах и снежных буранах
Белого севера дочь.

Царевна

Вторя листопаду,
Что сулил печаль,
Древнюю балладу
Рассказал мне Даль.
…Избегу ль судьбы я,
Брошенный челнок?
Волны голубые,
Шелковый песок,
И судьба неверна,
Словно тень весла…
Черная царевна,
Белая скала.
Весь в атласских сливах
Серебрится склон.
Горожан трусливых
Похищал дракон.
Следуя канону,
Так уж было встарь,
Отдал дочь дракону
Эфиопский царь.
Милая царевна,
Белая скала.
И судьба неверна,
Словно тень весла.
Дышит бриз напевно,
Жаркий полдень слеп.
Черная царевна,
Бронзовая цепь.
Молодой царевне
Нечего тужить!
Есть сценарий древний –
Суждено ей жить!

Море отступает,
Плещет невпопад,
На берег ступает
Саблезубый гад.
Слышен злобный клич нам –
Прокатился гром.
На песке античном –
Тень перед прыжком.
Где ж герой как птица –
Щит, копье, стилет?
Время появиться,
А его все нет.
Ну, как запоздает?
А судьба темна.
Медленно ступает
Хищная волна.
Кто марионеток
Дергает за нить,
Скок драконий меток,
Надо поспешить.
Верно, оказался
Режиссер плохим.
Видно, просчитался…
С гор сползает дым,
И судьба неверна,
Словно тень весла…
Черная царевна,
Белая скала.

Баллада о вине

Когда спускался я в каменоломни
И шел со свечкой в сумеречной мгле,
То каждый камень говорил мне: помни,
Ты лишь песчинка в мировом котле.
Тут винный склад. Туманский, мой приятель,
Спускался смело, как Орфей на дно.
Хмельной утехи страждущий искатель
Отыщет здесь желанное вино.
Не знают здесь восхода и заката.
Ряды бочонков – торсы тучных тел.
Историю, что услыхал когда-то,
Поведал мне одесский винодел.
…Вино, как человек, имеет сроки –
Играть; бродить; янтарно созревать.
Год выдержки – и золотые токи
Веселый нрав начнут приобретать.
Пять лет – они густеют и мужают,
Благоуханней солнечный букет.
А если век над ними пролетает?
А если два? А если тыщу лет?
Каков, должно быть, аромат столетий,
Какая крепость и какая страсть!
Чего, наверно, не отдашь на свете,
Лишь только бы таким упиться всласть!
Однако, друг, что можно знать заране?
Проникнись этой истиной простой.
…Центурион провинции Кампанья
Водился с франком – Рыжей Бородой.
И в память о походе самом ярком
Разбогатевший римлянин Турам
Трирему с запечатанным подарком
Послал к скалистым галльским берегам.
Мистраль на юте подвывал угрюмо,
Гребцы качались в ритме заводном.
Покойно капитану было в трюме,
Где амфоры покоились с вином.
Тайком спустился он, чтобы немного
Отведать знаменитого вина.
За дерзость эту здесь же, у порога,
Богам бедняга заплатил сполна!..
Подводный риф… И хохот пены дружен –
Стихии все, как видно, заодно.
У рыб на этот раз был славный ужин.
А груз хмельной отправился на дно.
И шли века, и горбились устало,
Соль разъедала хитрый такелаж.
На глину амфор глина оседала,
И грезилось вину сквозь сон: когда ж?..

…Недавно это было: водолазы
Нашли корабль у рифа на мели.
Никто такого не видал ни разу:
Подгнили деревянные рули,

Стремительные линии, чернея,
Охватывали контур корабля.
Ил разъедал и палубу, и реи,
И в трюм набилась рыжая земля.
В диковину здесь каждая вещица,
Все древнего значения полно.
Даль средиземноморская искрится…
– Гляди, сосуды!
– Неужель вино?!
И круг замкнулся. Прошлое вернулось.
Не утаило море ничего.
Посылка с адресатом разминулась
На два тысячелетия всего!..
Сардины и резина пахнут остро.
Грузила – прочь, и шланги – на места!
На палубе, вблизи резного ростра
Три амфоры – ровесницы Христа.
Целы сосуды, и печати целы,
Придется только слой веков отмыть.
Изделье древних, видно, не сумели
Косматые стихии повредить.
Но каково оно, вино столетий?
Нет, видно, в мире краше ничего.
Наверное, забудешь все на свете,
Коль в добрый час отведаешь его.
Но что это? Скривившиеся лица.
Прокисло? Не годится никуда?
Совсем другое: в амфорах томится
Не уксус, и не брага, а вода!..
Над сизой зыбью день стоял высокий,
Под волнами просвечивало дно.
…Вино, как человек, имеет сроки:
Иссякла жизнь – и умерло вино.

Быть гением