Пётр Межурицкий - После мюзикла

• Название: После мюзикла
• Автор: Пётр Межурицкий
• Жанр: Поэзия
• Год: 2015
• ISBN: 978-965-7467-94-7

В книгу «После мюзикла» современного русского поэта наряду с произведениями, знакомыми читателю по авторским сборникам «Места обитания», «Пчёлы жалят задом наперёд», «Эпоха кабаре» и публикациям в журналах «Континент», «Интерпоэзия», «22», «Зарубежные записки», «Иерусалимский журнал», «Южное сияние», «Лучшие стихи 2012 года. Антология» и др., вошли новые стихи, циклы стихотворений и поэма «Троцкий и печник»…

…А ещё – очень много густой и пряной ауры Земли обетованной.

---

Роман на льду

Первый бал Наташи,
засветиться дабы, —
на балу все наши
мужики да бабы,

образ благодати
воплощает прима,
и рукой подати
чуть ли не до Крыма.

«С начала дней мир слышит эту арию…»

С начала дней мир слышит эту арию
и до последних дней, держу пари, —
всё развивается по худшему сценарию,
который лучший, что ни говори.

И очень может быть, раз так ей дадено,
не только ради Божьего словца
свергается с небес на землю гадина
и мёртвых воскрешает на живца.

Иудейские зимы

От Кирьят-Моцкина до Лода
без перерывов на обед
зимы ждала, ждала природа,
снег выпал через десять лет.

«Когда бразильцам надоест футбол…»

Когда бразильцам надоест футбол,
тогда к евреям явится Мессия,
окажется ненужным валидол,
а вместе с ним и вся анестезия,
и ты увидишь, что никто не умер,
и наконец не пашет даже вол —
ну а какой ещё возможен юмор,
когда бразильцам надоест футбол?

«Публика – дура, а паства – тем более…»

Публика – дура, а паства – тем более,
только толпа и умна,
всюду родные поля в меланхолии,
пусто в овине гумна.

Вот надвигается туча дебелая,
тот ещё будет оргазм —
что ж это матушка-нефть понаделала,
батюшка-сланцевый газ!

Братья и сёстры

1.
Пускай забвения трава
ни в чём ни разу не права,
но – милосердную сестру —
я жизнь из памяти сотру
от первых до последних дней,
да и куда мне дальше с ней?

2.
Мне Ватикан в затиброречье
являл свое сверхчеловечье,
а человечье – раза два —
замоскворечная Москва
на перепутьях мне являла,
и тоже не казалось мало.

3.
…а кто ты, собственно, и чей,
тебя усаживая в кеб,
однажды скажут Стокс и Чейн,
а ты считал Борис и Глеб
в шелках и в праведной крови?
ОК, как их ни назови.

4.
Ну вот и встретились, сестрица,
и всюду смерть, как говорится,
во всей своей красе, кажись,
и если так, то чем не жисть,
в которой я подчас банкую?
Видали мы и не такую!

«В международных отношеньях…»

В международных отношеньях,
смысл коих дьявольски глубок,
кровь не нуждается в отмщеньях, —
неужто впрямь так мыслит Бог?

Анальгетика

Вряд ли туберкулез
веселее невроза,
и до слёз не до слёз,
чем и держится проза,

и уже не вопрос,
если сел на колеса,
есть на Волге утёс,
нет на Волге утёса.

«Гуманизма дефицит…»

Гуманизма дефицит —
это явный перекос:
геноцид за геноцид,
Холокост за Холокост,
никакой пощады оку,
зуб тем паче в порошок,
и ещё подставить щёку,
чтоб совсем уж хорошо.

«Как не сказал Кокто…»

Как не сказал Кокто,
а может быть, Прево:
Кто виноват? Никто.
Что делать? Ничего.

«Подавись хоть молочая…»

Подавись хоть молочая
вечно млечным соком —
зуб за зуб не отвечает,
а за око – око.

И, конечно же, в пиаре
с правдой или ложью
места хватит каждой твари,
даже твари Божьей.

Правда про конвой

В любые дни, включая дни рождения,
конвой стреляет без предупреждения,
но и конвой не ведает всего
про Господа и воинство Его.

Экскурс

Были и другие прецеденты,
так что всё с традициями чисто —
то, за что боролись диссиденты,
лучше всех используют чекисты.

Никогда не сломит их усталость,
будет каждый в образе и в деле —
помнишь, как язычникам досталось
то, за что боролись иудеи?

Приглашение

В мир Божий овцам и волкам
добро пожаловать, welcome, —
здесь, как внушают нам эксперты,
ко всем делам – и волки смертны.

«Филофобу фобофил…»

Филофобу фобофил
органически немил,
и противен, как микроб,
фобофилу филофоб,

в чём, скажу публично вам,
ничего нет личного.

«Над мостовой почти неприкасаемо…»

Над мостовой почти неприкасаемо
троллейбусные висли провода—
нет, я не знал рабочего Исаева,
но я его запомнил навсегда.

Мне думалось: «Ужалила б оса его,
Вознёс бы до небес девятый вал»,—
я невзлюбил рабочего Исаева
и за него не проголосовал.

«От Рождества до Воскресенья…»

От Рождества до Воскресенья
надежды нету на спасенье:
кому на крест, кому под нож,
что, к сожалению, не ложь,
хотя и есть альтернативы —
убьёт любая ерунда,
неужто лишь для перспективы
жить после смерти, господа?

Астрофизика

Что у мира за душой,
знает только Взрыв Большой
в час Большого Перерыва
до опять Большого Взрыва.

«Эпоха войн и революций…»

Эпоха войн и революций —
как много у народа функций:
страну кормить, детей плодить,
врагов природы рвать на части
и бесов к власти приводить,
когда осточертели власти.

Генсек

1.
Я мальчик Джугашвили,
я не живу на вилле
в Лос-Анджелесе, sorry, —
живу в местечке Гори
в обиде да в испуге
практически в лачуге,
где вечно пьяный папа,
в себе открыв сатрапа,
чудит средь бела дня —
что выйдет из меня?

2.
Зачем в родном жилище
читаю «Принц и нищий»
уже в который раз, —
бессмысленный соблазн,
основанный на вздоре —
где Лондон, а где Гори,
а на душе – клопы, —
податься ли в попы
во имя лучшей доли,
или в марксисты, что ли,
хоть Маркс не Саваоф,
зато и выбор нов —
да так ли нов, однако?
Жду мудрости и знака.

3.
Так закалялась сталь,
прошу простить за юность,
а прошлого не жаль,
куда с ним на фиг сунусь?

Послание Пилата

Солдаты Рима, что есть мочи
зачем идёте вы под нож, —
в сортире Бога не замочишь
и хрен вообще Его распнёшь!

Евреи, год уже который
подряд не пью на Песах квас, —
что Рим теперь без вашей Торы,
хоть с вами, хоть вообще без вас?

Явь

Неужто, Матерь Божия,
вбираю духу свежего
в краю, где Цезарь Борджиа
и впрямь учил сольфеджио?

Мариус, жираф датский

А что в нём было? Только вес да рост
и если правда дух, то не титана, —
жирафа не положат на помост,
как воина, четыре капитана,
и не изобразит событий сих
Шекспир в укор и назиданье близким,
и разве только будет сложен стих
на смерть жирафа неким Межурицким,
который людям выписал бы штраф,
будь он Господь, сгноил бы их в кутузке —
короче говоря, прости, жираф,
хотя, конечно, ты жираф не русский.

Миф и завет

Убив своих детей, Медея
Ясона назвала злодеем,
и с ней почти что в унисон
ослиной челюстью Самсон,
похожий соблюдая принцип,
мочил без счета палестинцев.

Такие нам дают уроки —
а ведь не скажешь, что придурки —
древнееврейские пророки
и греческие драматурги.

Опция

Всё на свете так красиво,
словно набрано курсивом,
словно с нами Бог в трамвае,
словно не про нас конь блед,
а иначе не бывает,
и у каждого билет
до скончанья зим и лет —
да, у каждого билет.

Плюс ещё зима и лето
для того, кто без билета.

«Во глубине сибирских руд…»

Во глубине сибирских руд
не пьют и взяток не берут,
и не вступают в Гистадрут
во глубине сибирских руд —

короче, есть на свете, мля,
обетованная земля.

«Как по милости монаршей…»

Как по милости монаршей
ни разматывай клубок,
были, есть и будут наши
палестины, видит Бог,
потому что хитрость в том вся,
что единственным путем
мы ещё сюда вернемся,
да и разве мы уйдём?

«Была бы хоть какая крутизна, и…»

Была бы хоть какая крутизна, и
если пропадёшь, то не за грош, —
не важно, кто и как меня тут знает,
чем этот город, собственно, хорош.

И есть им или не за что бороться,
кварталы не расходятся по шву, —
здесь не сдают квартиры инородцам,
но с этим делом как-то я живу.

Пришествия

А зима уже поднадоела,
и душа стенает: хватит мела,
будет ошиваться на мели—
пусть весна придёт из-под земли,
ведь со времён Эреба,
кого ты ни моли,
зима приходит с неба,
весна – из-под земли.

Вторая заповедь

Не только ради мнений клира,
как бы тот ни был пресловут,
не сотвори себе кумира —
кумиры долго не живут,
идут со временем не в ногу,
и каждый сам себе прево, —
пусть поживет ещё немного,
не сотвори себе его.

«Замочить чтоб гения…»