Елена Борзова - Триадология

• Название: Триадология
• Автор: Елена Борзова
• Жанр: Философия
• Год: 2013
• ISBN: 978-5-903983-33-9

Монография доктора философских наук, профессора Е. П. Борзовой посвящена исследованию роли триалектики миропонимания, триединства, триады и троичности в изучении истории культуры, философии и современных глобальных аспектов развивающейся мировой действительности. Работа представляет новый взгляд на основу развития мира, который автор раскрывает в триалектике миропонимания, показывает ее как существующую во всех религиях и культурах народов мира. Автор считает, что в настоящее время триалектика отражает суть развития человечества, на данный момент сформировавшегося в целостную глобальную систему, требующую адекватного подхода исследования, «новой парадигмы мышления». Такой парадигмой может выступить триалектика как метод мышления на уровне всеобщего и разумного понимания действительности. Общая концепция укладывается в единое учение, которое автор назвал триадологией.

В основу монографии положены материалы докторской диссертации и курсы, которые читаются в Санкт-Петербургском государственном университете культуры и искусств: «История философии», «История мировой культуры», «Духовные ценности мировых цивилизаций», «Основы межкультурной коммуникации».

---

Несмотря на многочисленные видоизменения, принцип и дух дзэн-буддизма сейчас живы и продолжают пользоваться исключительным влиянием, в особенности среди интеллигенции Японии.

Философская мысль в Японии длительное время продолжала существовать в виде буддийских теорий и синтоистских учений, формировавшихся под некоторым влиянием конфуцианства. И только обретшая силу в период династии Токугава (1603–1867) конфуцианская мысль утвердила самостоятельность разума по отношению к вере. Японское конфуцианство не углублялось в вопросы познания природы, а развивалось исключительно как этическое мировоззрение, теоретически обосновывало религию – почитание неба, поклонение духам и божествам – и нередко соединялось с синтоизмом.

«Единство трех учений», которое приобрело свои оттенки в Японии, стало необходимым для любого творческого человека, и соединенное одной идеей, триединство стало проявляться во всех видах творчества. С преобладанием оттенка дзэна она нашла проявление в странной для европейцев традиции самоубийства. В средние века сложился оригинальный обычай, который в XII в. стал очень распространенным во всех общественных слоях Японии, а именно сэппуку (харакири). Это не простое самоубийство, а действие, связанное с определенной философией, а именно с тем, чтобы сохранить честь и преданность сюзерену (например, не сдаваться в плен, «самоубийство вослед» в случае смерти сюзерена), преданность долгу. Сэппуку совершается в случае поступка против чести, часто по решению родственников, а также в знак пассивного протеста против вопиющей несправедливости (например, невозможность кровной мести, невозможность на словах убедить господина в неверности принятого им решения) и в виде жертвы.

Харакири включает в себя два термина: хара (переводится и как «живот», и как «душа», «намерение», «тайные мысли») и кири или куру («резать»). Кроме того, место на три пальца ниже пупка дантянь – средоточие жизненной энергии И. Таким образом, вскрытие живота означает открытие своих сокровенных намерений, чистоту мыслей и устремлений, освобождение души. Это значит, что сэппуку означает крайнее оправдание себя перед небом и землей, жест сильной, свободной и возвышенной души. Поэтому символика харакири духовного свойства. Сэппуку является привилегией самурайства, относится также к самурайским женам и дочерям, как обряд окончательно оформился в период Токугава. «Самоубийство вослед» красочно представлено в японской литературе. Так, герой повести «Посмертное письмо Окацы Ягоэмона», стремясь точно выполнить возложенное на него поручение князя, убивает в поединке своего спутника, затеявшего с ним ссору. Закончив порученное ему дело, герой является к князю за разрешением совершить харакири, однако князь полностью оправдывает его действия и даже оказывает ему особое расположение. Свою благодарность и преданность сюзерену герой доказывает тем, что совершает харакири у его могилы, предварительно изложив в письме к сыновьям и внукам побудившие его к этому причины».[176] Героем руководило только чувство личной преданности покойному князю.

Харакири безусловно неслучайное явление в культуре Японии, оно отражает доведенную до абсолютизма идею триединства, выраженную в поиске уравновешенности двух нравственных начал: добра и зла, ведь этот поступок всегда призван установить справедливость, это своего рода «самосуд», который нужен для восстановления, гармонии, равновесия там, где они нарушаются, или для недопущения их нарушения. Не каждый был достоин этого обряда, поскольку не у всех мысли чисты и душа возвышенна, грязные мысли и душа не способствуют гармонии и выпущенные на волю не принесут пользы восстановления равновесия. В повести «Семья Абэ» у умирающего старого князя его приближенные один за другим испрашивают разрешения последовать за ним. Князю жаль их, но он знает, что, оставаясь в живых, они покроют позором себя и свое потомство, и поэтому дает разрешение. Старый князь, недолюбливая главу семьи Абэ, не дал ему разрешения на самоубийство. Все отвернулись от него, но он все же совершил харакири, хотя это не помогло – семья оказалась в опале.[177]

В истории Японии случались сложные периоды, так, в конце XII в., когда самураи-буси пришли на смену придворной аристократии-кугэ, сохранив за императором сакральное назначение потомка богов, взяв на себя хозяйственные функции и управление страной, они все же следовали Пути Единства, заповеданного богами и предками. Поэтому не случаен их девиз «меча и хризантемы»: когда преобладает «меч», исчезает культура, на которой все держится, падают нравы. Меч необходим, когда ослабевает национальная воля, но не уравновешенный Культурой он начинает истреблять тех, кто его поднял.

Культура всегда оставалась незыблемой основой. Враждующие самураи, например, могли снять осаду замка, если в нем хранились старинные рукописи, поэтому неудивительно, что на самурайскую эпоху приходится расцвет дзэнских искусств. Несмотря на частые междоусобные войны, развивались экономика, торговля, ремесла, пребывающие в едином поле Культуры. Появились города и знаменитые замки – гордость нации, развились наука, образование, техника, появились высочайшего уровня технологии, сменилось много поколений, и сколь ни было сильным влияние европейской цивилизации, как ни преобразилось японское общество, приняв Конституцию и в качестве исполнительной власти используя парламент, то, что было в подсознании, не могло исчезнуть под влиянием проводимых реформ. До сих пор высшей ценностью остается Культура, являющаяся душой нации и окрасившая ее в особый «японский тип».

Особенность духовной жизни в Японии заключается в том, что она всегда направлена на поиски красоты во всех предметах и явлениях окружающей природной действительности, которая представлялась недолговечной, ускользающей и потому печальной. Красота природы для японца духовна, поскольку представляет собой обожествленное создание, и очень важно уметь отразить в слове, в живописи, в любом творческом акте человека печать бога, которая выражена в «знаниях» вечно изменяющейся природы. Но не только воспроизвести, даже уловить их чрезвычайно трудно, поскольку для японца природа – это «поток» и Путь, и, чтобы понять его, нужно войти в него, стать частицей его, двигаться вместе с ним, только тогда откроется истина и красота того, что можно выразить словами, красками, кистью, или руками. Искусство Японии развивалось в истории под влиянием дзэна, прочно пронизано его духом, требованием дзэн является – вжиться в явление, чтобы воспроизвести его в акте творчества.

Согласно учению дзэн, душа есть и в человеке, и цветке, и камне. «Знать цветок – значит стать цветком, быть цветком, цвести, как цветок, и радоваться солнечному свету и дождю, – пытается донести дух дзэн Судзуки. – Когда это происходит; цветок говорит со мной, и я знаю его тайны, все его радости, его страдания, а значит, всю жизнь, трепещущую в нем»[178] Японцы, как и китайцы, всегда помнят, что ритм живой природы пронизывает все сферы жизни. Путь искусства – тот же процесс естественного роста, подчинённого закону. Закон живого ритма придает японскому искусству то, что позволяет воспринимать его как искусство без времени. Благодаря дзэн японцы всегда испытывали наслаждение от красоты живой, дышащей природы и не могли представить, что возможно создать красоту, которая сама по себе выше природы и человека. Японский мастер старается пробудить душу вещи, открывает «мир, в котором нет места для борьбы, где все пребывает в текучем пространстве, – свет перетекает в тьму, покой в движение, форма в содержание, и наоборот. Японская эстетика открывает неведомое: Пустота таит в себе скрытую красоту, хаос не пугает, мрак таит в себе свет».[179]

Японских мастеров отличает высокая духовность, способность увидеть в малом большое, в мимолетности – вечность. Это требовало не только больших усилий, терпения, но и времени. Показательно в этом отношении творчество всемирно известного художника Кацусика Хокусай (1760–1849). Он создал 30000 рисунков и иллюстраций к 500 книгам. Свои работы художник Хокусай подписывал: «Старик, одержимый рисунком», а последние: «Хокусай – проживший вечность». И в этом не было претензии на бессмертие, выражена только высокая требовательность мастера к своему делу. О себе он говорил так: «Начиная с шести лет я страдал манией зарисовывать форму вещей. Примерно с пятидесяти лет я создал большое количество произведений всякого рода, но все, что я нарисовал до семидесяти лет, на самом деле не стоит никакого внимания. В семьдесят три года я, наконец, начал что-то понимать в природе птиц, животных, насекомых, рыб – жизненную силу трав и деревьев. Поэтому в восемьдесят я достигну успеха, в девяносто еще глубже проникну в суть вещей и в сто лет стану действительно удивительным; в сто десять лет каждая точка, каждый штрих будут, без сомнения, обладать собственной жизнью».[180]